Входит гонец.
В чем дело?
На Капитолий вас зовут. Есть слух,
Что Марций будет консулом. Теснятся
Там все: глухие — чтоб его увидеть,
Слепые — чтоб услышать. Путь его
Перчатками матроны забросали,
А девушки и женщины — платками.
Пред ним склонились нобили, как будто
Пред статуей Юпитера, и шапки
Дождем летели из толпы народной
Под гром приветствий. Никогда такого
Я не видал.
Идем на Капитолий!
Пусть трудятся пока глаза и уши,
А сердце выжидает.
Я с тобой.
Уходят.
СЦЕНА 2
Там же. Капитолий.
Входят два служителя с подушками для скамей.
Скорее, скорее, они сейчас придут. А сколько человек добивается консульства?
Говорят, трое. Но все уверены, что будет избран Кориолан.
Малый он храбрый, но только чертовски спесив и недолюбливает простой народ.
Полно тебе! Ведь уж сколько больших людей льстили народу, а он все равно их не любил; а других любил неизвестно за что. Значит, можно так сказать: если народ любит без причины, то и ненавидит без основания. Кориолан это понимает; ему все равно — любит его народ или ненавидит. А так как он человек благородный и прямой, то он этого и не скрывает.
Будь ему все равно, любит его народ или нет, он держался бы себе в сторонке и не делал ему ни добра, ни зла. Но он словно старается заслужить народную ненависть и прямо из кожи лезет, чтобы показать это своим недругам. А напрашиваться на вражду и злобу народа ничуть не лучше, чем льстить тем, кого ненавидишь, чтобы они тебя полюбили.
Он достойно послужил отечеству. Уж ему-то возвыситься потруднее было, чем многим другим, которые только кланялись да угождали народу, не сделав ничего, чтобы пробудить в нем уважение к ним. А Кориолан так запечатлел свою славу во всех глазах и свои подвиги во всех сердцах, что замалчивать и не признавать это было бы черной неблагодарностью. Отзываться о нем плохо может только человек злобный и лживый, которого попрекнет и осудит каждый, кто услышит такие слова.
Ну, хватит о нем. Я вижу: он и в самом деле человек достойный. Прочь с дороги, сенаторы идут.
Трубы.
Входят консул Коминий, предшествуемый ликторами, Менений, Кориолан, сенаторы, Сициний и Брут. Сенаторы занимают свои места, трибуны — свои. Кориолан стоит.
Теперь, когда отозван Ларций в Рим
И с вольсками покончено, осталось
(Для этого мы здесь и собрались)
Решить, как мы вознаградим заслуги
Того, кто столько сделал для отчизны.
Поэтому, почтенные отцы,
Прошу я, чтобы здесь сидящий консул
И вождь победоносный нам поведал
О подвигах, которые Кай Марций
Кориолан свершил. Он тут, меж нами,
И почести воздать ему должны мы
Как подобает.
Говори, Коминий,
Наскучить не боясь, и докажи,
Что дело не за нами, а за тем,
Что Риму средств не хватит для награды.
(Трибунам.)
Мы просим вас, избранники народа,
Все благосклонно выслушать, а после
Решенье наше дружественной речью
Перед народом поддержать.
Всем сердцем
Стремясь к согласью общему, охотно
Согласны мы почтить того, кому
Посвящено собранье.
Но охотней
Его мы чтили б, научись он сам
Ценить и почитать народ побольше,
Чем раньше.
Брут, не к месту речь твоя!
Ты б лучше помолчал. Ну, будешь слушать
Коминия?
Да, буду, но уместней
Его предостеречь мне, чем тебе
Меня бранить.
Он любит твой народ,
Но с ним в одной постели спать не станет. —
Коминий, говори.
Кориолан порывается уйти.
А ты останься.
Кориолан, хвалу своим деяньям
Не стыдно слушать. Сядь.
Отцы, простите:
Полезней раны мне лечить, чем слушать
О том, как получил я их.
Надеюсь,
Не речь моя тебя спугнула?
Нет,
Хоть часто я, ударов не страшась,
От слов пустых бежал. Ты мне не льстил,
Поэтому меня ты не обидел.
А твой народ и я люблю — настолько,
Насколько стоит он того.
Ну, сядь же.
Скорей я стану нежиться на солнце,
Почесывая голову под звуки
Тревоги боевой, чем праздно слушать
Слова хвалы делам моим ничтожным.
(Уходит.)
Избранники народа, как он может
Льстить вашим плодовитым оборванцам
(На тысячу которых нет и двух
Людей достойных), если много легче
Ему отдать всю жизнь во имя чести,
Чем пять минут вниманья восхваленью
Своих деяний? — Начинай, Коминий.
Мой голос слаб. Ему ли описать
Дела Кориолана? — Если правда,
Что храбрость — высшее из всех достоинств,
Которые мужчину украшают,
То в мире равных нет тому, о ком
Я речь веду. Уже в шестнадцать лет,
Когда на Рим Тарквиний шел, он всех
В бою затмил. Тогдашний наш диктатор,