Деникин насмотрелся такого, будучи членом Волынского губернского присутствия по переосвидетельствованию призываемых на военную службу. Сотнями калечила себя молодежь по всей черте еврейской оседлости. Увечиться им помогали подпольные «доктора»: отрезали пальцы на ногах, прокалывали барабанные перепонки, делали острое воспаление век, грыжи и даже вырывали все зубы, вывихивали бедренные кости.

Так припадало беднякам, еврейская же интеллигенция и выходцы из торговцев, буржуазии отбывали повинность на льготных условиях вольноопределяющимися. Признавая вину власти в притеснении евреев, Деникин упрекал их элиту, страстно ратующую за равноправие, но не поднимавшую культуру и благосостояние своих местечковых соплеменников.

Чтобы не упрекнули, будто я нажимаю на «полупольскость» Деникина, замечу: в истории как революции, так и контрреволюции к «иноплеменникам» лучше не придираться. «Чисто» русские ни у красных, ни у белых главными не стали. Генерал Корнилов был наполовину казахом, Врангель — из остзейских, шведских баронов, Колчак — потомок турецкого визиря, нерусская фамилия и у генерала Юденича, как и у Миллера — белого командующего Северной областью России.

О генерале же Алексееве израильский автор С. Ю. Дудаков в своей книге «История одного мифа» вот что упоминает:

«Еще в 1910 году генерал А. А. Поливанов сделал запись в своем дневнике о масонских связях генералов А. Н. Куропаткина, Я. Г. Жилинского, Д. И. Субботича, а также о цели евреев проникнуть в армию, в частности в Генеральный штаб, в котором уже и так были представлены они под русскими фамилиями... Кто из упомянутых генералов был выходцем из кантонистской семьи - сказать трудно, но есть несколько лиц безусловно кантонистского происхождения: Иванов Николай Иудович, генерал-лейтенант... генерал Василий Федорович Новицкий, генерал Александр Панфомирович Николаев. Последние двое перешли на сторону советской власти... Имеются сведения, что и генерал М. В. Алексеев происходил из кантонистской семьи».

Это подтверждает в своей книге «Евреи в России и в СССР» А. Дикий:

«Имеются небезынтересные сведения о происхождении генерала Алексеева из кантонистской семьи. В 1827—1856 гг. действовали правила отбывания евреями рекрутской повинности назурой. Кого сдать в рекруты, представлялось решать общинам (сдавали, как правило, бедных, не имевших возможности заплатить выкуп, или пойманных беспаспортных единоверцев, не обладавших никакими связями). Как неспособных, как правило, носить оружие, этих еврейских мальчиков чуть старше 13 лет, не спрашивая их согласия, переводили в Православие. Это были т. н. кантонисты, общее число которых за 29 лет составило около 50 тысяч человек».

Учтем, например, и то, что основными союзниками белых были казаки. Они «русскими» себя не считали и поныне любят повторять присловье своих дедов: «Русские — от русских, казаки — от казаков». Поэтому императорское Военное министерство справедливо считало, что дело не в фамилиях, а в самосознании русскости. И в этом ключе большевики вообще «вне конкурса», они — интернационалисты...

5-й дивизией, куда входил полк Деникина, командовал генерал Перекрестов. Не формалист, с широкими взглядами, он, как и корпусной командир генерал Щербачев, командующий округом Н. И. Иванов, давал лишь общие указания, не вмешиваясь в компетенцию комполков.

Архангелогородцы не блистали на парадах и церемониальных маршах, но стреляли хорошо, а маневрировали лучше других. Боевой опыт и знание новой тактики Деникина помогали натаскивать полк на ускоренных маршах. Так что на ученьях его «архангелы» сваливались «противнику» как снег на голову. Деникин был неутомим в боевой подготовке. Устраивал, например, переправы через непроходимые вброд реки. Нужно было миновать их без мостов и понтонов, только подручными средствами: веревки, доски, соломенные снопы.

Это было внепрограммно, но все с увлечением рвались вперед. И плыла музыкантская команда вокруг своего турецкого барабана. Выкручивались пулеметчики: снимали колеса с повозок, превращая их в лодки. Плохие пловцы рыпались в воду с привязанными под мышками снопами...

В полку Антон Иванович был открыт для всех, но в своей житомирской квартире избегал принимать гостей. Матушка из-за своего русского языка стеснялась быть в роли хозяйки. Узким был домашний мирок полковника, а тут умерла старая нянька Полося. Мать совсем замкнулась. Сына она обожала, все ее помыслы сосредоточились на нем.

Антон Иванович платил ей тем же, стал стараться пораньше возвращаться со службы. О возможной женитьбе 39-летний полковник начал уже забывать и мечтать. Его борода седела, но усы продолжал подкручивать. Когда командир стремительно шагал по гарнизону, позванивая шпорами, в длинном развевающемся офицерском плаще без рукавов, из-под борта которого на кителе светил Георгиевский крест, полковые думали, что и сегодня ничего не случится.

1 сентября 1911 года полк Деникина участвовал в царских маневрах под Киевом.

На следующий день ему, как старшему в округе по номеру 17, предстояло первым пройти перед императором церемониальным маршем. Поэтому от архангелогородцев была назначена и почетная стража, лично представляющаяся государю: офицер, унтер-офицер и солдат. Полковые очень волновались.

Прибыли к сборному пункту для царского смотра. И вдруг молниеносная весть: вчера вечером на спектакле в киевском театре революционер Богров тяжело ранил Столыпина...

24-летний Дмитрий Богров был сыном богатого еврейского домовладельца, состоявшего членом киевского Дворянского клуба. Одно время он был связан с группой анархистов-коммунистов, но основной его «организацией», куда в 1907 году Богрова приняли по личной просьбе, стало киевское охранное отделение полиции. Поступил он сюда агентом для отвода глаз и давал информационные «пустышки».

Переехав в Питер, Богров попробовал наняться и в местную охранку. Но ее матерый начальник полковник М. В. фон Коттен, который перед Первой мировой возглавит нелегальную агентурную организацию военной разведки в Западной Европе, отшил его. Богров было взялся за университетскую учебу, частные дела, но в 1910 году явился к влиятельному эсеру Лазареву и сообщил, что собирается убить Столыпина. Он попросил того, чтобы это убийство прозвучало от имени эсеровской партии. Лазарев от неизвестного молодчика еле отделался.

Накануне осенних киевских торжеств 1911 года, посвященных открытию в городе памятника Александру III в присутствии императора и высших представителей правительства, Богров заявился здесь к своему старому знакомому Кулябко, начальнику киевской охранки. Он крайне убедительно рассказал ему о якобы готовящемся покушении на высших лиц террористов, уже прибывших в Киев. Начальник (на то и был Кулябко, а не фон Коттен) поверил, внимал следующим богровским «наводкам» и выдал ему билет на тот злосчастный спектакль.

На втором антракте оперы «Царь Салтан» Столыпин стоял у своего кресла в первом ряду, обернувшись в зал. Богров приблизился и дважды в упор выстрелил в него из браунинга. Одна пуля пробила посередине орден Святого Владимира на груди премьера, вторая - кисть правой руки.

Петр Аркадьевич был неимоверно мужественным человеком и к такой смерти готов. Он медленно положил на барьер оркестровой ямы фуражку и перчатки, расстегнул сюртук. Увидел, как пропитался жилет кровью. Махнул рукой, как бы говоря: все кончено. Грузно осел в кресло и, собрав силы, произнес в переполох зала, где уволакивали убийцу:

— Счастлив умереть за царя.

Оркестр, подавляя панику, заиграл гимн. Император уже стоял у барьера царской ложи впереди всей свиты. Столыпин поднял непростреленную левую руку, показывая, чтобы тот отошел от возможных следующих пуль напарников террориста. Государь не двинулся. Тогда премьер осенил его широким крестным знамением.

Когда уносили Столыпина, он окончательно осознал, что в этом покушении не выживет. Повторил:

— Передайте государю, что я рад умереть за него и Родину...

Столыпин давно отмечал: «Каждое утро творю молитву и смотрю на предстоящий день как на последний в жизни... Я понимаю смерть как расплату за убеждения». А коммунист Богров, напрашиваясь Лазареву свинцово выразить идеи и его партии, сказал: