SCO

Моя Вселенная

Пролог

 Капитан ощерился в темноту, пытаясь быстро решить: преследовать беглеца или сообщить вышестоящим, что землянин только что удрал из-под конвоя. Как вообще это жалкое, слабое существо с далёкой солнечной системы могло сбежать от актинских охранников, везущих его на военную базу, в уме не укладывалось. Человек, умудрившись выбраться из пут, выпрыгнул из машины прямо на ходу и с неожиданной для него прытью унёсся в лес.

 Вглядываясь в густую чащу, капитан рыкнул сквозь зубы и принял решение: догнать и доставить живого или мёртвого. После того как Земля практически объявила Акте войну, любой землянин, будь то даже обычный инженер из космопорта, являлся врагом и угрозой безопасности.

1 глава

 Мирон^{1} нёсся сквозь холодный лес, встретивший его острыми, колючими ветками. Отваги хватило только на то, чтобы вывалиться из машины, когда везущие его вояки или чёрт их знает кто сбросили скорость на повороте, и теперь от паники у него тряслись поджилки.

 Шипованные прутья секли и резали, словно разделывая на фарш. Если бы не ужасный холод, пришедший вместе с темнотой, когда оба солнца этой грёбаной планеты сели за горизонт, он бы уже, наверно, свалился замертво от бессилия и ран, хотя адреналиновый драйв и действовал как анестезия. От изматывающего паркура мышцы ног одеревенели, а ступни резало, как ножами. Ледяной воздух вымораживал глотку и выжигал лёгкие изнутри. Из-за более слабой, чем на Земле, гравитации Мирон мчал, словно гепард, но даже быстрейший из животных выдохнется после трёх часов непрерывного бега с препятствиями.

 Лёгкая ветровка не грела, но частично закрывала от жёстких веток, норовивших раскромсать беглеца. Даже природа этой проклятой планеты была к нему беспощадна. На каждом приземлении после очередного отчаянного прыжка Мирон молился, чтобы в темноте не угодить в яму или не наткнуться на кочку. Малейший вывих ноги – и он больше не боец. Останется только заползти под первый куст, ожидая, пока эти лупоглазые плосконосые твари выследят его по запаху. Петлять не было смысла, в чащобной тьме нет возможности выбирать дорогу – он мог только нестись без оглядки, надеясь, что не врежется в неувиденный ствол или камень. Несколько раз он таки падал кулём наземь, и в последний ему показалось, будто хрустнуло где-то в боку. Уговаривая себя, что это был сучок, а не ребро, Мирон прихватил ладонью больное место и снова рванул вперёд. Хотя какое «вперёд», никаких ориентиров не было. Тут бы посмеяться, если б не было так страшно, что без толку нарезает круги по этим гиблым лесам. Ветка хлестнула по скуле вверх, задев край глаза. Он рефлекторно зажмурился, ослепнув на секунду и выбрасывая руки вперёд. Носок ботинка зацепился за корягу, и его снесло на землю. Успев закрыть руками голову, приземлился на колени и, не удержавшись упал, осознавая, что катится под горку. Собирая боками хрусткий валежник и острые сучья, Дрёмов чувствовал, как подмороженная опавшая листва облепляет руки и беззащитную шею, а потом услышал надвигающийся шум воды. Листья под ним заскользили, похоже, по глине, ускоряя спуск по откосу, ставшему почти отвесным. Затормозить не получалось, его мотало по кочкам, подкидывая, отбивая спину, колени, локти.

 Вода приняла, будто бурлящий азот – холод проморозил до нутра за секунды. Мирон вывинчивался из глубины, отчаянно дёргая ногами и руками, понимая, что это уже почти точно конец. Течение несло его неизвестно куда, швыряя между узких каменистых отмелей. Вынырнув, хватая ртом воздух напополам с водой, продолжая бороться, он чувствовал, как начинает отключаться. Тело ощущалось как не своё, он им уже и не управлял. Будь он на Земле, был бы не жилец уже через десяток минут после падения в леденящий поток. Но низкая гравитация и более высокая плотность актинской речной воды продлевали его агонию. Наконец, словно устав от упёртого инопланетянина, река со злобой шваркнула его о скользкий валун и выбросила на берег. Инерцией Мирона провернуло по отмели и ткнуло носом в песок. Ловя ускользающее сознание, он повернул голову, приоткрывая глаза, и безэмоционально отметил, что лежит на узкой песчаной косе, упирающейся в отвесный обрыв. Ведя глазами вверх, насколько смог увидеть в свете бледно-жёлтой луны, Мирчо содрогнулся, глядя в ненавистное, чужое бархатное небо, признавая, что до края ему ни за что не добраться. Мысль о глупой смерти за миллионы километров от родины придавала происходящему нереальности, однако организм уже смирился с неизбежным. Отключающийся мозг запестрел разрозненными картинками из прошлого, Дрёмов вздрагивал всё реже и реже, будто разряжающийся андроид. Холод укутывал его, как одеяло засыпающего ребёнка. Глаза слезились от мороза, и луна потрескалась на осколки, словно мозаика в калейдоскопе. Веки смежились. Он падал в холодный сумрак, отстранённо удивляясь тому, что не было даже страха. Замедляющее свой ритм сердце глухо стучало под рёбрами, и человек потерял сознание, уже не увидев, как неясная массивная фигура ловко соскользнула с обрыва на берег и осторожно приблизилась к его умирающему телу.

Он скатывался вниз, в ледяную воду, отчаянно хватаясь за скользкие корни, торчащие из отвесной земляной стены. Жарко, трудно дышать, тело не слушается. Гонимый животным ужасом смерти, Мирчо из последних сил вытянул руку и схватился за что то мягкое и сухое… Он дёрнул ткань на себя и открыл глаза, сжимая в кулаке кусок жаркого толстого одеяла. Уставился в потрескавшийся, некогда белый потолок с бледно-рыжими разводами. Пошарил взглядом, рассматривая помещение, в котором оказался. Судя по желтоватому свету и остывающему воздуху, наступал вечер.

Дрёмов водил глазами по комнате, отмечая стены с облупившейся краской, кособокие, потрескавшиеся части мебели: шкаф с отвалившейся дверцей, трехногий стул, железная кровать с погнутыми прутьями. Словно палата заброшенного детского лагеря в ужастике из позапрошлого века. Он жив? Он галлюцинирует? Его поймали? Поймали и уложили в тёплую кровать?.. Мирчо несмело потянулся под одеялом и тут же тихонько взвыл – вся брюшина и грудь заныли, словно там был один сплошной синяк. Ноги и руки, судя по всему, целы, но еле шевелились – сил не было даже на то, чтобы откинуть одеяло. Лицо и плечи начало саднить, и Мирон понял две вещи: он всё-таки выжил, и после погони прошло не больше суток. От попыток оглядеться и приподнять голову с подушки виски будто сжал обруч, уши заложило, а в затылке противно заныло. Парадоксально, но ему одновременно захотелось пить и блевать. Несмотря на жаркое одеяло, начало потряхивать – похоже, после ночного купания ожидаемо поднималась температура. Вот тебе и выжил. Начиная стучать зубами, он набрал в грудь воздуху и неожиданно жалобно выстонал:

– Э-эй!

Кто бы ни притащил его сюда с того берега, теперь Мирон полностью зависел от него. И какие твари обитают в такой глуши, интересно? Свободные прайды, не подчиняющиеся правительству? Он ухитрился добежать до самого восточного кордона? Про те прайды Мирон Дрёмов не знал почти ничего. На Акте не передавали новостей на панглоссе^{2}, а актинский язык для Мирчо был каким-то клокочущим курлыканьем. Поди разбери, что урчат эти кошкоподобные твари.