Созерцатель: Вечная молодость

Надин Дарахарт, Сара Ведлер

Переведено специально для группы

˜”*°•†Мир фэнтез膕°*”˜

http://vk.com/club43447162

Переводчики:

Julia85, alisag, lena68169, sakura163, Sianna_91, mandarinka2387

Редакторы:

Softa3000, Валерия, Анастасия Уразаева

Пролог

Лондона, каким его помнили деды наших дедов, больше нет. С годами, город поглотил все вокруг себя. Он протянул свои длинные паучьи лапы до Оксфорда и Дувра, поглотил каждый крупный город, каждый пригород, каждый луг, каждый лес и каждый выгон.

Там, где раньше располагались Манчестер и Ливерпуль, сейчас пустырь. Моря превратились в болота, а реки - в высохшие речные русла. Там больше нет лесов, только единичные деревья, скудные и неплодоносные, пустующие поля и сооружения, которые вот-вот развалятся, словно карточные дома.

Того, у кого была курица, можно считать счастливцем. Тому, у кого была корова, следовало быть осторожным и у кого было больше животных, должен был беспокоиться о своей жизни. Территория перед воротами Лондона, которую голод и бедность превратили в пустыню, называлась Ничьей землей.

Сам Лондон – радужный город, который полон великолепных зданий, парков и маленьких озерных районов. Там проживает двенадцать миллионов людей и каждый из них, отдельно взятый, повстречал на своем пути или удачу, или невезение.

Счастливцы - это промышленники, они живут в зеленом центре города. Там они пребывают в своих виллах с огромными садами, встречаются для игры в крикет и заполняют торговые центры.

Их дети тоже счастливы. Они посещают закрытое учебное заведение в той части города, где раньше был Оксфорд, называемый сейчас Новым Оксфордом, и когда-нибудь унаследуют предприятия своих отцов. Все регламентировано порядком наследования. Ни один промышленник не станет когда-либо бедным - также как ни один рабочий не станет богатым.

Рабочие относятся к той части лондонцев, которым не повезло. Большинство из них живут в Хайворте, поселении, в котором улицы такие узкие, что там практически невозможно дышать. Оно не относится к ослепительно красивой части Лондона.

Жилые башни Хайворта можно увидеть прямо из центра – здания-коробки из бетона, почти безоконные, ибо в драгоценном стекле из единственного лондонского стекольного завода нуждается фешенебельный квартал с магазинами.

Рабочие знают, что они могли бы жить еще хуже, поэтому ведут себя спокойно. Терпят всё, даже едкие индустриальные испарения, которые день за днем накрывают их.

Промышленность расположена на границе с Ничьей Землей, поэтому за тем, чтобы ядовитые газы не достигли Нью-Оксфорда, тщательно следят. Дети для промышленников почти так же священны, как они сами, поэтому они их оберегают. Прежде всего особенных детей. Для этого есть мы - созерцатели.

Мое имя – Джолетт Сомервиль. Я не отношусь ни к числу счастливых, ни к числу несчастных, ни к числу обреченных на смерть на Ничьей земле. Я отношусь к числу наблюдателей в изолированном городе. В месте, где все совершенно. На первый взгляд.

Глава 1

Я смахиваю со лба влажные от пота волосы, снимаю свой свитер и повязываю его на бедра, чтобы никто не увидел нож. Солнце косо светит сквозь окно, и одежда прилипает к моему телу, словно моя вторая влажная кожа. В отличие от классов, в коридорах нет кондиционеров, и скоро, в полдень, здесь будет невыносимо жарко. Мне посчастливилось ненадолго выбраться на свежий воздух.

Я осторожно приближаюсь к двери класса 106. Под сверкающими латунными цифрами есть окошечко, украшенное белыми кружевными шторами. Формально, это окошечко здесь для красоты, мне же оно помогает выполнять свою работу. Я осторожно всматриваюсь внутрь помещения.

Учительница стоит перед классом менее, чем в трех метрах от меня. Она одета в такую же форму, как и ученики, только ее форма черная, когда форма учеников цвета спелого красного яблока. Из-за накрахмаленных воротничков и банта-петли на груди все девочки выглядят как-то одинаково. У мальчиков вместо бантов бабочки - казалось, будто они прямо после занятий собирались на бал.

Учительница меня не замечает, она погружена в какое-то объяснение, которое я не могу понять тут, снаружи. Большинство учеников пялится сквозь стекла своих цифровых очков в пустоту, вероятно, за ходом занятия следят совсем не многие.

По поводу Пейшенс я не уверена. Хоть она и смотрит на учительницу, но в то же самое время накручивает свои волосы на палец, словно витает далеко во облаках. Я вспоминаю свое школьное время. У нас не было такого, чтобы никто не слушал учителя, и также не было компьютера, который мог бы нас развлечь. Местом для рук была парта, а взгляд должен был быть устремлен вперед. Когда нарушалось одно из этих правил, это означало, что весь класс проведет ночь на спортивной площадке.

Раздается звонок на перемену, и за нарядными шторами ученики начинают двигаться. Они опускают свои экраны, некоторые сразу же подпрыгивают. Как и в любой другой день, я отступаю и пропадаю в соседнем классе, который в это время пустует. Я беззвучно закрываю дверь и смотрю, как одноклассники Пейшенс один за другим несутся в коридор.

Они сейчас на год или два младше меня, руки и ноги большинства выглядят слишком длинными и неуклюжими. У меня никогда не было такой фигуры, причиной чему могли быть тренировки. Однажды повзрослев, они никогда снова не станут молодыми и энергичными, а я, в то время как они стареют, сохраняю тело семнадцатилетней девушки.

Один из учеников, прыщавый мальчик, смотрит в моем направлении, и я пригибаюсь. Мои рефлексы идеально натренированы. Если я в данный момент ни на что не отвлечена или по какой-то причине ошеломлена, я буду всегда быстрее любого из учителей и учеников во всей закрытой школе.

Когда я снова выпрямилась, я увидела, как Пейшенс и её подруги проходят мимо, рыжеволосая Аделла и Рода, блондинка, как и Пейшенс, но ее волосы явно короче. Они склонили головы друг к другу и шепчутся о чем-то. Я могу только надеяться, что ни у кого из парней нет чувств к Пейшенс, так как если это на самом деле так, все усложняется, хотя, нет, это скорее неприятно.

Из других классов справа и слева также сейчас выходят ученики, на выходе они превращаются в один плотный поток, и я больше не вижу Пейшенс. Я жду, пока последние опоздавшие не исчезнут из коридора, потом я покидаю пустой класс и убегаю.

Я ловко поворачиваюсь на право и иду тем же крадущимся способом, который уже годы служит мне для того, чтобы не терять из виду Пейшенс дольше, чем это необходимо. Хоть она и в безопасности в интернате, по меньшей мере, в течение всего дня, но как говорит ее отец: «Проблема опасности в том, что она непредсказуема».

Я пробегаю дальше до кладовой, в которой уборщицы хранят свои вещи. Мне не требуется включать свет, так как этим путем я ходила уже сто раз. Каждое движение, каждый захват рукой отточены. Я наклоняюсь над мусорным ведром и устройствами для уборки, распахиваю заслонку, ведущую к вентиляционной шахте. Следующим делом я сначала проталкиваюсь ступнями внутрь, поворачиваюсь на живот и вешаю заслонку обратно на место ее крепления.

Я ползу назад, пока я не добираюсь до первого поворота. Там я могу повернуться и теперь двигаюсь быстрее, не смотря на спертый воздух, тесноту и темноту вокруг меня. Передо мной, на низком потолке, висит паутина, я убираю её в сторону. Я внимательно слежу за тем, чтобы моя обувь не ударялась об металл узкой шахты.

Хоть мне и нужно поторопиться, я должна быть тихой, так, как если бы меня обнаружил управляющий или один из учителей, у меня были бы серьезные проблемы. Я должна была бы объяснять, что ищет работник питомника в вентиляционной шахте, и я боюсь, что на это при самом сильном желании не нашлось бы никакого логического ответа.