жара, я лежала под одной простыней и как-то опрокинула стакан себе на ноги, получились

ожоги. Через несколько дней, как только разрешил доктор, меня увезли. Я приехала и

уехала невидимкой. Ровно через десять лет Маруся умерла от той же болезни.

Религиозная Елена Георгиевна, вступая в нашу семью, привезла с собой две иконы. Одну

повесила в детской, другую в спальне. Она научила нас молитвам, и мы молились перед

сном. Ей очень хотелось иметь детей, и она сделала нас орудием исполнения ее желания.

Вечером, прочитав перед образом молитвы, мы все четверо становились на колени,

молитвенно складывали руки и, отвешивая земные поклоны, произносили несколько раз

подряд: «Боженька, дай нам братца или сестрицу».

Шел второй год нашей преданной любви к мачехе. Однажды вечером, в ее отсутствие, мы, как всегда, усердно молились о братце. В комнату вошла наша кухарка, пожилая женщина, умудренная жизненным опытом, и стала смеяться над нами. «Глупые вы дети, – говорила

она, – о чем вы молитесь. Ведь вам и теперь неважно живется, а будут у нее свои дети, вам

будет совсем плохо. Пусть она сама молится, чтобы были, а вы молитесь, чтобы не были».

Растерянные, сбитые с толку, стали мы слушать ее рассказы о том, как живут дети при

родной матери. «Я в жизни никогда не встречала такой скупой женщины, как ваша мачеха

– перешла она к критике, – почему она за целый день дает вам только утром по одному

куску сахара? Почему на ужин вы получаете только кусок хлеба, чуть-чуть помазанный

маслом, и стакан молока, на половину разбавленный кипятком? Почему вы обедаете в

детской, и вам наравне с прислугами дается на второе только суповое мясо, тогда как

папаша с мамашей едят бифштексы, котлеты и другие вкусные жаркие? А уж жадна до

чего! Если что останется, дала бы детям – нет!, все сейчас под замок. Думает, сама съест.

И сколько всего портится, плесневеет и выбрасывается».

10

Скупые и жадные домашние хозяйки, у которых учитывается каждый кусок, и все

держится под замком, редко пользуются любовью прислуг. Наверно поэтому прислуги у

нас не уживались. Скоро ушла и наша доброжелательница. Я даже не запомнила ее имени, но ее разумные слова глубоко запали в наши детские души, дав разные результаты.

Старшие два брата стали отходить от мачехи и скоро перешли в оппозицию.

Все понимая, все выслушивая, со всем соглашаясь, мы с Виктором сохранили свою

привязанность к Елене Георгиевне. Благодаря исключительной доброте и незлобливости, он до конца своей недолгой жизни был с ней в самых лучших отношениях.

Совсем иначе и гораздо сложнее складывались мои отношения с ней. Я была не так к ней

привязана, как сознавала, до какой степени она мне необходима. В то время, как внутренне

во мне очень понемногу, не торопясь, складывался волевой и сложный человек, внешне я

была под сильным ее влиянием. В этот период я была пассивна и очень послушна. Даже

религиозность, правда, примитивную и опять-таки внешнюю, я сохранила надолго. Ни

разу не было, например, чтобы, идя на гимназические выпускные экзамены, я забыла

зайти в церковь помолиться и поставить свечку перед иконой божьей матери. Пожалуй, на

этом и закончился религиозный период моей жизни.

Однажды мы сидели в детской и обедали. Виктор, как более слабый, получал всегда

добавочную порцию от родительского стола. Жорж задумчиво смотрел, как наш младший

делил, по обыкновению, котлетку на четыре части и клал каждому из нас на тарелку по

микроскопическому кусочку. Вдруг наш старший брат горячо заговорил. Он всегда слегка

раздувал ноздри, когда волновался. «Этому безобразию надо положить конец. Сегодня

вечером я поговорю с папой». Мы с восхищением смотрели на него. Геройством было

войти в кабинет отца, когда он работал. А пожаловаться на мачеху? С волнением ждали мы

его выхода из кабинета. Он вышел торжествующий. Он победил. Наш отец был очень

справедлив и умел быть объективным. В кабинет вслед за Жоржем была вызвана мачеха.

На другой день обед в столовой был накрыт на всю семью. У наших приборов лежали

салфетки в кольцах разного цвета. Красота! Мачеха передала нам просьбу отца не

разговаривать за столом. Он всегда был такой усталый после работы. Надо ли говорить, как внимательно мы отнеслись к его просьбе. До самой его кончины наш обед всегда

проходил в полном молчании с нашей стороны. Говорили только отец с мачехой, и мы

кратко отвечали на вопросы.

Чтобы научить нас с Веней первоначальной грамоте, отец пригласил воспитанника

старшего класса Института. Пошли на это дело мы с братом крайне неохотно. Мы хотели

играть, учиться мы не хотели. Вероятно, поэтому мы возненавидели и учителя, и часы

уроков.

Раз как-то мы остались одни дома. «Через полчаса придет учитель, откройте ему дверь», –

сказали нам уходя. У маленькой хитрой Евы мелькнула мысль – «Давай, не услышим

звонка», – предложила я Вене, – «Ну, вот придумала, ведь знаешь, как папа наказывает за

ложь?».

Вместо ответа я повела его в темный чулан около кухни. Дверь мы прикрыли. Просидев

там некоторое время, мы вышли и продолжали играть. «Никакого звонка мы не слышали»,

– говорили мы, честно смотря всем в глаза.

Вскоре после того, как Веня поступил в школу малолетних, мне случилось быть

инициатором игры, имевшей очень тяжелые последствия.

«Давайте испытывать терпение», – предложила я старшим братьям. «Будем тереть

кубиками лбы, кто дольше выдержит». Они согласились. Мы приступили к эксперименту.

Потерев слегка себе лоб, я решила, что это больно и неприятно, заявила, что я больше не

играю. Была уверена, что они последуют моему примеру. Но с ними произошло что-то

странное. Забыв все на свете, они смотрели друг на друга какими-то дикими глазами, терли лбы шершавым деревом, очевидно, терпя сильную боль. Когда они, наконец, со

стоном одновременно отбросили кубики, на их лбы страшно было смотреть. Они стерли

себе кожу до крови. Чувствуя себя виноватой, я залилась слезами. Все кругом обвиняли

меня. Один Витя был моим защитником. «Что вы ее ругаете, – сказал он, – ведь она же

маленькая, они большие» – и тихо добавил: «дураки». Сами пострадавшие были очень

сконфужены. Два дня они просидели дома, стыдно было показаться в школу.

За выдающиеся успехи в науках Жорж был принят на полный пансион во Вторую

Петербургскую классическую гимназию. Мы всегда очень гордились нашим умным

братом. Когда он приезжал домой на праздники и брал кого-нибудь из нас на прогулку, радость наша была беспредельна. Мы смотрели на прохожих, стараясь заставить их

понять, что этот замечательный мальчик в форме с серебряными пуговицами – наш брат.

«В воспитании детей должен быть установлен строгий режим». «Дети должны вести

растительный образ жизни, чтобы вырасти здоровыми, с нормально функционирующей

нервной системой» – так говорил и думал наш отец.

Теперь, когда дети еще в пеленках начинают посещать кино, когда с трех лет их водят в

театры, с утра до вечера они слушают радио, эти теории явно отжили свой век. Надо лишь

избегать излишеств в виду легкой утомляемости детской нервной системы.

Монастырский уклад нашей детской жизни очень облегчал педагогические задачи нашей

мачехи. Она, несомненно, перегибала палку. До 15 лет, например, я была только один раз в

опере вместе со школой. К нам никогда не приходили дети в гости, и мы никогда нигде не

бывали. Ни о каках елках, детских вечеринках мы не имели представления. Если судить по

результатам, то они опровергают правильность отцовских установок – состояние моей

нервной системы было значительно ниже нормального.

И вот на фоне этой серой жизни яркой звездой блестит один незабываемый вечер. Я -