— Хорошо, что ты вернула ту машину, детка, или мне пришлось бы опять звонить в «Трипл А», чтобы вытаскивать машину из кювета, если бы ты заснула за рулем.

Боже, какой же Макс невыносимый.

— Знаешь, мне кажется, ты изобрел способ, — сказала я ему. — Хороший способ избавиться от Нины-зомби — быть невыносимым. А поскольку ты частенько бываешь таким, то тебе не повезло, что тебе нравится Нина-зомби, потому что в будущем ее появления, скорее всего, будут очень редкими.

— Ты говоришь, что я невыносимый, только когда я прав, — усмехнулся он.

— Да, — согласилась я. — Вот, например, сейчас.

Он расхохотался, при этом положив ладонь мне на шею и притянув меня к себе, так что мне пришлось встать на цыпочки, и поцеловал меня.

Меня никогда еще не целовали, смеясь. Это был новый опыт.

Приятный.

Меня также никогда не целовали (и не делали других вещей, по правде говоря), когда у меня был синяк и поврежденная скула, не то чтобы подобное случалось со мной часто, только в те два раза, когда мой бывший парень, Брент, меня бил. Увидев свое лицо в зеркале утром, я обнаружила, что Макс прав. Все выглядело не так плохо, как могло бы, но, определенно, хуже, чем в прошлый раз. И совсем не привлекательно. Хотя это не отпугивало Макса, ни капельки.

Я растворилась в нем, запустив руки ему под пальто и прижав ладони к его мускулистой спине. Макс отпустил мои губы, но не отстранился.

Он прижался своим лбом к моему и, посерьезнев, тихо сказал:

— Милая, когда ты болела, я увидел твои авиабилеты.

— Да?

— Ты уезжаешь в субботу.

Я напряглась всем телом и медленно вдохнула, пытаясь побороть острую боль, скрутившую мой живот.

Он прав, так много всего случилось, что я даже не думала об отъезде. Только когда уговаривала себя, что должна уехать, а в остальное время нет. На самом деле странно было думать о необходимости уезжать. Мне не просто казалось, что я прожила в Гно-Бон всю жизнь, но и Англия казалась на расстоянии миллиона миль.

А отъезд означал, что мне придется оставить все: дом на горе, «Метку», «Собаку», Минди, Бекку, Битси, Арлин, Коттона, а главное Макса.

Мой самолет через два дня. И хотя мне казалось, что я прожила в Гно-Бон всю жизнь, я знала, что эти два дня пролетят как две секунды.

И что потом? Мысль о переезде и обо всем, с ним связанном, давила на меня, особенно потому, что мне придется делать это без Макса, и я понятия не имела, когда увижу его снова.

Что, если в мое отсутствие он решит, что я не такая уж милая?

Я крепко сжала его спину и, чувствуя, как все это давит на меня тяжким грузом, прошептала:

— Макс.

— Тебе смогут дать еще неделю отпуска на работе?

Еще неделю? Так просто?

Я отвела глаза в сторону, и боль в животе стихла.

Да, так просто.

Потом я перевела взгляд обратно, улыбнулась и сильнее вжалась в Макса.

— Да. У меня накопилось много отгулов. Я позвоню своей помощнице и попрошу ее кое-что перенести. Потом позвоню Дэвиду, он совладелец фирмы и мой начальник. Он не станет возражать, он меня любит.

Макс слегка приподнял голову, но резко свел брови.

— Он тебя любит?

— Да.

— Насколько сильно?

Все еще улыбаясь, я сказала:

— Очень сильно, поскольку я хороший работник. И его парень меня тоже любит. Нет, его парень, Найджел, вообще меня обожает, но не потому, что я хороший работник, а потому, что я делаю фантастический мартини, по крайней мере он так утверждает. Я настолько им нравлюсь, что они попросили меня стать крестной матерью их усыновленной малышки из России.

Макс перестал хмуриться и сильнее прижал меня к машине.

— Ты согласилась? — спросил он, улыбаясь.

— Конечно. Она очаровательна, а в обязанности крестной входит покупка платьев в нелепых рюшечках, пока она маленькая, и многократные объяснения того, какие мужчины идиоты, когда она станет подростком, а потом она будет обязана навещать меня, старую и седую, в доме престарелых.

Макс положил ладонь мне на щеку, и его взгляд стал нежным. Все еще улыбаясь, он сказал:

— Только ты.

— Что, прости?

— Только ты, — повторил он.

— Только я что?

— Только ты способна заставить пожилого мужчину броситься на меня с палкой. Ты знакома с ним всего один день, он знал, что я могу сломать его пополам, но все равно, когда он решил, что я тебя ударил, он бросился на меня. И только ты станешь покупать русской крестнице платья с рюшечками.

— Это обязанность крестной, — напомнила я ему.

Он сжал руку на моей щеке и прошептал:

— Это Нина.

От того, как он произнес эти два слова, мои глаза наполнились слезами, а горло сдавило.

Что ж, Макс снова доказал безосновательность моих страхов. Он не решит, что я не такая уж милая, потому что на самом деле считает меня милой. И, определенно, ничто не могло разубедить его в этом.

— Макс, — предупредила я, мой голос звучал глухо из-за сжавшегося горла, — ты опять хороший.

— Да, — согласился он, потом приподнял мое лицо и коснулся моих губ. После этого он немного отстранился, положил ладонь мне на шею и сменил тему: — Как ты отнесешься к тому, что я буду с тобой в самолете?

Мне так понравилось касание его губ, и теплая тяжесть его руки на шее, и то, что он такой хороший, что я думала только об этом и не поняла, о чем он.

— Что, прости?

— Я мог бы поговорить с Битси. Трев сумеет присмотреть за делами недолго. Я мог бы поехать с тобой, увидеть дом Чарли, остаться в Англии на пару недель.

— Ты серьезно? — выдохнула я, распахнув глаза.

Он секунду смотрел на мое лицо, а потом расхохотался.

Отсмеявшись, но продолжая улыбаться, он велел:

— Можешь не отвечать, детка.

— Хорошо, — прошептала я, слишком ошалевшая от счастья, что проведу еще одну неделю с ним в его доме и еще две с ним в доме Чарли.

Я смогу показать ему фотографии Чарли!

— В кои-то веки не могу понять, о чем ты думаешь, — нарушил он мои мысли, усмехаясь, — кроме того, что это что-то хорошее.

— Я думаю о том, что если ты приедешь в Англию, то я смогу показать тебе фотографии Чарли, — счастливо сообщила я и с восторгом увидела, как его лицо смягчилось, а глаза потеплели.

— Буду рад, — тихо сказал он.

— Нина! — раздался слева от меня голос Найлса.

Я повернула голову, и Макс убрал руку с моей шеи. Я в шоке уставилась на Найлса в светло-коричневых вельветовых брюках, темно-синем полупальто и темно-синей водолазке, видневшейся под ним. Он стоял на деревянном тротуаре, положив руки в коричневых перчатках на перила и глядя на нас с Максом. Он так тщательно оделся, хотя погода снова изменилась, и на улице было как минимум пятнадцать градусов тепла.

Как только я повернулась к нему, его лицо побледнело, а глаза стали огромными.

— Что случилось с твоим лицом? — визгливо спросил он.

— Почему ты еще здесь? — спросила я в ответ.

— Что случилось с твоим лицом? — крикнул он, потом посмотрел на Макса и требовательно спросил: — Это ты сделал?

— Я начинаю уставать от этого дерьма, — проворчал Макс, и его тело напряглось в моих руках.

— Нет! — резко ответила я Найлсу, обнимая Макса. — Меня преследовал один местный житель.

— Что? — спросил Найлс.

— Неважно, — сказала я, неохотно убрав одну руку от Макса и повернувшись лицом к Найлсу. Макс повернулся вместе со мной, обнимая меня рукой за плечи. Я обняла его второй рукой за талию, зацепив большим пальцем шлевку джинсов, и продолжила: — Я спросила, почему ты еще здесь?

— Я звонил тебе вчера четыре раза, — сказал Найлс, не ответив на мой вопрос.

— И?

— И ты не ответила ни на одни звонок.

— И?

— Я хотел бы поговорить с тобой, — выдавил Найлс.

— Найлс, честно, я думаю, что вчера мы высказали друг другу все, что нужно, — указала я на очевидное.

Лицо Найлса посуровело, и он сообщил мне:

— А я думаю, самое меньшее, что ты можешь сделать, — это хотя бы позволить поговорить с тобой минуту. — Он глянул на Макса и закончил: — Наедине.