Заедет на сырт, оглянет степь хмуро... Глаза б не глядели! Нет, это не старая отчая степь — цветистая, ласковая, духовитая... Вражьи кибитки скрипят, как сердце режут, от желтых лиц степь кажется враждебной: под властью поганых сама как поганая, от становищ на версту тяжело дышать... Бежать бы, но за пленником сотни глаз следят тайно... Да и не славный пуль — бегство! Вот если бы с мечом пробиваться сквозь вражий строй — другое, достойное дело! Но оружия нет, и не вырваться отсюда самому...
Рана на плече никак не заживала до конца, словно ее то лечили, то растравляли. По вечерам она особенно ныла, и Ярослав метался по шатру, как загнанный в клетку барс. Мучили думы. Нелепо все случилось: князь — и в плену! Какое позорище! Княжеская честь порушена! Хуже смерти! Только было начало складываться что-то похожее на княжество... И ведь люди были. И хорошие люди!.. И битвы были... Строили острожки. Теперь все вспоминается как яркий сон. Жаль, не дали поганцы сыроядные хорошенько к боям приготовиться.
Где-то теперь друзья? Живы ли, что делают? Помогают ли им -братья-князья Глебовичи? Размышляют ли о Руси великой? Зовут ли на содружество? Складывает ли призывные песни друг Юрко? Не забыл ли еще дорогую сердцу клятву? А выполнима ли она? Отсюда, из вражьего логова, видней, как несказанно трудно совершить собратство князей. Даже и единое горе не единит: каждый живет для себя. А вот встал бы над Русью князь такой великой силы души, чтобы все князья русские трепетали перед ним, любили за справедливость и признавали за старшего — отца Руси. Но где такого найдешь? Таких и нет! Хотя сам когда-то считал себя способным стать таким вождем народа... Теперь это кажется детской мечтой... Никогда не станет он князем всея Руси! Горько на сердце. В плену раздавлена, развита мечта... Суженая в Киеве ждет его великой славы, а ее нет и не будет! Все пропало...
Вечером к шатру князя русичей подъехал на арабском скакуне ханич Араф, стройный и тонкий, как дева. Размахивая полами синего с золотом халата, вошел мягкой звериной походкой, только сапожки красной кожи чуть слышно шуршали по кошме и траве.
— Князь, твои глаза светят задором! — воскликнул он, здороваясь с Ярославом, и повалился на кошму. Все движения его резки и неожиданны. Ласковость ханского сына казалась кошачьей, будто всегда у него наготове острые когти. И тонкие губы часто облизывает, будто поел только что вкусного или готов еще рвать мясо и есть...
Но оба они были почти одногодки и словно свыклись за лето, вместе выезжали на охоту в степь, вместе сидели на празднествах.
Раз князья после охоты подъехали к Волге напоить коней. Ярославу взгрустнулось, как увидел широкую мчащуюся на полдень светлую воду, вспомнил родной Дон, даже глаза затуманились... Когда-то и Волга была русская река, а сейчас на ней хозяевами сидели половцы. Дань собирают с каждого проходящего судна. Вот куда надо дойти русичам!
Араф словно угадал тогда скорбные думы Ярослава:.
—Вкусна водичка в нашей Итиль? Подмяли мы ее под себя. Один хвост ее у вас остался. — Сказал и смотрит с лукавой улыбкой. Губы лизнул. Половца вообще никогда не поймешь, что у него на уме. Помни одно: не жди от него хорошего. Об этом на Руси знают. И у Ярослава не лежало сердце к этому человеку, постоянно навязывающему свою помощь. Что-то за этим навязчивым предложением тайное скрывалось...
— Чем обрадован, князь? — оглядывая шатер, спросил Араф, — а глаза его метались пытливо. — Не приглянулась ли какая половчаночка? Сосватаем и сейчас же отгуляем.
— Далек я от этого. — Ярослав без улыбки глянул на него. — Говорю же: есть у меня лада!
— Княжна Всеслава? — Араф хмыкнул, шевельнулся по губам язык. — Забудь о ней! Ее просватали в Резань... Там целый табун княжичей.
— Зачем говоришь чью-то неправду?
— Приедешь — увидишь. Из самой Резани вести идут... А нам надо бы породниться. Тогда и незачем будет воевать. Ты мне поможешь, я тебе. Все богатства будут наши! Что улыбаешься?
— Книгу читаю о прославленном полководце.
— Чего смешного? Он же не славнее наших великих ханов?! — беспокойно спросил Араф.— Кто может сравняться с Кончаком! Он разбил полки Игоря, разогнал как стадо лебедей. Теперь он полонит и всех русских князей, как полонил Игоря.
— Горькая его голова, — со скорбью молвил Ярослав. — Но где бы скрылся Кончак, если бы Игорь, как мыслил, захватил старорусскую дедовскую Тмутаракань? Каково было бы половцам; тыл у русичей!
— Но ведь не смог! Кончак победил!
— Молодая голова! Тяжкая его участь, хоть он и бежал.
— Ты вздыхаешь? — Араф покачал головой. — Ай, ай, рвешься на свободу?
— А ты не ушел бы к своим?
— Бежал бы! — Араф расхохотался, а сам, щурясь, вглядывался в лицо Ярослава: скрытен князь — целое лето живет здесь, а ничего у него не выведаешь.— Что же, беги и ты — выручай свою Всеславу! Я помогу... прикажу стражам по всей ночи молиться богам за твой удачный побег. Вот и беги, как Игорь.
— То не славный путь. Хотя родная земля и дороже славы.
— Ты осторожный. Князь Игорь ради славы кинулся сломя голову на наши полки. И попался...
— Не себе он, а своей земле добывал славу, — прервал Ярослав. — Жаль... одна битва у него была победная, другая — неудачливая...
Араф ухмыльнулся, тонкие губы чуть шевельнулись:
— Опять говоришь как песенник! Или ты знаешь большую песню? Я принес тебе ее листки. Батуры князя Асапа перехватили гонца руситов из Киева. Он вез эту песню во Владимир, великому князю Всеволоду. Листы не все, половина потеряна. Возьми! Князь Асап прислал тебе. Прочти и увидишь, как можно словом обрядить коршуна в соколиные перья. Слова яркие, звонкие! Все певцы — краснобаи! Слушая их, слезой изойдешь. А ведь все — выдумка!
Араф распахнул халат. На груди у него таился сверток. Он передал его Ярославу и сказал:
— Прочтешь и не удержишься, чтобы не сбежать от нас. Не забудь назвать мне, какой ночью будешь бежать. Помогу!
— Пока не собираюсь.
— Не веришь? Тогда смотри: нынче же прикажу убрать всю стражу от кумирни. Будь здоров! И да расстелется степь ковром перед тобой до самого Дона! А вернешься к своим — пусть растет твое добро, как растет трава...
Араф удалился из шатра и пошел к кумирне. За ним воин вел коней. Ханич поравнялся со стражами и строго приказал им зайти за кумирню и не показывать носа. Пусть видят все: князь русичей стал большим другом хана. Но пусть смотрят в сто тайных глаз за шатром русича! Если он утечет из становища — всем стражам будут срублены головы...
А Ярослав остался один, долго сидел задумавшись. Ханич Араф хочет женить его на половчанке? А зачем подсказывает, как бежать из плена? Хочет дружбой привязать к себе? Но что если он хитрит, как все половцы? Еще и проводника подошлет. А по* том поймает!.. Тогда или голову долой, или будь покорным ему...
Взгляд Ярослава упал на новый подарок Арафа. Развернул листы, и ему сразу бросилось в глаза дорогое имя:
Если вещий Бонн
Кому хотел песню творить, —
Мысль его ветвилась деревом,
Серым волком мчалась по земи,
Сизым орлом в подоблачье.
Пел, вспоминая
Давних времен
Усобицы...
Вот они, самоцветные слова о седой кровавой старине! Замерло сердце у Ярослава: кто это вспомнил чудесного певца? Так и пахнуло родной, милой стороной, будто мудрое сказание начал слушать, Затуманились глаза. Уставился он в проем шатра — там голубые далекие дали, родимый простор степи. Все это извечно было русской землей. Но ее терзали чужие пришельцы. При Бонне были печенеги... Тезка его — Ярослав Мудрый гонял их по степи как сайгаков. Но много их было! И здесь, у Волги, проходил великий мудрец. Был с ним и его певец Бонн... Не он ли помогал своими песнями великому князю в его дивных делах? Песни те как живая кровь!..
Взглянул на листы и очнулся от дум, схватил, стал читать. Вот он где, великий певец... Он же пробуждает зов на единение!.. Не-ет, надо бежать! Но как? Не подскажет ли певец в песне? Читать!.. Читать!..