_______________

* Герой Советского Союза А. Н. Пашков погиб в одном из боев за

освобождение Польши. На родине героя, в Беломорске, ему установлен

памятник.

Докладывая, я понимал, что момент для захвата переправы сейчас самый

подходящий, но сил у меня мало: всего три танка.

Командир бригады, выслушав рапорт, приказал:

— Сделайте все, чтобы противник не успел взорвать Михайлувский мост.

Я направляю к вам две роты из соседних батальонов. А пока не теряйте

времени!

Уже стемнело. В ночной мгле скрылся из виду Михайлув. А немецкие

войска продолжали переправляться на западный берег Пилицы. Я решил улучить

момент, когда между немецкими колоннами образуется разрыв, под прикрытием

темноты вклиниться в интервал между колоннами и незаметно подойти к

мосту... Это удалось сделать. Первым к переправе подошел танк лейтенанта

Гусарова, потом второй танк лейтенанта Крымова. Саперы, находившиеся на

броне, спешились и бросились осматривать мост, не ветхий ли он, смогут ли

пройти по нему танки. Из-под моста вдруг выскочил гитлеровский офицер.

Саперы успели задержать его. Выяснилось, что этот офицер — инженер

немецкого пехотного полка; он уже заложил взрывчатку и ждал момента, когда

пройдет последняя немецкая колонна. Саперы побежали по мосту на западный

берег, чтобы обезвредить мины... До их возвращения нельзя было ничего

предпринимать. Между тем новая немецкая колонна уже подходила к мосту. Из

прибрежных кустов отчетливо послышалось: «Шнель, шнель». Голос

гитлеровского офицера торопил своих солдат. Казалось, еще три — пять

минут — фашисты подойдут ближе и обнаружат нас.

Напряжение росло с каждой минутой. Наконец, прибежал запыхавшийся

сапер:

— Все в порядке, товарищ майор, — шепотом доложил он. — Мины

обезврежены.

Я подал команду переправляться. Пошли танки Гусарова и Крымова.

Темная ночь скрыла их из виду. Мой танк оставался на месте, чтобы охранять

мост с восточного берега.

— «Переправились благополучно», — по радио кодом доложил мне

лейтенант Гусаров.

То ли этих двух слов, переданных по радио, было достаточно, чтобы

гитлеровцы обнаружили нас, то ли что-то другое было тому причиной, но

Михайлув вдруг ожил. В разных местах засверкали огоньки пушечных

выстрелов, загрохотали артиллерийские залпы. Мины и снаряды рвались у

переправы, падали в реку. Вторым залпом фашисты накрыли свою колонну,

которая приближалась к мосту справа от меня. В колонне загорелись машины.

В Михайлуве вдруг вспыхнул пожар. Зарево осветило танки Гусарова и

Крымова. Я увидел их на том берегу, неподалеку от моста. Противник,

обнаруживший в своем тылу советских танкистов, бросил против нас до

батальона пехоты. Гусаров и Крымов отбивались огнем из пулеметов. Но вот

по дороге, ведущей из местечка к мосту, появились два вражеских танка.

Угроза для тридцатичетверок Гусарова и Крымова возросла. Наступил

отчаянный момент боя, когда побеждает лишь более сильный духом и более

умелый в бою... Фашистские танки потонули в дыму разрывов и загорелись. Но

и после этого опасность не миновала. Гитлеровские автоматчики и

гранатометчики вновь стали приближаться к нашим машинам.

— Прошу вызвать огонь по восточной окраине Михайлува, — радировал я

командиру бригады. Но наша артиллерия почему-то медлила. Ее, очевидно, все

еще задерживала пробка, образовавшаяся у лесного болота.

А бой у моста нарастал. На обоих берегах Пилицы в районе переправы

рвались снаряды. В темноте каждый разрыв снаряда казался особенно

зловещим. Нервы мои были напряжены до предела. Рядом с моим танком

загорелся дом. Машина оказалась на виду у противника.

«Отходить нельзя, — говорил я себе. — Немцы могут вдоль берега

просочиться к мосту и снова занять его. Стоять и стоять!»

Пламя горевшего дома нагрело броню. В танке стало нестерпимо душно.

Верхняя часть дома рухнула на танк.

— Назад! — крикнул я водителю.

Мы отошли настолько, чтобы мост все же был виден.

— Осталось 17 снарядов, — доложил мне башенный стрелок.

Продолжать стрельбу по Михайлуву было теперь бесполезно: снарядов

мало, да и что могла сделать одна моя пушка против двух десятков

вражеских, стрелявших из Михайлува? Надо было беречь снаряды, чтобы

прикрыть переправу от фашистов, притаившихся в прибрежных кустах.

А взрывы продолжались. Немецкие снаряды падали и в реку, взметывая

фонтаны водяных брызг, и на горевший дом, множа в новых местах костры, и у

моей машины. Очередным взрывом на танке сорвало антенное устройство.

Радиосвязь прекратилась.

«Продержаться еще немного... Скоро по Михайлуву ударит наша

артиллерия, подойдут танки, пехота, подоспеет помощь!..»

И вот позади возник гул. Это открыли огонь «катюши». Снаряды

разорвались на восточной и северной окраинах Михайлува, разорвались как

раз в тех местах, откуда стреляли пушки. Мощный залп повторился. Открыли

огонь наши пушки. Фашистская артиллерия смолкла.

— Быстро к мосту! — приказал я водителю. Одним рывком танк выскочил к

реке.

Переправа была удержана! В ту же ночь по ней двинулись

механизированные колонны из состава 2-й танковой армии...

Спасибо «катюшам»! Они пришли нам на помощь в самый трудный и

решающий момент... К сожалению, мне так и не удалось узнать, кто, какой

полк или дивизион реактивной артиллерии произвел залпы, которые помогли

нам выполнить трудную задачу и спасли меня и моих товарищей: три дня

спустя я был тяжело ранен и меня отправили в тыловой госпиталь».

* * *

На рассвете, как правило, начинались все крупные наступательные

операции. На рассвете гремели первые залпы «катюш», почти всегда

начинавшие артиллерийскую подготовку. И сколько бы орудий затем ни

вступало в бой — сотни, тысячи — всегда неизменно всесокрушающей грозой

прокатывались и гремели залпы реактивной артиллерии.

На улицах Познани, над фортами старинной крепости грохотали разрывы.

Наша артиллерия вела огонь с востока и запада, с севера и юга. Кольцо

вокруг окруженных войск противника сжималось.

Советская Армия уже стояла на Одере, в 80 километрах от Берлина. Но в

Познани еще оказывала сопротивление значительная группа немецких войск;

она была окружена там в ходе Висла-Одерской операции.

— Ваше сопротивление бесполезно. Исход войны предрешен, сдавайтесь, —

предложило советское командование окруженным войскам.

Гитлеровские генералы ответили отказом... Тогда в атаку пошли наши

штурмовые группы. Они стали штурмовать дом за домом, квартал за кварталом.

В состав этих групп, кроме автоматчиков и саперов, входили танкисты и

артиллеристы, гранатометчики и связисты. Продвигаясь вперед, артиллеристы

и танкисты вели огонь прямой наводкой. Если требовала обстановка —

разрушали здания, превращенные противником в узлы обороны.

В крупных населенных пунктах было затруднено наблюдение,

взаимодействие, управление, а главное — не было простора для маневра.

«Катюши» первоначально в состав штурмовых групп не включались. Но потом

оказалось, что гвардейцы могут и здесь применить свое оружие.

...Командир дивизиона гвардии капитан Карпенко стоял на чердаке

многоэтажного здания и наблюдал за действиями одной из штурмовых групп. Он

видел: нужен артиллерийский огонь по верхним этажам зданий, которые

укреплены особенно сильно. Но как помочь пехотинцам и саперам? На пятый