Глеб Яковлевич Горбовский
Сижу на нарах (из непечатного)
Глеб Горбовский
СИЖУ НА НАРАХ…
(Из непечатного)
© Горбовский Г. Я., 1992 г
Из книги «Зеленая муха» (русские алкóголи) Фонарики ночные
Когда качаются фонарики ночные
и темной улицей опасно вам ходить, –
я из пивной иду,
я никого не жду,
я никого уже не в силах полюбить.
Мне лярва ноги целовала, как шальная,
одна вдова со мной пропила отчий дом.
А мой нахальный смех
всегда имел успех,
а моя юность пролетела кувырком!
Сижу на нарах, как король на именинах,
и пайку серого мечтаю получить.
Гляжу, как кот, в окно,
теперь мне все равно!
Я раньше всех готов свой факел погасить.
Когда качаются фонарики ночные
и черный кот бежит по улице, как черт, –
я из пивной иду,
я никого не жду,
я навсегда побил свой жизненный рекорд!
1953, Череповец
«Лежу на дне коньячной речки…»
Лежу на дне коньячной речки.
То рыбы надо мной, то жабы.
То восхитительные речи
руководителей державы.
Я ощущаю толщу фальши,
хлебнув – утешного – истошно!
И посылаю всех подальше.
И засыпаю осторожно.
10 апреля 1961
«Человек уснул в метро…»
Человек уснул в метро,
перебрав одеколона.
От него – его нутро
развезло, определенно.
Ночью выключили свет,
затворили вход и выход.
Кутал спящего, как плед,
продувной тоннельный вихорь.
И всю ночь ему, лучась,
отпускное снилось лето
и какая-то запчасть
от невыйгранной «Победы».
И всю ночь, как фараон,
он лежал в своей могиле.
А над ним не спал закон,
оставаясь в прежней силе.
1960
Про султана
У султана было триста жен.
Был фонтан и голубой бассейн.
Только был он главного лишен –
не употреблял султан портвейн!
Жаль султана.
Звонкий автомат
не выбрасывал ему салат.
Жаль султана.
«Красная стрела»
не везла его и не везла.
В США не делал он визит,
где сидит Рокфеллер-паразит,
виски пьет, ест желтое желе…
А султан лежит в сырой земле!
У султана было триста жен.
Пили все из общего котла.
Но одна из них пила… крюшон,
потому как в партии была.
1960
Юность
Пили водку, пили много,
по-мужицки пили, с кряком
А ругались только в бога,
ибо он – еврей и скряга.
Кулаки бодали дали,
кулаки терзали близи.
На гвозде висевший Сталин
отвернулся в укоризне.
Пили водку, пили смеси,
пили, чтоб увидеть дно…
Голой жопой терся месяц
о немытое окно.
1954
С гонорара
Накуплю вещей-предметов:
мягкогрудую тахту,
десять штук вождей-портретов,
что не дремлют на посту;
обрету бокалы-рюмки,
а в кредит – презерватив.
Государственные брюки
проявлю, как негатив;
пробреду лихим бульваром
поперек своей судьбы!
Будут встречные мне пары
становиться на дыбы:
как же так! – ходил в лохмотьях,
как же так! – просил на хлеб…
Я состарился в работе,
я, поэт Горбовский Глеб.
Ночь мою клопы сожрали,
белый день – затмил закон.
Где-то, скажем, на Урале –
мой, не найден, миллион.
Под пластом песчанокрасным
он лежит, шероховат…
Заявляю громогласно:
я ужасный мот и хват!
Я найду тот клад красивый
и – пропью его! Он – мой.
Ходит жизнь, качает силой,
как тяжелой булавой.
То меня по шее хрястнет,
то меня бодает в бок…
И уже предельно ясно,
что такое в жизни – Бог.
1963
«Проходя по улице вечерней…»
Проходя по улице вечерней,
глубже я дышу и равномерней.
День меня нахлестывал делами.
Я звенел покорно удилами.
И летел – то рысью, то карьером –
под своим незримым офицером.
…А сейчас по улице прохладной
я иду, душистый и нарядный.
Вспыхивают в окнах абажуры,
пролетают голуби-амуры.
Очень плавно и неторопливо
я зайду в буфет и выпью пива.
А потом под круглыми часами
кто-то посигналит мне глазами.
Далее – по кругу, по порядку –
в раскладную лягу я кроватку.
Ну, а утром – утром все сначала.
Лишь бы в сердце песенка звучала.
1966
«Алеша, сбегай за любовью…»
Алеша, сбегай за любовью,
ступай, найди ее, сыщи!
Не повредит она здоровью,
как третьеводняшние щи.
Алеша сбегал за любовью.
Она… в бутылочке жила.
И заряжала душу новью
под цвет зеленого стекла.
И вот уж я с насущным миром
все ближе… Как гора с горой!
Как будто задница с сортиром.
Алеша, сбегай за другой.
1967
На престольный
Драка за околицей.
Хруст. Поет дубьё.
Тетка Фрося молится
за дитя свое.
Разнесло головушку
палицей Фоме.
Кровушка до донышка.
Все в своем уме.
Дядя Саша гирькою
полоснул во тьму.
Ночь луною-дыркою
свистнула ему.
Драка скоро кончится,
ухмыльнется бес.
Сутки будет корчится
после бури лес.
…Ты очнешься, пьяненький,
в боковушке, плут.
Тут тебе и пряники,
тут тебе и кнут.
Драки нет. На скатерти
самовар пыхтит.
И к… постылой матери
этот милый быт!
1969
Курортное
Напишу тебе открытку,
в синий ящик опущу.
В ней скажу тебе открыто
что – желаю и грущу.
Подойду к ларьку, зевая.
Дерну пива. День прошел.
Денег нету – унываю.
Рупь нашел и – хорошо.
Море пахнет очень плохо.
Море, видимо, с гнильцой
По песку на пляже блохи
продвигаются рысцой.
Я зеваю так отменно.
Блох считаю. Пиво пью.
Через месяц непременно
я кого-нибудь убью.
1964, Новороссийск
В ресторане
Если можно, принесите сигарет!
Уберите эти крошки со стола.
А вот этот непочтительный брюнет, –
почему он нависает, как скала?
Вы решили, что я сник и одинок.
Вы сказали, что я гопник – не поэт.
Я разбавлю вам горчицею вино.
Если можно, принесите сигарет.
Я вас очень попрошу курить под стол.
А иначе… я вам что-нибудь спою.
Я сыграю вашей кепочкой в футбол.
Отойдите, я с утра не подаю.
На столе салат завял, как овдовел.
В лимонаде молча сдохли пузыри.
На эстраде человечек заревел,
словно что-то вырвал с корнем изнутри
Я встаю, слегка ощупав свой бюджет.
Уходи отсюда, Глебушка, дружок.
Если можно, принесите сигарет…
А брюнету мы запишем тот должок.
1963
Песенка про постового
У помещенья «Пиво-Воды»
стоял непьяный постовой.
Он вышел родом из народа,
как говорится, парень свой.
Ему хотелось очень выпить,
ему хотелось закусить.
Хотелось встретить лейтенанта
и глаз падлюке погасить.
Однажды ночью он сменился,
принес бутылку коньяку.
И возносился, возносился –
до потемнения в мозгу.
Деревня древняя Ольховка
ему приснилась в эту ночь:
сметана, яйца и морковка,
и председательская дочь…
Затем он выпил на дежурстве,
он лейтенанта оттолкнул!
И снились пиво, снились воды,
как в этих водах он тонул.
У помещенья «Пиво-Воды»
лежал довольный человек.
Он вышел родом из народа,
но вышел и… упал на снег.
1960
Рандеву