На востоке неудержимо светлело. Занимался новый день.

Жизнь перевернулась с ног на голову. Днем Орнари работал в лан-кайшене, работал механически и без души, считая ставшее вдруг резиновым время, а к вечеру спешил на Алокаменный полуостров к своей Джейни. Он забыл все и вся! Тойвальшенов, списки Генетического Контроля, всю работу по подготовке будущего альянса между родным кланом и Палькифалем… Лишь рядом с Джейни обретала смысл его жизнь, только Джейни занимала все его помыслы и желания. Терране, конечно же, не преминули осыпать влюбленную парочку насмешками, анекдотами и карикатурами, но впервые в жизни адмори абанош отнесся к местному юмору безразлично.

Ему было безразлично абсолютно все, кроме Джейни!

И подобное мощное чувство к женщине он испытывал тоже впервые, не зная еще, что эта первая любовь окажется для него и последней; ни одну женщину во Вселенной никогда он не будет любить так же сильно, как Джейни.

Острой болью пронизывало сердце предчувствие близкой и неотвратимой разлуки.

"Не отбирайте у меня эту женщину!".

Но полоса счастья тянулась и тянулась — бесконечно. Не хотелось даже думать о том, что может случиться что-то плохое.

А между тем, уже подбиралась к ним из грядущего беда…

Она вошла в палату, мысленною командой затворив двери. Лежавшая на постели пациентка приподнялась в нетерпении. Она жестом велела больной лечь обратно. Стоявший у окна высокий воин даже не пошевелился. Но сквозь сырой серый барьер пси-защиты пробивалось все то же нетерпение.

— По меньшей мере неразумно, — осуждающе проговорила она, — после неудачной тройни вновь решаться на зачатие спустя всего год после операции.

— Что с ребенком? — встревоженно спросила пациентка, вновь пытаясь подняться. — Операция прошла неудачно? Ребенок погиб?

— Да лежите же, неразумная вы женщина! — вспыхнула она. — Ребенок жив и здоров, девочка, пересадка в искут прошла успешно. Но. У вашей дочери серьезный генетический дефект. Нерасхождение хромосом, синдром Тойвальми.

— Вы… отключили искут? — шепотом спросила женщина.

— Я не имею права принимать такие решения. Вы — родители. Решать вам.

— Синдром Тойвальми, — проговорил воин. — Слепота, умственная отсталость, порок сердца. Вот что бывает, когда в самомнении своем отказываешься консультироваться с ак'лиданами Генетического Контроля!

— Если бы вы пришли к нам раньше, — извиняющимся тоном сказала она. — Мы бы взяли у вас нормальную яйцеклетку. И после лабораторного оплодотворения имплантировали бы обратно. Или если бы вы появились на раннем сроке, я бы тогда попыталась изъять лишнюю хромосому из клеток плода… Но теперь… На пятом месяце ребенок уже имеет миллиарды клеток, и лишняя хромосома уже оказала свое пагубное воздействие на формирующийся организм… Теперь вмешательство такого рода просто нереально.

— Я хочу, чтобы она жила, — тихо проговорила неудачливая мать. — Пусть наша дочь живет. Пусть даже такая жизнь, чем… чем эвтаназия, — последнее слово она проговорила с глубоким отвращением.

— Жизнь калеки… — начала бы она, но осеклась.

Одно она знала совершенно точно. Отключить искут после такой сложнейшей операции, после того, как несколько часов подряд боролась за жизнь ребенка… Пять месяцев! Живой человечек… и долгий миг перед пересадкой она сама держала девочку на ладонях… отключить искут? Даже если родители решат отказаться от дочери, она не сможет отдать такой приказ! Она сама заберет ребенка, выходит, воспитает ее… Синдром Тойвальми не должен слишком уж сильно отличаться от синдрома Дауна, а скольким даунятам за годы работы в Детских Центрах она подарила полноценную жизнь!

— Я хочу, чтобы наша дочь жила, — более твердым голосом заявила мать. — Джейни… сделайте так, чтобы она жила!

— Она будет жить только в одном случае, — заявил воин. — В том только случае, если Генетический Контроль не будет знать о ней. А для этого ты должна забыть о своей неудачной беременности. Равно как и о ее причине. Уважаемая Джейни, вы согласны провести ментокоррекцию?

— Что?! Нет!!! Я не желаю забывать еще и о тебе! Думаешь, что говоришь! Нет!

— Да, — жестко произнес воин. — только так, и никак иначе. Вспомни закон: дети, воспитанные в чужой культуре, по достижении пограничного возрасте не подлежат возвращению. И обстоятельства их рождения не рассматриваются как стоящие внимания. Тебе придется забыть обо всем, что касается этого ребенка, ровно на шесть тарбелов. И с этим ничего не поделаешь.

— Он прав, — сказала Джейни. — Соглашайтесь.

— А что будет с девочкой? Что?! Она же погибнет без матери. Без меня!

— Не беспокойтесь, — с тяжелым сердцем проговорила Джейни. — Я сама воспитаю ее…

— Разве что так… Ну, а ты? — обратилась больная к воину, — ты — будешь помнить? Ты… позаботишься о ней?

Он подошел к подруге, взял ее за руку. Джейни деликатно отвернулась.

— Да, — сказал он уверенно. — Я буду помнить. Прости…

— А я могу ее увидеть? Хотя бы раз… Один-единственный раз. Первый и последний.

— Нет, — сказала Джейни. — Иначе ментокоррекция окажется пройдет неудачно. Простите…

Женщина долго лежала молча, глядя в потолок и не шевелясь. Джейни старалась не настраиваться на ее эм-фон. Но все равно улавливала часть ее эмоций даже вопреки генератору пси-помех, ороснорану.

— Не тяните тогда! — страдая, воскликнула больная, нащупывая в прическе цилиндрик ороснорана и отключая его.

В ту же секунду изменился ее эм-фон: вместо глухой серости вспыхнул калейдоскопом веер алых, полных невыразимой муки эмоций.

Джейни шагнула вперед, положила ладонь на лоб пациентки. Рука, как и всегда в момент транса, окуталась синеватым огнем. Послушной кинолентой развернулась перед внутренним оком чужая память. Минус сутки, неделю, месяц… Свернуть и спрятать все, касающееся беременности и операции. Спрятать в тайник. И повесить бирку: открыть через десять с половиною лет…

По щекам пациентки скатилась слеза.

— Назовите ее Эллен, — прошептала она перед тем, как окончательно провалиться в глубокий целительный сон.

— Она спит и будет спать несколько суток. — сказала Джейни. — За это время организм должен полностью восстановиться. Хорошо бы увезти ее домой. И пусть поменьше общается с моими сородичами. По крайней мере, первое время…

— Она ничего не вспомнит? — поинтересовался воин.

— В ближайшие шесть тарбелов — ничего.

— Благодарю вас, — он цеременно склонил голову. — Ак'валарбиангай саголану таирмна. На мне долг крови. Придет день, и я верну его вам, даже и собственной кровью, если потребуется.