— Сейчас будет легче, — то ли свист, то ли сип. Змеиный, гипнотический, убаюкивающий. Видимо, рисунок ожил, заворочался, зашипел, пополз, успокаивая и уговаривая, по невредимой коже. Стало холодно там, где было больно. Стало возможно дышать, и тёплыми кольцами обвиты ноги. Голые. Кожа ощущает кожу. И даже мокрые губы, зубы, щетину… Самир обезболивал на свой лад. Перетягивал жало чувств со спины в другое место так, что опустело под рёбрами, загудело в икрах, сжалось в животе, растворилось в мозгах. Запертое наглухо желание вырвалось и растеклось по телу.
А потом вдруг шаманский, тёмный взгляд прямо напротив. Нежное касание там, где родинка.
— Алекс. А-а-алекс… Мы можем поехать ко мне.
— Нет.
— Да. И дело не только в тебе.
— Нет. Меня ждёт жена. — Саня осколками сознания городил хлипкие стены самообороны.
— Тебя ждёт твоя суть.
Но Саня нашёл в себе тогда силы бежать, хотя «суть» взаправду восстала и не желала больше прятаться. Дома поругался с Ксюхой. В клочья. Из-за какой-то ерунды. Лёг спать на раскладном кресле — змеями кверху, ибо они жалили и кукожили спину, беспокоили сон, кусали и трепали душу.
Плюнул на всю эту внутреннюю борьбу и пошёл назавтра в «Махаон». Типа показать мастеру опухшую кожу. И понеслось! Самир оказался деликатен и развратен одновременно. Ничего, кроме постели, его вроде и не интересовало. Он не заводил нудных расспросов о юности, о жене, о работе, не спрашивал о чувствах, о сомнениях. Он говорил ни о чём и молчал ни о чём. Но всё это казалось наполненным смыслом и силой. Саня тоже не говорил и не интересовался: откуда Самир родом, почему говорит без акцента, есть ли родственники, что тот чувствует…
Сначала они встречались в салоне — нанесение татуировки затянулось. Потом в пустой квартирке Самира или в затхлых разовых номерах отелей. Либо один, либо другой звонили и коротко сообщали: «Хочу сегодня». Идеальные отношения. Да и в сексе не было постоянных ролей. Сначала Саня был учеником. Потом он взбунтовался, а хитрый араб изобразил покорность. Однажды Самир вдруг, лёжа в объятиях, прошептал:
— Алекс. А-а-алекс… Ты мой путь. Не отпущу тебя, так и знай…
Саня хмыкнул. И уже подумал, что счастлив. Но через неделю случилась катастрофа.
Наверное, они потеряли бдительность. Наверное, не стоит недооценивать женщин. Наверное, настал час расплаты.
Он тогда прямо с работы приехал в «Махаон». У Самира был клиент, он рассматривал альбом с образцами, поэтому Саня прижал татуировщика к стене в тёмном коридорчике. Они целовались. Как в последний раз. Без оглядки, бездумно, смачно.
— Я знала! Я зна-а-ала! А-а-а… — Как кипяток, вылитый на безумных котов, расцепил их объятья. Это была Ксюха.
Конечно, она не слепая и не дура. Два месяца она наблюдала, как изменился её муж. Пропадал неизвестно где. На лице странная полуулыбка. Новый парфюм. Вдруг в качалку стал ходить. И навсегда перебрался на кресло-кровать. «Баба появилась!» — в отчаянии решила Ксюша. Она была изначально готова к тому, что такой красавец будет востребован, изначально ревновала и настраивалась на капитуляцию конкуренток. Но к такому хардкору была не готова. Выследила. Застукала и теперь не знала, что делать. Только орать, заливаясь слезами.
Явно в аффекте Ксюха наговорила всякой всячины. Схватила вязанку каких-то камышей и папируса из напольной вазы, стала лупить и муженька-предателя, и коварного араба. Не до сцен образцово-трагических, только безобразно-истерические в арсенале. Прибежали свидетели — девчонки-маникюрши, пирсер Яков, Зоя с рецепции, тётка в фольге на башке из зала парикмахерской и даже клиент с фотоальбомом выглянул. Позор! Саня обхватил свою обезумевшую благоверную и потащил на выход, во вчерашнюю жизнь.
Конечно, уже тогда было понятно, что пора расставаться. Цепляться не за что: ни любви, ни уважения, ни привязанностей, ни общих привычек — ни-че-го! Только страшная обида «за бесцельно прожитые годы». Бесконечные понукания и откровенные оскорбления. И при этом они ещё просуществовали вместе почти год!
Самир тогда пытался звонить, вернуть, возобновить. Но «телефон абонента заблокирован или временно недоступен», в салон Саня не приходил, а где возлюбленный работал неизвестно. Самир даже запил — не ожидал от себя, что так привяжется, что так тоскливо будет без Алекса. Без А-а-алекса… И хотя он сразу нашёл ему замену: яркого, дерзкого, симпатичного, но всё было не то…
Вспоминая Самира, Саня вовсе не испытывал любовного томления или светлой грусти. Он вспоминал прежде всего ту сцену в коридорчике, те Ксюхины вопли на улице, в машине, дома. И месть жены — весь свет должен был знать о её горе, о коварстве пидорасов, о ничтожестве мужа. Первая, кому рассказала Ксюша о его гействе, — это Санина мама. Та, конечно, не отреклась, не завыла, не прокляла, но в родных глазах сын видел теперь то ли брезгливость, то ли разочарование. Ездить домой стал редко.
Даже когда развелись, Ксюха не могла успокоиться. Пошла в «Телесистемы» и расписала в красках свой личный апокалипсис. Саня всё ждал, что появится у неё какой-нибудь правильный мужик и она успокоится. Да, видимо, с правильными кобелями непросто, на скамейке запасных никого не было. И Ксюха несколько лет вымещала на нём всю бабскую злость в совокупности. К счастью, не все друзья отвернулись. Но и появились враги из тех, которые сами непогрешимы и «право имеют».
И надо же… Господин Казацкий знает Самира… Саня засобирался домой. И так завис тут дольше, чем ожидал. Пора!
Интересно, о ком или о чём они говорили?
========== ГЛАВА 5 ==========
Герман не мог уснуть, хотя это совершенно не в его стиле: даже если были основания беспокоиться, он засыпал как убитый, едва коснувшись подушки. А сегодня и оснований нет, и ритуал вечерний соблюдён. Проверка личного ящика в Интернете, звонок матери, чтение Брэдбери на английском и стакан сухого красного, непременно итальянского. Потом сеанс кототерапии — Нельсон, здоровый кот с тёмным пятном над правым глазом, принесённый Гаврюшей, знал своё время и право. Забирался на колени и подставлял места для чесания. Укладываясь в постель, Герман включал телевизор на режим автоматического выключения и никогда не досматривал ни одну передачу, ни один фильм, ни одно шоу. Таков распорядок вечера, если Герман один и не расположен гульнуть.
Сегодня он впервые досмотрел передачу о кино и дождался выключения телевизора. Сна ни в одном глазу. Герман накинул шёлковый халат на голое тело, налил ещё стакан красного и отправился на широкую лоджию кухни, в царство Нельсона. Кот, возлежащий на старом кресле, с недовольством поднял морду, справедливо полагая, что сейчас его сгонят. Но хозяин раздвинул стеклянные панели и облокотился на узкий парапет, вгляделся в буйство огней городских и далёкий песок огней небесных. Холодный блин луны верховодил всем этим звёздным хороводом. С двадцатого этажа элитного жилого небоскрёба вакханалия ночного одиночества открывалась во всей красе.
Глотнул вина. Задумался. Неприятная тяжесть в груди и отсутствие сна — это не влияние полнолуния, не проблемы «Перекрёстка», не экзистенциальные потуги. Это чёртов Самир. Что бы Герман ни говорил Катэ, он-то знал, что Самир — это его личное поражение. И пусть не жизненно важное, и даже незначительное, но поражение. Столько времени о нём не вспоминал, а тут случайная встреча — и забыть не может. Прежде всего неприятно корябнул тот факт, что Самир начал спрашивать его о какой-то машине на стоянке. О «тойоте» со звучными номерами. 888. Трижды бесконечность. Трижды невозможность. Это была машина того парня, с которым он расстался, когда с Германом познакомился.
Самир не спросил, как дела у Германа, что в личной жизни, как здоровье, в конце концов… Только об этой машине, вернее кто из работников радио на ней ездит. Герман был уверен — никто. Мало ли в округе контор! Стоянка общая. Да и тот парень — Алексей (Самир называл его Алексом) — мог уже давно продать машину… Хотя номера… Вряд ли он с ними бы расстался. В общем, Самир всё ещё любил своего Алекса. Зацепил он его не на шутку.