В-третьих, с конца 1915 г. стали очень болезненно давать себя чувствовать последствия морской блокады центральных империй. Британский флот почти всей своей массой занял южную часть Немецкого моря, преградил дорогу немецкому флоту, укрывшемуся в своих портах, и прекратил подвоз в Германию не только военной контрабанды, но и вообще чего бы то ни было. Это и было началом так называемой «голодной блокады», против которой Германия не переставала протестовать в течение всей войны. Правда, как сказано было выше, некоторые английские же фирмы благополучно сбывали товары в Германию через скандинавские страны, но очень существенно помочь всему германскому населению это, конечно, не могло. Германское правительство указывало, что эта блокада направлена против: мирного населения, против женщин и детей и т. д. Протесты успеха не имели. Германия в первые месяцы еще продолжала за огромные суммы скупать все, что только было возможно, из съестных припасов в Швеции, Норвегии, Дании, но англичане установили рационы (больше которых не пропускалось даже и в эти нейтральные страны) с таким расчетом, чтобы для перепродажи в Германию ничего не оставалось.
И все-таки, судя по вышеотмеченным разоблачениям генерала Консетта, ввоз в Германию из скандинавских стран продолжался. В 1914 г. и в первой половине 1915 г. «голодная блокада» не давала себя так жестоко чувствовать, как впоследствии. Только с конца 1915 г., а особенно в 1916, 1917, 1918 гг. германское население начало страдать от недоедания. Правда, с обычной своей способностью к организации, с обычной дисциплинированностью и выдержкой немцы тотчас же взяли на учет все свои средства, ввели карточную систему для продажи хлеба и съестных припасов, ввели ряд строгих ограничительных мер, но все это только отсрочило катастрофу, а не уничтожило ее причину. «Организованный голод», — так впоследствии определяли германские экономисты это время. В 1916–1917 гг. недоедание было в тылу; в 1917–1918 гг. оно начало кое-где ощущаться также на фронте. Конечно, была кучка спекулянтов, нажившихся во время общего бедствия и ни в чем не нуждавшихся; была рядом с нищетой вызывающая и раздражающая роскошь дельцов, финансистов, предпринимателей, успешно ловивших рыбу в мутной воде. Но громадное большинство страдало и терпело. Бедствие достигло грандиозных размеров лишь в 1917–1918 гг. Но уже с конца 1915 г. можно было предчувствовать, куда клонится дело.
6. «Голодная блокада». Продовольственная нужда в Германии. Начало недовольства и раздражения в рабочем классе. Отделение независимых социал-демократов от шейдемановцев. Циммервальд-Кинталь
Таковы были главные условия, которые смущали радость, не позволяли предаваться розовым надеждам, несмотря на все видимые военные успехи, внушали глухую тревогу широчайшим мелкобуржуазным слоям, да и средней буржуазии также. Что же касается рабочего класса, то в его среде изменение первоначального настроения было еще заметнее. Уже в 1915 г. левая часть социал-демократии начала поднимать голову; уже в 1915 г. позиция Шейдемана и его товарищей, все еще до поры, до времени крепкая, стала тем не менее подвергаться упорному, хотя пока отчасти и скрытому, систематическому подкопу и обходу. Кроме провала плана Шлиффена, кроме перспективы длительной и страшной бойни, начинающегося недоедания, тут действовало еще и то, что, несмотря на военную цензуру, в течение первого года войны в Германию просачивались постепенно сведения неофициального характера об обстоятельствах, непосредственно приведших к войне. Не только Карл Либкнехт, но и Гаазе и даже Бернштейн склонны были теперь совершенно отбросить официальную версию о нападении на Германию в августе 1914 г., о «состоянии законной самообороны» и т. д. Нужно сказать, что во Франции, в Англии, даже в Италии социалисты гораздо позже стали проявлять, в свою очередь, сомнения в абсолютной «невинности» их правительств.
Раздражение против шовинистской позиции громадного большинства социал-демократической партии сближало в эти годы людей, стоявших во всех других отношениях чуть не на диаметрально противоположных флангах. В конце мая 1915 г., например, Карл Либкнехт явился к Эдуарду Бернштейну с просьбой написать разъясняющую брошюру по вопросам внешней политики, чтобы бороться с дурманом, распространяемым цензурой, с одной стороны, и прессой (всей без исключения, в том числе социал-демократической), с другой стороны. Брошюра должна была быть напечатана нелегально. И осторожный, умеренный, законопослушный Бернштейн, отец ревизионизма, согласился[111]. Но, конечно, борьба была неравная; это было время, когда партийное издательство («Vorwarts») печатало брошюры вроде книжки Лэнша, социал-демократа, обвинявшего только Англию в алчности, в завоевательских целях и т. д., но ни единым звуком не поминавшего при этом о каких бы то ни было грехах германского императорского правительства.
Уже 2 декабря 1914 г. Либкнехт с 19 товарищами по убеждению открыто разошелся с парламентской фракцией социал-демократии при голосовании новых военных кредитов[112]. 10 марта 1915 г. за ним последовал уже 31 человек, из 111 социал-демократов, которые числились в парламентской фракции. Правда, из них только 2 открыто голосовали против кредитов, остальные воздержались от голосования. В том же 1915 г., особенно к концу его, Либкнехт занялся вместе с Розой Люксембург агитацией против войны в нелегальных листовках, в которых он разоблачал руководителей большинства («социал-шовинистов») и всю игру руководителей финансового капитала, приведших Европу к войне. Но все-таки в 1915 г. еще сравнительно очень медленно нарастало движение против войны в Германии. В странах Антанты оно росло еще гораздо медленнее.
Первой попыткой организации в международном масштабе левых элементов социалистических партий на почве борьбы против войны следует считать международную социалистическую конференцию, созванную по инициативе итальянских социалистов и при участии Р. Гримма (редактора «Berner Tagwaht») в Циммервальде, близ Берна, в Швейцарии. По первоначальной мысли устроителей имелось в виду пригласить все партии и фракции, которые отвергали голосование за военные кредиты. Потом обнаружилась тенденция пригласить также не только левых, по и «центр» (Каутского, Гаазе и т. п.). Но фактически центр не принял участия в Циммервальдской конференции. Конференция происходила 5—12 сентября 1915 г.
Крайняя левая съезда была представлена Лениным, Хеглундом, Норманом, Винтером и еще 4–5 делегатами, по некоторым вопросам примыкавшими к ним. Это крыло желало решительной борьбы с большинством социалистических партий всех стран, поддерживавшим военные кредиты и отказывавшимся от протестов против войны.
Среднюю позицию, восторжествовавшую на Циммервальдском съезде, заняли главным образом румынский делегат Раковский, голландская делегатка Роланд-Гольст, швейцарский — Гримм, русские делегаты — Аксельрод и Мартов, два французских делегата — Мерейм (Merrheim) и Бурдерон, итальянские делегаты — Моргари, Модильяни, Лаццари, Серрати и 8 германских делегатов во главе с Ледебуром (остальные 2 германских делегата голосовали с левым крылом; германская делегация состояла в общем из 10 человек и была самой многочисленной).
Большинство это отказалось порвать со II Интернационалом и вообще обнаруживало стремление направить усилия на сближение с центром, с «каутскианцами», в том смысле, чтобы заставить центр занять более резкую и определенную позицию против войны. Циммервальдцы перед разъездом избрали «Международную социалистическую комиссию». Конференция приняла «Манифест», в котором упрекала социалистическое большинство в том, что оно (во всех воюющих странах) нарушило свой долг и обязательства, вытекавшие из решений предвоенных конгрессов партии; самая война определялась как империалистское предприятие, направленное к разделу земного шара и порабощению слабых сильными, т. е. капиталистами великих держав. Манифест протестовал также против идеи «гражданского мира» (Burgfrieden) во время войны и решительно высказывался против голосования военных кредитов.