Леонид Каганов ДАЛЕКАЯ ГЕЙПАРАДУГА

Комиссия РОНО к первому уроку не приехала. Не приехала она ни ко второму уроку, ни к концу большой перемены. Старый учитель русского языка и литературы, а по совместительству — толерантности и мультикультуризма, зашел попрощаться с директором, виновато развел руками на пороге кабинета и ушел домой. Юрий Васильевич смотрел из окна, как грустный словесник, проработавший в этой школе сорок лет, ковыляет по школьному двору, одной рукой опираясь на трость, а другой придерживая на голове старомодную шляпу, которую норовил сорвать холодный октябрьский ветер.

Прозвенел звонок. Гул и визги за дверью начали стремительно стихать, и вскоре школьные коридоры опустели. Юрий Васильевич побарабанил пальцами по сенсорной панели, и над столом снова возникла прозрачная голографическая таблица расписания. Две клетки в ней упорно пустовали — заполнить их было нечем. Юрий Васильевич поднял руку и подвигал в пространстве блоки туда-сюда. И что ей приспичило уходить в декрет? Кто же будет вести географию со следующей четверти на таком мизерном окладе?

За дверью послышались шаги. Они были совсем не детские — цоканье каблуков и размеренный топот ботинок. Затем дверь без стука распахнулась — в кабинет входила комиссия из РОНО. Возглавляла ее полная дама неопределенного возраста в сером деловом пиджаке, с высокой копной черствых от лака волос и смешной фамилией Дурцева — давний предмет шуток в учительской. Рядом вышагивал ее неизменный секретарь Гриша, застенчивый верзила, молодой и румяный, который постоянно краснел, словно ему вечно было неудобно за свою службу. А вот третий человек оказался незнакомым: смуглый кавказец с курчавой бородкой. Одет он был в безупречный костюм-тройку, лакированные черные ботинки и почему-то в папаху.

— Так, — произнесла Дурцева, по-хозяйски оглядывая кабинет. — Почему портрет президента старый? — спросила она.

— Здравствуйте, — ответил Юрий Васильевич, вставая к ней из-за стола и стараясь выглядеть жизнерадостно. — Что же вы так долго, мы вас ждали с утра.

— Пробки, — пробасил Гриша и покраснел, опустив глаза в пол.

— Хотите чаю, кофе? Есть конфеты… — продолжал Юрий Васильевич. — Он обернулся к незнакомцу: — Позвольте представиться, я директор этой школы, меня зовут Юрий Васильевич.

— Баркала, — гортанно представился человек в папахе. Юрий Васильевич пожал ему руку.

— Нет времени на чай, — отрезала Дурцева. — Проведите нас на урок.

Директор вздохнул.

— К сожалению, мультикультуризм и толерантность по пятницам у нас идут первым и вторым часом.

— И что вы хотите этим сказать? — насторожилась Дурцева.

— Ничего, просто уроки закончились. Учитель ушел домой, он пожилой человек. Дети на других занятиях.

В кабинете воцарилась зловещая тишина.

— Вы нас подводите, — отчеканила Дурцева, холодно глядя в глаза директору. — Вы знали, что к нам поступила жалоба на учителя толерантности. Вы знали, что сегодня должна состояться показательная проверка на его уроке. Вы знаете, что созвана комиссия, приехал даже представитель диаспоры, очень важный и занятой человек.

— Баркала, — уточнил человек в папахе.

— Вы знали, — продолжала Дурцева, — что от результатов этой проверки зависит не только, останется ли он учителем, но и отчасти ваша должность. Создается впечатление, что вы уклоняетесь от проверки.

— Ну что вы! — развел руками Юрий Васильевич. — Зачем вы так? Сами посудите — я же не могу поменять расписание уроков. Когда мы с вами говорили по телефону, я же сказал, что толерантность и мультикультуризм у нас сегодня только до большой перемены. Мы вас ждали с утра, пятиклассникам велели прийти в парадной одежде.

— Вас послушать, так выходит, я во всем виновата? — отчеканила Дурцева.

Юрий Васильевич молча развел руками.

Дурцева кинула взгляд на маленькие часики на запястье.

— Хорошо, — решительно кивнула она. — Раз уж мы здесь, давайте проверим какой-нибудь другой урок.

— Так ведь жалобы не было… — пробасил Гриша и покраснел.

— И очень хорошо, что не было жалобы, — отчеканила Дурцева. — Тем независимей будет проверка.

Юрий Васильевич подошел к столу и покрутил голограмму расписания.

— Смотрите, у нас сейчас в спортзале идет физра, в мастерских — труд, а также мы можем сейчас посетить урок географии и физики. Что бы вы хотели посмотреть?

— Мы осмотрим все, — решительно сказала Дурцева.

Урок географии комиссию не заинтересовал, за исключением Баркалы, который завороженно смотрел, цокая языком, на географичку и ее указку, которая порхала по светящейся доске в районе Ближнего Востока.

— А почему она с таким животом? — строго спросила Дурцева, когда они вышли в коридор.

— Она скоро уходит в декрет, — сообщил Юрий Васильевич. — Это для школы большая проблема, мы ищем учителя географии, и я как раз хотел с вами поговорить…

— А почему она у вас уходит в декрет посреди учебного года? — перебила Дурцева.

Юрий Васильевич ничего не ответил.

— И как не стыдно с таким животом выходить к детям? — вдруг возмущенно произнес Гриша.

Юрий Васильевич изумленно глянул на него — Гриша тут же залился румянцем и опустил глаза.

— Пройдемте в спортзал, — предложил Юрий Васильевич.

В спортзале было светло и гулко. Девятый класс прыгал через резиночку.

— Ррряс-два! — командовал физрук Валерий. — Рряс! Левой! Левой! Равняйсь! Смиррр-на!

Все замерли и обернулись.

— Продолжайте, — взмахнула рукой Дурцева.

— По команде… Рряс! Два! — как ни в чем не бывало продолжил физрук, и воздух снова наполнился грохотом десятков ног.

Дурцева долго вглядывалась в прыжки, слегка наклоняя голову то налево, то направо.

— Это хорошо, — похвалила она. — Тут чувствуется дисциплина.

— Валерий Петров — хороший педагог, бывший военный, — охарактеризовал физрука Юрий Васильевич. — Он у нас ведет уроки военной подготовки, физры и чтения. Кроме того, он по своей инициативе организует для детей походы.

— Походы куда? — настороженно обернулась Дурцева.

— На природу, в свободное от уроков время. Для желающих.

— Это надо прекратить, — сказала Дурцева. — В программе такого нет. Гриша, сделайте пометку, проконтролируем.

Юрий Васильевич мысленно выругался.

— А почему они все прыгают через резинку? — заинтересовалась Дурцева.

— Толерантное межполовое воспитание, согласно присланной вами методичке от февраля нынешнего года, — сухо отчеканил Юрий Васильевич. — Женские виды спорта чередуем с мужскими в равной пропорции. Сегодня урок женских видов спорта — мальчики наравне с девочками учатся прыгать через резинку. В следующий раз будет футбол и бокс.

— Какой-то странный вид спорта — резинка, — подал голос Гриша.

— К сожалению, в методичке не расшифровывается, что такое женские виды спорта, — возразил Юрий Васильевич. — Мы решили на педсовете, что это прыжки через резинку и вращение обруча. Вы знаете какой-то другой чисто женский вид спорта?

— Ну, например… — Гриша надул щеки и задумался, а затем вдруг покраснел.

— Здесь мне все нравится! — удовлетворенно подытожила Дурцева. — Идемте дальше.

Уже на подходе к кабинету отчетливо слышался добродушый басок старика Михалыча.

— Да шош ты… — ворчал он. — Хто ж так железо пилит? Так, дочка, железо не попилишь! Ты не рви, шож как эта… да стой, полотно угробишь! Ты плаа-а-авненько веди… вот, о, да — ну? Води-води! Вишь, молодец какая? Совсем, значить, другое дело! Во, стружа пошла сразу…

Дурцева распахнула дверь и вошла в мастерскую. Здесь пахло краской, маслом и металлическими опилками. Школьники — мальчики и девочки в одинаковых фартуках — трудились над верстаками с ножовками, распиливая пруты арматуры. Вдоль верстаков расхаживал Михалыч. Увидев комиссию, он махнул детям рукой, чтоб продолжали работать, а сам подошел поближе.

— Толерантное межполовое воспитание, — пояснил Юрий Васильевич, — предписывает одинаковые навыки труда для мальчиков и девочек.

— Ага, мы тута, значить, железо пилить учимся, — подтвердил Михалыч. — Пилим, значица, и красим в черный цвет. Девчонкам, понятдело, трудно. Но тож стараются…

Дурцева молча осматривала класс.

— А старшим классам я преподаю, значить, сварку, — пояснил Михалыч. — Сварка — оно всегда дело полезное, и уже, считай, профессия. Верно ж говорю? Пиление, сварка и покраска — вот три, значить, главных предмета нашего труда. Пиление, покраска и сварка.

— Почему у вас в коридоре перед входом такое нагромождение железных рам? — кивнула Дурцева на дверь.

— Дык то ж оградки лежат готовые, сваренные и покрашенные. Материал учебный, значить, производим. Скоро, значить, грузовик приедет и увезет.

— Надо увезти, — подтвердила Дурцева. — Отметь, Гриша. Так, что у нас еще?

— Физика, — подсказал Юрий Васильевич.

— Физику не хочу, — поморщилась Дурцева. — Что там может быть такого, в физике? — Она глянула на свои часики. — Хотя… давайте физику заодно посмотрим, будет полная проверка. Отметь, Гриша — провели полную проверку школы.

Шестиклашки в кабинете физики по команде вскочили и встали рядом с партами.

— Здравствуйте, Юрий Васильевич! — нескладным хором поприветствовали они.

— Здравствуйте, мои хорошие, — кивнул Юрий Васильевич. — Садитесь, продолжайте. Мы отсюда немножко посмотрим, как вы учитесь.

Молодая физичка Мариночка, первый год после педучилища, защебетала снова:

— И вот однажды пастух Магнус заметил, что железные гвозди в его сапогах прилипают к странному камню! Этот камень назвали «камнем Магнуса» или магнитом. Посмотрите!

В руках у Мариночки вдруг появился металлический брусок. Половина бруска была окрашена ярко-красной краской, другая половина — синей. Мариночка поднесла к бруску металлическую указку. Хлоп! Указка прилипла.

— Видите? — торжествующе сообщила Мариночка. — Сила магнитного притяжения способна удерживать металлические предметы! Впервые магнит упоминался еще в шестом веке до нашей эры древнегреческим философом Фалесом.