- Ну, Соловей, лети! Но чтобы ни одного фокуса!
- Так точно, товарищ командир! Как утюжок, ни единого кренчика!
…Все летчики вернулись с задания. Сидели на пожелтевшей траве аэродрома, ожидая Соловьева.
- Во-о-о-н он! - воскликнул кто-то.
И правда, я увидел на краю небосклона маленькую черненькую мушку, медленно приближавшуюся к нам. У меня отлегло от сердца.
- Что-то высоко идет, - проговорил пожилой моторист.
- Разве Соловушки не знаешь? - ответил чуть с завистью летчик из молодых. - Раз что-нибудь ценное разведал - обязательно перед посадкой «крутнет»! [126]
Сказав это, летчик взглянул на меня. «Не крутнет!» - думал я спокойно. И вдруг мы все увидели, как самолет пошел чуть вниз, все разгоняя скорость.
- На мертвую петлю идет - значит разведка ценная, - сказал летчик, не отрывая взгляда от самолета.
«Спад» энергично рванулся в набор высоты. Плавно описал полупетлю. Казалось, на какое-то мгновение замер в верхней точке. И быстрым снижением замкнул круг фигуры. «Лишь бы сел благополучно!» - подумалось мне. Последовала вторая красиво вычерченная петля, за ней третья. И тут при снижении, на выходе из петли самолет резко вздрогнул. Как-то по инерции, сорвавшись с ритма движения, прошел еще и вдруг отвесно пошел вниз.
Парашютов мы не имели. Машина врезалась в степь.
Этот тяжелый урок был учтен молодежью. Люди поняли, что пустое бравирование в воздухе ни к чему. Мое указание о применении высшего пилотажа лишь в случаях боевой необходимости больше ни разу не нарушалось.
* * *
Много лет прошло. До сих пор с глубочайшим уважением я вспоминаю героическую работу мотористов и летчиков, своими руками ремонтировавших моторы и самолеты. Особенно самоотверженной была работа механиков отрядов Сергея Федоровича Матвеенко и Федора Нестеровича Шульговского. Они, не зная сна и отдыха, без конца «лечили хронически больные» самолеты.
В то время мы знали Перекоп лучше всех. Он был близко, и мы ежедневно «висели» над ним. Сверху весь Перекопский перешеек был виден как на ладони. Резко суженный к северу и широкий на юге, он был похож на острие стрелы, вонзившейся в материк с Крымского полуострова.
В первые же дни пребывания в Аскании-Нова я приказал установить на одном из «ньюпоров» фотоаппарат. Под охраной другого самолета «фотограф» несколько раз вылетал на Перекоп. Но снимки оказались неудачными: густые испарения гнилого Сиваша и соленого Красного озера, дымка перекопских низин заволокли перешеек. Из-за плохой видимости много снимков получилось мутными, разобрать на них что-либо толком было нельзя. Казалось, Перекоп не хочет раскрыть своей тайны. [127]
Во многом виновата тогдашняя техника аэрофотосъемки. Мы имели на вооружении отечественный аэрофотоаппарат «Потте». Кассета его заряжалась примерно на 50 кадров. Он представлял собой небольшую конусообразную коробку зеленого цвета. Устанавливался в лючок, расположенный внизу фюзеляжа и прикрытый снаружи небольшим козырьком, чтобы брызги масла, копоть и пыль меньше попадали на объектив. Командного прибора для управления аппаратом не было. Весь «дистанционный механизм» спуска затвора состоял из резиновой груши, связанной с аппаратом тоненьким шлангом. При нажатии на грушу затвор срабатывал и аппарат делал один снимок. Для производства маршрутной съемки грушу нажимали столько раз, сколько надо было кадров. Чтобы избежать разрыва между снимками, жали грушу почаще или отсчитывали секунды в уме. На большой высоте иногда приходилось считать до 30 секунд.
При всей сложности такой работы на самолете-истребителе под сильным артиллерийским огнем результат съемки целиком зависел от видимости земли и освещения. О светофильтрах или многообразной смене экспозиций тогда никто и думать не мог. Резкие, отчетливые снимки получались лишь при отличной видимости, поэтому на фотографирование вылетали не рано утром, а позже, когда туман и дымка, прикрывавшие Перекоп, рассеивались.
Полностью сфотографировать Перекопские укрепления посчастливилось Николаю Васильченко.
1 июня в 9 часов утра Васильченко вылетел на [128] фотографирование. Воздух был необыкновенно чист. Видимость такая, что, казалось, с высоты тысячи метров можно увидеть стреляную гильзу.
Над линией фронта врангелевцы открыли по Васильченко сильный огонь. Стараясь не обращать внимания на близкие разрывы, Николай отсчитывал секунды между нажатием груши. Он летел вдоль Турецкого вала и мысленно представлял, как при каждом щелчке затвора глаз фотоаппарата вскрывает главную полосу обороны белых. Сердце радостно стучало. Теперь он забыл про обстрел. Не видел ничего, кроме объектов съемки, уплывавших под крыло самолета. Уже на подходе к Перекопу вдруг стало тихо. Оторвав взгляд от земли, Васильченко не сразу понял, что случилось.
Мотор замолк. Летчик инстинктивно отдал ручку от себя, бросил грушу, развернул самолет на свою территорию. Чуть опустив нос машины, Васильченко планировал. Под самолетом мелькнула колючая проволока - линии окопов, траншея. Вон поляна - туда. Он сел в 400 метрах от переднего края. Рядом с машиной зияла огромная воронка. «Как хорошо, что не вмазал в нее»… - подумал с облегчением Васильченко.
Когда Васильченко пошел на вынужденную посадку, я находился в Чаплинке. Увидев планирующий самолет, поспешил к нему на помощь. После долгих поисков мы нашли неисправность в моторе и устранили ее. Несмотря на то что правая нижняя плоскость была в нескольких местах пробита, Васильченко рвался в воздух. Он хотел закончить аэрофотосъемку. Я разрешил вылет…
При выводе самолета на площадку, годную для взлета, мы попали под обстрел неприятельской батареи. Летчик взлетел, не имея возможности хорошо испытать мотор на земле. На высоте тысячи метров мотор опять отказал. На этот раз Васильченко сел еще ближе к переднему краю. Мы увезли самолет из-под обстрела.
Причиной второго отказа мотора оказалась лопнувшая пружинка магнето. С помощью доставленных красноармейцами молотка и небольшого трехгранного напильника я сделал новую пружинку из патронной обоймы.
Было уже 4 часа дня. Во время возни с мотором Васильченко измазался в масле и копоти. Руки покрылись ссадинами. Чувствовалось, что он устал. [129]
- Товарищ командир группы, разрешите попробовать еще раз? - глаза на измученном лице упрямо сверкнули. - Ведь мне осталось окончить немного!
И столько упорства было в его просьбе, такая ненависть к врагам, что отказать я не мог.
Он взлетел третий раз. Мотор работал. Я увидел, как его «Ньюпор»-23 встал на боевой курс и под сплошными разрывами врангелевских снарядов пошел вдоль Перекопского перешейка. На этот раз, чтобы помочь Васильченко, вся наша артиллерия вела огонь по вражеским батареям.
Аэрофотосъемка Перекопской укрепленной линии была выполнена отлично. На дешифрированных снимках видно все, вплоть до отдельных пулеметных гнезд. В тот же день донесением № 18 фотопланшет отправили начальнику штаба перекопского направления и в штаб 13-й армии. Размноженные снимки, розданные командирам артиллерийских и пехотных частей, впоследствии использовались при штурме Перекопа.
За ценную разведку и аэрофотосъемку Перекопских укреплений Н. Н. Васильченко был представлен к награждению первым орденом Красного Знамени.
В начале июня авиагруппа продолжала интенсивную боевую работу. В эти дни мы совершили несколько полетов с целью корректирования огня артиллерии. Из-за отсутствия радиопередатчиков корректировку передавали условными эволюциями самолета. Например, поворот вправо обозначал перелет, поворот влево - недолет и т. д.
При всех недостатках этого метода, не позволявшего передавать величину отклонений разрывов, артиллеристы благодарили нас. С помощью летчиков они подавили несколько огневых точек врага.
Утром 6 июня 1920 года началось наступление Врангеля, о котором еще в марте предупреждал В. И. Ленин. Главной целью наступления «черного барона» была помощь белопольской армии. Под руководством Ворошилова и Буденного 1-я Конная армия осуществила знаменитый прорыв польского фронта. Белополяки начали паническое отступление. Русские белогвардейцы решили помочь им неожиданным ударом из Крыма. Кроме того, воспользовавшись полуторным превосходством в силах, Врангель хотел разгромить 13-ю красную армию, захватить [130] Донбасс и богатые Людскими и продовольственными резервами районы Северной Таврии.