СЦЕНА 3

Палатка Кориолана.

Входят Кориолан, Авфидий и другие.

Итак, с рассветом войско Рим обложит.

(Авфидию.)

Тебя, мой сотоварищ по походу,

Прошу я донести сенату вольсков,

Что вам я верен был.

Лишь в вашей пользе

Стремился ты, не внял моленьям Рима

И уповавших на тебя друзей

Не выслушал ни разу.

Тот старик,

Что в Рим с разбитым сердцем мной отослан,

Любил меня сильнее, чем отец, —

Боготворил меня. Его посольство

Последнею надеждой Рима было.

О нашей стародавней дружбе помня,

Я, хоть и встретил холодно его,

Вновь предложил им мир на тех условьях,

Который они отвергли раньше,

Да вряд ли примут и теперь. Я сделал

Лишь самые ничтожные уступки,

Чтоб старика утешить (он ведь думал,

Что может многого достичь). Отныне

Я не хочу посланцев Рима видеть,

Мольбам друзей внимать.

За сценой шум.

Что там за шум?

Не снова ли пытаются склонить

Меня к тому, чтоб я нарушил клятву

В тот миг, когда принес ее? Ну нет!

Входят в траурной одежде Виргилия, Волумния, ведущая маленького Марция, Валерия и свита.

Идет моя жена! За нею следом,

Ведя с собою маленького внука, —

Та, что служила благородной формой

Для лепки этой плоти.

(Указывает на себя.)

Прочь, любовь!

Да распадутся узы прав природы!

Пусть будет добродетелью моею

Неумолимость! Да, но как прелестны

Глаза и стан моей голубки! Боги,

И вы презрели б клятву ради них!

Растроган я. Как все другие люди,

Я создан не из камня. Предо мной

Склонилась мать моя, как будто должен

Олимп сгибаться перед кротовиной.

И мальчик мой глядит с такой мольбою,

Что мне кричит всевластная природа:

«О, сжалься!» Нет, пусть вольски Рим распашут

И взборонят весь италийский край, —

Не подчинюсь я, как птенец, влеченью,

Но твердость сохраню, как если б сам

Я был своим творцом, родства не зная.

Мой муж и господин, ты не узнал нас?

Мои глаза теперь не те, что в Риме.

Так говоришь ты потому, что горе

Нас изменило.

Как плохой актер,

Я сбился с роли, к своему позору.

О половина лучшая моя,

Прости мою жестокость, но не требуй,

Чтоб римлян я простил.

(Целует Виргилию.)

Твой поцелуй,

Как мщенье, сладок, как изгнанье, долог!

Клянусь небес ревнивою царицей,

Мои уста твой поцелуй прощальный

Всегда хранили в чистоте. — О боги,

За болтовней я позабыл склониться

Пред благороднейшей из матерей!

(Становится на колени.)

Колени, опуститесь, чтобы в прах

Вдавил я след почтенья так глубоко,

Как ни один из сыновей.

О, встань

И будь благословен. Не на подушки —

На камни я склоню свои колени

Перед тобой, чтоб так тебя почтить,

Как по ошибке дети почитали

Доныне матерей.

(Становится на колени.)

Что! На колени

Пред сыном, столь наказанным, ты встала?

Тогда пускай до звезд подпрыгнут камни

Бесплодных побережий; пусть хлестнет

Ветвями гордых кедров дерзкий ветер

По пламенному солнцу. Все возможно,

Раз невозможное сбылось.

Мой воин,

Ты создан мною.

(Указывает на Валерию.)

Узнаешь ее?

Публиколы достойная сестра,

О римская луна, что чище льдинки,

Морозом на святилище Дианы

Повешенной!.. Валерия, привет!

(подводя к Кориолану сына)

А вот и малое твое подобье,

Которое с годами может стать

Совсем таким, как ты.

Пусть бог войны

С согласия Юпитера дарует

Тебе высокий дух, чтоб для бесславья

Ты был неуязвим и в ратных бурях

Стоял неколебимо, как маяк,

Спасая тех, кто лик твой светлый видит.

Встань на колени, внук.

Мой славный мальчик!

Валерия, твоя жена, я, он —

Мы все пришли тебя просить…

Умолкни!

А если не просить не можешь, помни:

Не отступлюсь я от того, в чем клялся.

Не требуй, чтобы распустил я войско

Иль с подлыми мастеровыми Рима

Покончил дело миром, не тверди,

Что я бесчеловечен, и не пробуй

Взывать к рассудку, чтобы охладить

Мой гнев и жажду мести.

О, довольно!

Ты нас предупредил, что не уступишь,

А мы пришли просить о том, в чем нам

Ты отказал заранее. Но все же

Попросим мы, чтоб в случае отказа

Твое жестокосердье на тебя

Легло пятном. Поэтому послушай.

Авфидий, вольски, подойдите. Римлян

Без вас не стану слушать я. — В чем просьба?

Без наших слов — по лицам и по платью

Ты можешь угадать, как нам жилось

Со дня изгнанья твоего. Подумай,

Найдутся ль в мире женщины несчастней,

Чем мы? Твой взгляд, который был бы должен

Нам увлажнить глаза слезою счастья,

Сердца наполнить трепетом восторга,

Несет нам лишь отчаянье и ужас.

Ты нас — супругу, сына, мать — заставляешь

Смотреть, как раздирает грудь отчизны

Супруг, отец и сын. Твою враждебность

Нам видеть горше, чем другим: тобою

Закрыт нам путь к молитве — утешенью,

Доступному для всех. Нельзя ж молиться

Одновременно за твою победу,

Как долг велит, и за отчизну нашу,

Как долг велит. Увы! Лишимся мы

Иль дорогой, вскормившей нас отчизны,

Или тебя, дарованного ею

На утешенье нам. Нас горе ждет,

Какой бы из молитв ни вняли боги:

Ведь ты или по улицам в цепях

Пройдешь, как чужеземец и предатель,

Или, поправ развалины отчизны,