XXI

Тут я сделал паузу. Это лучший способ привлечь к себе внимание шумной и возбужденной компании молодежи. Начните говорить и сделайте паузу. Они ее тотчас заметят, хоть и пропустили ваши слова мимо ушей. Болтовня стихает, все взоры устремляются к вам – внимательные, вопрошающие. Вы представляете им возможность созерцать вас секунд восемь, а то и девять, напустив на себя вид человека, витающего в облаках. Потом, будто очнувшись, вы слегка вздрагиваете, еще больше возбуждая их аппетит; у них уже слюнки текут от нетерпения. И вот тогда вы говорите безразличным тоном:

– Ну, что, пошли по домам? Который час?

Теперь все козыри у вас на руках. Они разочарованы. Они чувствуют, что вы чуть было не сказали нечто важное, а теперь пытаетесь утаить это от них – из осторожности, не иначе. Они, естественно, алчут узнать, о чем вы умолчали. «Да так, ерунда, ничего особенного», – небрежно говорите вы. Но они уже вознамерились вызнать тайну во что бы то ни стало. Они настаивают, они упорствуют, они говорят, что шагу не сделают, пока вы им не выложите все. Вот теперь порядок. Вы целиком завладели их вниманием, вы возбуждаете их любопытство, симпатию. Теперь они проглотят что угодно. Можно начинать, что я и сделал:

– Все это мелочь, но если хотите слушать, – пожалуйста. Только чур не винить меня, если вам будет неинтересно. Я уже предупреждал, что это мелочь По крайней мере, сейчас…

– Что ты подразумеваешь под этим – сейчас? – поинтересовался Дэйв Копперфилд.

– А то, что я предложил бы нечто интересное, если бы… В общем, речь идет об идее, которая пришла мне в голову сегодня, по пути сюда. Я было загорелся, подумал: может, нам удастся наскрести небольшой капиталец, и, признаюсь, идея показалась мне очень заманчивой. Но теперь это не важно, никакой спешки нет, никто кроме меня его не отыщет, десять лет будет искать – не найдет, так что можно не беспокоиться – никуда оно не денется. А года эдак через два-три, когда «Стандард ойл» будет крепко стоять на ногах, мы… Ну до чего же хорошее название! Оно даст компании ход, вот увидите! Не имей мы ничего больше, одно название гарантировало бы успех. Я совершенно уверен, что года через три, от силы – четыре «Стандард ойл»…

– К черту «Стандард ойл», не отвлекайся, – вспылил Лем Гулливер, – что у тебя за идея?

– Вот именно, – дружно поддержали его остальные, – выкладывай свою идею, Гек!

– Я вовсе не против того, чтоб рассказать, тем более что никуда оно не денется, годы пролежит, и никто, кроме меня, не узнает, где оно находится. А что касается сохранения тайны, то золото хорошо тем…

– Золото! – хрипло вскричали они, задохнувшись от изумления, с алчным огнем в глазах. – Где оно? Скажи, где оно, хватит тянуть кота за хвост!

– Друзья, успокойтесь, прошу вас, не горячитесь. Мы должны проявить благоразумие. Нельзя браться за все сразу. Уверяю вас: дело терпит. Давайте обождем – это самое разумное, а потом, через шесть-семь лет, когда «Стандард ойл»…

– Гром и молния! Пусть «Стандард ойл» обождет, – возмутилась вся компания. – Говори начистоту, Гек, где золото?

– Ну, ладно, – сдался я, – если все вы единодушны в своем желании повременить со «Стандард ойл», пока мы…

– Да, да, согласны, полностью согласны позабыть об этой затее, пока не сорвем куш, и ты сам дай слово. А сейчас рассказывай, да без утайки!

Я понял, что мой Институт прикладной этики спасен

– Хорошо, я изложу вам суть дела, думаю, оно вас заинтересует.

Я взял с них обязательство хранить тайну, обставив эту церемонию с подобающей торжественностью, и рассказал им историю до того занимательную, что у них глаза и зубы разгорелись. Приятели слушали меня с напряженным вниманием, не дыша. Я рассказал им, что Главный Моляр – лишь часть извивающейся цепи бурых скалистых гор-исполинов, протянувшейся бог знает как далеко, может быть, на тысячи миль. Сама горная порода представляет собой конгломерат гранита, песчаника, полевого шпата, урановой смолки, ляпис-лазури, габитуса, футурум антиквариата, философского камня, мыльного камня, точильного камня, базальта, каменной соли, английской соли и всевозможной другой руды, содержащей золото, – россыпное или в материнской породе[44]. Местность – пересеченная, труднопроходимая, необитаемая; на исследование одной сотни миль у меня ушло несколько месяцев, но я остался доволен тем, что увидел. Я отметил там одно очень перспективное место, где собрался заложить шахту; дело стало за деньгами. И вот теперь полагаю, что час пробил! По душе ли вам такая затея?

– Спрашиваешь! Еще бы!

Итак, с шахтой было решено. Энтузиазм становился все горячее и горячее, пока не дошел до точки кипения. «Стандард ойл» лопнула, как мыльный пузырь Мы разошлись по домам в приподнятом настроении

По правде говоря, я не знал, стоит моя затея чего-нибудь или нет. Но, тем не менее, я питал самые радужные надежды. Я сопоставил кое-какие факты и сделал заключение. Блитцовский, несомненно, знавал лучшие дни, потому что имел обыкновение обращаться к дантисту. Из бедняков и людей, потерпевших финансовый крах, лишь те, кто имел в прошлом большие деньги и высокое положение, могли позволить себе такую расточительность.

Я был доволен тем, как провел эту игру Люди, загоревшиеся грандиозной идеей, цинично и холодно встретят всякое новое предложение, если их умоляют обратить на него внимание. Но если предложение делается с безразличным видом и как бы нехотя, их любопытство распаляется, и они сами умоляют открыть им это новое.

XXI

Екатерина сказала мне, включила мыслефон сэра Галаада, и он был вне себя от восхищения и изумления от моей Истории Земли. Потом он умчался вместе с мыслефоном, решив, что запрется дома и будет изучать запись, пока хватит сил.

Я спас свой Институт прикладной этики, вклинив шахту по добыче золота между ним и «Стандард ойл» Шахта понадобилась мне в критической ситуации, я выдумал ее, чтобы заполнить брешь, но теперь, когда моя выдумка привела приятелей в сумасшедший восторг, надо было защищать золотоносную шахту либо выдумывать взамен нечто более красочное и богатое. Я перебирал множество вариантов – шахта по добыче изумрудов, опалов, алмазов, но отверг их один за другим: планета Блитцовского навряд ли богата этими драгоценными камнями. Пришлось вернуться к идее золотоносной шахты. Я убеждал себя, что моя надежда не так уж бесплодна, и чем больше я обольщался ею, чем больше убеждал себя в ее разумности, тем менее иллюзорной она мне казалась. Только так и надо обращаться с надеждой, ибо она схожа с растением – стоит любовно разрыхлить и полить землю, и она даст три всхода там, где раньше не было ни одного. Конечно, если и сажать нечего, дело идет медленней и трудней, но если есть семечко – неважно какое, любое подойдет, – дело продвигается быстрее. Я нашел семечко. Во сне. Я посадил его. Сон привиделся мне вовремя. Я верю в кое-что увиденное во сне Иногда. А в этот сон не поверил, потому что не знал тогда, на что он может сгодиться. Сон, приснившийся однажды, – пустяк, лишенный всякого смысла, но повторяющийся сон – совсем другое дело, он чаще всего приходит неспроста. Мне снился именно такой сон. Удивляюсь, как я раньше до этого не додумался. Сон был прекрасный и очень складный Сначала мне снилось, что я терпеливо прогрызаю себе путь в длиннющем и тонком нерве нижнего коренного зуба Блитцовского. Я чувствовал, как исполин раскачивался от боли. Это продолжалось несколько недель, пока наконец я не обнаружил огромную впадину, впечатляющую, грандиозную впадину, окруженную отвесными скалами-стенами; освещенные матовым светом вечных сумерек, они уходили вершинами далеко-далеко в густой мрак: в это время рот Блитцовского был закрыт. Вскоре я снова увидел тот же сон, но на этот раз впадина была 'заполнена – Блитцовский побывал у дантиста, порожденного моей фантазией. Через некоторое время я снова увидел этот сон Мне снилось, что порода, заполнявшая впадину, прозрачна. В ней ясно различались три пласта, каждый примерно в треть мили толщиной (по микробской шкале мер). Верхний слой был сизого цвета, средний – цвета окисленного серебра, а нижний – желтый. Я вызвал в памяти все три сна и принялся их анализировать. Сначала меня одолевали сомнения, но терпеливый и упорный труд не пропал даром. Когда наконец пришло время собирать урожай, он оказался хорошим. Я был на грани экстаза. Шахта существовала – пусть иллюзорная, весьма иллюзорная, но все-таки она существовала! Я видел ее так отчетливо, будто она была перед глазами: верхний слой в треть мили толщиной – цемент, средний слой – амальгама, нижний слой – золотой, хорошее, чистое, высокопробное золото, двадцать три карата!