Багдадская железная дорога была самым крупным по своим возможным результатам успехом германской внешней политики за все царствование Вильгельма II. Но этот успех, чем больше он с каждым годом развивался и обозначался, ставил все более и более четко обозначавшийся назревавший вопрос об англо-германском соперничестве. В обеих странах представители империалистской идеи стремились превратить это соперничество в более или менее близком будущем из экономического в военно-политическое; в обеих странах начала прорываться в империалистских кругах зловещая фраза: «Время работает против нас, ждать дальше бесполезно». Но обе страны еще не были готовы, и, прежде всего, у противников Германии отсутствовало представление о возможности специального комбинирования всех своих сил для борьбы с Германией: до такой степени сами они сознавали остроту разногласий, которые существовали между ними самими и которые заставляли порой одних бороться с другими еще больше, чем с Германией.

Короче говоря, к началу XX в. существовала уже достаточная экономическая почва для появления антигерманской коалиции, но еще отсутствовали идеологические и политические условия, нужные для скорейшего ее создания. Конечно, речь тут шла не только об обороне, но и о чисто завоевательных целях. Необходимы были большие усилия настойчивой воли, далекого расчета, ясного сознания цели, дипломатической выдержки, деятельной политической интриги, чтобы ускорить время наступления этого события в истории европейских международных отношений, создания этой политической комбинации, предрешенной всей игрой взаимно противоборствующих капиталистических сил. 22 января 1901 г. на английский престол взошел человек, которому суждено было связать свое имя с этим событием, повлекшим за собой такие неисчислимые и роковые последствия.

Глава VII

СОЗДАНИЕ АНТАНТЫ

1904–1907 гг

1. Проекты Джозефа Чемберлена относительно сближения с Германией. Торговый и военный флот Германии. Неудача попытки Чемберлена

Поверхностная и вечно срывающаяся мысль Вильгельма II, абсолютно лишенного чувства исторической действительности и всегда склонного к детским преувеличениям значения отдельных личностей (в особенности коронованных), заключалась в том, — как он это многократно высказывал, повторил при взрыве войны и теперь, в своем голландском уединении, продолжает утверждать, — будто виной всех несчастий как Германии, так и всей Европы, т. е. виной создания Антанты, был только король Эдуард VII и никто иной. «Он мертвый все-таки сильнее меня!» — воскликнул Вильгельм в августе 1914 г., желая дать понять, что вина в войне не на нем, Вильгельме, а на Эдуарде VII, желавшем этой войны.

Это мнение через правительственные и правые газеты, через значительную часть либеральной прессы широко распространено было в германском обществе, а из Германии перешло и в другие страны. После всего сказанного в предшествующих главах нам незачем много останавливаться на том, что роль Эдуарда в создании Антанты была ролью не творящего, а несколько ускоряющего события фактора, и только. Об общих причинах тут повторять незачем. Коснемся только некоторых обстоятельств, облегчивших Эдуарду VII его задачу и имевших место отчасти еще до его вступления на престол. Прежде всего нужно вспомнить о том, что уже было сказало касательно попыток Англии вступить в соглашение с Германией. Эти попытки (1895, 1898, 1899, 1900 гг.) были все отвергнуты Германией; да и по существу дела, при продолжающемся и усиливающемся экономическом соперничестве они не могли дать длительных и реальных результатов. Да и в Англии к ним мало кто относился вполне серьезно. Едва ли и для самого Джозефа Чемберлена этот план сближения с Германией был чем-либо большим, чем временное облегчение положения в трудные моменты вражды Англии с Францией, Россией и войны с бурами. Нужно сказать, что эти попытки еще до восшествия Эдуарда VII на престол встречались довольно сдержанно в крупнокапиталистических, особенно промышленных кругах, где неуклонно, с каждым годом, все более и более внимательно и беспокойно следили за неслыханным ростом германского производства и где все соображения иного порядка отходили на задний план. Берлинский корреспондент «Times» уже в 1900 г. открыто высказывал (и об этом донесли Фрицу Гольштейну, фактическому заправиле германской политики), что «английское правительство, должно быть, сошло с ума, если оно хочет дружить с Германией, а не с Россией». Но главное было, конечно, в нежелании Германии. Ни в 1895 г., когда лорд Сольсбери предлагал политическое сближение (на почве раздела Турции) Вильгельму, ни весной 1898 г., ни осенью 1899 г. (когда предложение союза исходило от Джозефа Чемберлена), ни осенью 1900 г., когда речь шла о китайских делах и совместной политике в Китае, ничего из всех попыток политического соглашения между Англией и Германией не вышло. Скажем несколько слов об этой последней попытке, сравнительно мало известной.

Ввиду все более и более пугавших Англию завоевательных тенденций русской дипломатии в Китае англичане, сейчас же после подавления боксерского восстания, вновь стали думать о союзе с Германией. Россия будет продолжать свои «экстравагантные выпады в Китае столько, сколько ей это будет угодно», — писал 23 октября 1900 г. герцог Девонширский первому советнику германского посольства в Лондоне барону Эккардштейну: «Если в Китае это пойдет так дальше, то что станется с нашей хлопчатобумажной промышленностью в Ланкашире? Но и ваша промышленность (в Германии — Е.Т.) вскоре очень болезненно это почувствует»[29]. Но и тут с германской стороны обошли вопрос молчанием.

Когда на этом оборвались (уже навсегда) попытки Англии вступить в общие политические соглашения с Германской империей, на некоторое время внимание промышленных, торговых и рабочих кругов было отвлечено решительной агитацией консервативной партии в пользу создания крепкого и замкнутого хозяйственного целого из всех британских владений, которые должны были принять общий высокий покровительственный тариф и этим оградить себя от иностранной конкуренции. Но рабочий класс решительно высказался против этого плана, так как боялся вздорожания цен и не очень верил в благие для промышленности последствия этого. Да и часть буржуазии (вся либеральная партия) либо колебалась, либо прямо высказывалась против протекционизма.

Агитация Джозефа Чемберлена и его сторонников в последние годы XIX и в первое пятилетие XX в. в пользу создания таможенной стены, которая сделала бы всю Британскую империю монопольным рынком для британской индустрии, — эта агитация после долгой и упорной борьбы провалилась. Выборы 1905 г. дали полную победу либералам и рабочей партии — двум партиям, изо всех сил боровшимся против протекционизма.

Но этим провалом еще ничего не решалось. По существу проблема оставалась во всем своем грозном значении. При нежелании большинства английского народа пойти на осуществление плана Чемберлена фатально обострялся вопрос о борьбе с опаснейшим конкурентом другим путем. Физически его уничтожить, как подсказывали публицисты «Saturday Review» еще в 1897 г.? Воевать с Германией, чтобы силой изгнать ее с заморских рынков и силой подорвать ее экономическое благополучие? Так открыто вопрос еще пока не ставился ни в 1904–1907 гг., ни раньше никем из ответственных за свои слова публицистов, не говоря уже о политических деятелях. Но тут возникло новое обстоятельство, необычайно облегчившее задачу всем, кто начал усматривать в войне против Германии единственный остающийся выход. Внезапно вопросы стратего-политические выступили на первый план: германское правительство само пришло на помощь наиболее ожесточенным своим противникам в Англии.

Постройка военного флота в таких размерах, которые в восемь лет (1898–1906) сделали Германию второй морской державой на земном шаре, началась в 1898 г., и удивительно не это, а то, что она началась так поздно. Это было одним из неизбежных выводов из всего, что мы пытались вкратце уяснить в предшествующих главах. «Наше будущее находится на воде», — сказал Вильгельм II в одной из ранних своих речей. Мысль эта (как и подавляющее большинство высказываемых им) принадлежала не ему. Те же круги, которые требовали колоний, естественно, требовали и флота, так как не представляли себе приобретения и охраны колоний иначе, как при помощи могущественного военного флота. Торговый тоннаж Германии усиливался в колоссальной степени. В год основания Германской империи (1871) в Германии существовало 7 судостроительных верфей, а в 1897 г. — уже 39, число же рабочих, занятых судостроением, возросло с 2800 до 37 750. (В 1913 г. верфей было уже 47.) Тоннаж торгового флота в Германии перед войной превосходил уже 5 миллионов тонн. Эта цифра была в четыре с лишком раза меньше цифры английского тоннажа, но стояла на первом месте после английской цифры, тогда как в первые годы Германской империи торговый тоннаж был совсем ничтожен[30].