Слышно, как хлопает дверь. Мама возвращается повеселевшая, садится за недопитый чай.

_ Ну вот, Алеша, будет у тебя костюм. Добрый человек помог.

_ Я бы ее в милицию,- сердится Нонка,- а ты ей взятку сунула. Жулик она. Вот кто.

Мама часто моргает, чашка дрожит у нее в руках:

- Нона, а как же быть? Парень уж жених. А в магазинах пустые полки. Как же он в школу пойдет? С заплатками?

Потом она долго молчит, пьет чай. Нонка вдруг что-то вспоминает:

- Где ты целый день гонял?

- На воздушном параде. В Тушино. А что?

- Тебя Костя спрашивал. Какую-то вещь тебе оставил. Вон на окне.

Я мигом к окну. Торопливо развертываю увесистый сверток. Ну, так и есть - кинопленка. Туго, аккуратно скрученная, она загадочно поблескивает у меня в руках. Сразу ее на свет. Рассматриваю. Этот кусок из какого-то киножурнала.

Вон спускается на воду корабль, а вот маленькие дети в яслях… Дальше смотреть не стал, скрутил ее, сунул за пазуху и к двери:

- Мама, я только на минуточку в сарай.

Долго не попадает ключ в замок. Никак не мог нащупать выключатель. Об гвоздь расцарапал руку. Наконец вспыхнул свет. Вот он, наш аппарат. Я заряжаю тяжелый моток в верхнюю бобину. Послушно вставляется гибкая пленка в фильмовый канал, и через валики попадает в нижнюю бобину. Пленка почему-то вдруг липнет к рукам, и я с трудом соображаю, что это моя кровь.

Зализал царапину, включил свет в аппарате. Прямо на стенке сарая вспыхнул ровный прямоугольник.

Вот и все. Осталось закрутить рукоятку, и на этой стене задвигаются люди, поплывут корабли, поскачет конница.

Я закрываю глаза, кручу ручку. Аппарат мерно, четко стрекочет. Открыл глаза и далее стало жутко - настене надпись: «Англия уже потеряла господство на морях…» А потом прямо на меня, покачиваясь на волнах, движется корабль. На палубе суетятся матросы. Зашевелились, нащупывая цель, орудия. И какой-то моряк быстро-быстро размахивает флажками.

Я остановил ручку, и сейчас же замер матрос с флажками.

В дверь сарая кто-то настойчиво стучит, какие-то крики. Открываю. А это Мишка, Женька, Лева. За ними встревоженная Лидочка.

- Я вижу из окна свет в сарае,- отдувается Мишка, - скорее за Левой. Думал, жулики. А он уже сам выбегает. Ты что тут делаешь?

Я молчу. А что им говорить? Разве они сами не видят? Начинаю крутить ручку, минуту все молчат, а потом поднимается такой шум, будто на Красной площади в день Первого мая.

- Это Костя пленку принес,-объясняю я, но меня никто не слушает. Мишка делает на голове стоику и отчаянно орет. Лидочка, присев, зажимает уши и пронзительно визжит. Лева и Женька вдруг схватились бороться.

В одних трусиках прибежал перепуганный Славик, за ним в сарай ворвалась его мать.

- Славик, крути ручку ты,- кричу я.- Смотрите, мама, что ваш сын сделал!

Славик осторожно крутит ручку, и на экране по каким-то горам друг за другом двигаются пограничники с собакой, а потом надпись: «Большой любовью пользуется новый душ у рабочих завода «Красный пролетарий». Какие-то голые дядьки брызгаются и смеются под струями воды.

- Не надо так быстро крутить,- слышим мы голос от двери. Это в одном халате прибежала мать графа де Стася.- Я тиски для них не пожалела,- говорит она Славикиной матери.

- Подумать только,- удивляется мать Славика,- и мой все лето без воздуха. Сарай да сарай.

Мы снова заряжаем пленку. Женька предлагает показывать кино прямо во дворе. Я бегом домой за простыней. Мама сердится, не дает:

- Какое еще там кино?

- Ну, выйдем, посмотрим,- тяну я ее и Нонку.

- Так я и пойду непричесанная,- упирается Нонка.- Выдумывает тоже.

Простыню все же дали. Кое-как мы пришпиливаем ее к забору, и вот луч аппарата прямо из сарая проколол темный двор и сразу ярко забелела простыня.

Откуда- то появился Гога из дом пять. Суетится, наводит порядок, зрителей рассаживает. Кого на скамейку, кого на кирпичи, сам уселся вместе с Лариской впереди всех, командует:

- Давайте. Можно начинать!

Я кручу ручку. И вот на моей простыне настоящее море. По нему плывут настоящие корабли…

Изо всех окон двора свесились головы жильцов. Кто-то тихонько гладит мой затылок. Оглянулся: Иван Иванович. Ему трудно стоять на костылях. Лидочка где-то стул достала, осторожно усаживает бывшего пулеметчика революции.

Рядом Ларискин отец. Стоит, хмыкает, подтяжками щелкает. Мне видно, как Гога из дом пять, будто нечаянно, по дожил руку на Ларискино плечо: увлекся, мол, фильмом. Ну, прямо все как у взрослых в настоящем кинотеатре.

Я перестал крутить аппарат, а он руку не снимает.

Зрители зашумели, засвистели, затопали. Кричат:

- Сапожник!

В общем, все как в настоящем кино.

Раз пять мы прокрутили нашу пленку, а народ не расходится, требует еще и еще. Потом все стали аппарат рассматривать.

- Так вот где колесики от кровати,- удивляется моя мама.

А это ремень от моей швейной машинки,- почему-то хмуро делает открытие мать Славика.

- Позвольте, позвольте,- близко нагибается к аппарату Ларискин отец,- да ведь это же электропатрон с нашей лестничной клетки…

Я выключаю свет. Во дворе темень.

…Хорошо засыпать на простыне, которую только что обласкало море.

С утра мы уже в сарае. Женька тонкой кисточкой разрисовывает на плотной бумаге пригласительные билеты для райкома комсомола.

Чего только не нарисовала веселая кисточка на этих билетах! Здесь и голубой луч, и сверху красная звезда, серп и молот, и даже по углам якоря. Зачем якоря - не знает даже Женька. Но, в общем, все очень красиво. На одном из билетов чернилами написали (Лидочка писала. У нее самый аккуратный почерк):

«Уважаемый товарищ Наташа!

Кино готово наше!

Приходите, когда стемнеет,

Мы все вас очень ждем».

Внизу все подписались. Славик добавил к своей подписи: 6X8 = 48.

Так. Билеты готовы. Еще чуть подсохнут и готовы.

Мы на них по очереди дуем. А упрямая краска не сохнет. Обидно, если размажется.

- Понесем в руках,- предлагает Лидочка.

Мы идем в райком комсомола. Идем к Наташе.

Перешли Садовое кольцо. Вот он, в зелени, веселенький, аккуратный, словно тортик, райком.

- Значит, так,- останавливается Лева.- Сначала вытрем ноги, а потом всем скажем «здравствуйте!».

- А потом?

- Ну, а потом отдадим билеты, и все. -' Не отдадим, а вручим.

- А как это - вручим?

Стоим, переглядываемся: ни мы, ни нам еще никто никогда ничего не вручал. Мишка говорит:

- Пусть один выйдет вперед, а мы все позади. И пусть он скажет: «Дорогая Наташа…»

- А мы что будем делать?

- А мы? Ну, наверное, улыбаться…

- Как?

- Ну, как Джоконда,- предполагает Женька. Меня просто зло берет:

- Да ну вас, с вашей Джокондой. Скажем просто: «Мы построили киноаппарат. Приходите, посмотрите». И чего тут выдумывать?

- Нет, так просто нельзя. Надо, чтобы все было торжественно. Вот как по радио: «Рапортуем вам и рады доложить, товарищ Сталин…»

Ну уж, если так, тогда, конечно. Идем. Славик спрашивает:

- Мне тоже можно?

Входим в райком. Я коврик ищу. Меня в спину подталкивают. А коврика нет. Тех ребят в коридоре, что в комсомол принимали, - тоже нет. Одно все время вертится: надо вручать билет, надо рапортовать… А как это делается?

- Ну, Алешка,- это толкает Лидочка.- Ну, что ты? Вот и ручка в комнату Наташи. Сама дверь открылась, меня потащила:

- Здравствуйте!

Совсем рядом Наташа. В телефон что-то говорит.

- Здравствуйте,- топчемся мы.

Она нам кивает и опять в свой телефон. Ребята напирают. Я билеты протягиваю.

- Аппарат вот построили…

Она рукой знаки делает, нас приглашает садиться, торопится, на кого-то в трубку сердится:

- Есть же рисунки, картины… есть свои таланты, художники-строители… Почему негде выставить? Прямо на стройке… Ну, прямо на доме. Пусть все видят. Ничего, не размоет.

Она нам рукой показывает: мол, садитесь. И опять - в телефон.