Компасы стояли не на всех самолетах. В полете они сильно врали из-за вибрации мотора. Кроме того, устройств для подвески бомб не было. Бомбы клали в перкалевые мешки, которые привязывались к верхним лонжеронам внутри кабины. Из-за бомб в кабине картушка компаса отклонялась до 20-30 градусов. Поэтому самолетовождение осуществляли с помощью карты и визуальной ориентировки. Днепр, отрезок железной дороги Джанкой - Мелитополь, берег Черного моря были надежными линейными ориентирами.

Линию фронта мы пересекали на высоте 800 метров и выше, так как белые открывали сильный артиллерийский и пулеметный огонь. Над объектами разведки зачастую снижались до 200-300 метров. Наши интенсивные полеты, точные разведданные высоко ценились командованием Перекопской группы. На нас возлагались большие надежды. Доверие заставляло работать еще лучше. [118]

В один из первых дней пребывания в Аскания-Нова я вылетел на разведку моря и Перекопского перешейка. Самолетов-бомбардировщиков в то время в группе не было. У нас, летчиков-истребителей, стало правилом: без бомб не вылетать. В этот полет я прихватил две десятифунтовые бомбы. Кроме того, взял несколько пачек агитлитературы, которую мы разбрасывали над расположением противника. «Посмотрим, что это за Перекоп, - думал я. - Вряд ли он мощнее позиций мировой войны…»

Взлетел и с набором высоты пошел на юго-запад. Мотор моего «Ныопора»-24бис журчал ровно, уверенно. Видимость, как говорится, была «мильон на мильон». Слева как на ладони был виден изрезанный, в бурых отмелях и островах берег гнилого Сиваша. По низкому берегу тянулись реденькие окопы красноармейцев. Далеко впереди ровным блеском синела равнина Черного моря. Лечу туда. Вот подо мной побережье, все в ряби прибоя. Замерший порт Хорлы: ни одной рыбачьей шаланды, ни одной лодки. Только пустые причалы и длинные ряды почерневших от пожара пакгаузов. Как рассказывали, здесь недавно был высажен десант дроздовской белогвардейской дивизии. Зажатый красными полками, он с боем укрылся за перекопскими позициями. К Хорлам часто подходят корабли белых и их союзников, обстреливая побережье, имитируют высадку десантов.

Лечу дальше, пропуская под собой остров Джарылгач. Это последний кусочек суши. Теперь море, когда летишь над ним, не кажется голубым. Оно серо-темное, действительно Черное море. Обшариваю глазами водное пространство. Моя основная задача - выяснить, нет ли на подходе десантных судов. Вся поверхность моря покрыта длинными бороздами валов. Не видно ни одного суденышка. Взглядываю на часы: прошло 45 минут полета от аэродрома. Невольно вспоминаю, что я на сухопутном самолете. Стоит отказать мотору, что тогда бывало часто, и придется падать в море. Хоть и близок крымский берег, но лучше погибнуть в волнах, чем в лапах врангелевской контрразведки. Нам известен приказ Врангеля о расправе с красными летчиками без суда и следствия. Бензина в баке осталось еще на час. Последний [119] раз оглядываю море: не видно ни дымка, ни паруса. Разворачиваюсь влево, взяв курс на Крым.

На горизонте появляется желтая полоса. Она все растет и превращается в пустынный песчано-каменистый берег. Сличаю карту с береговой линией. Я вышел к Бакальской косе. Иду вдоль побережья на Юшунь. Вижу, как по грунтовой дороге к Перекопу тянется обоз в полсотни пароконных подвод, за ним батарея орудий. Ставлю на карте значок: батарея с боекомплектом в движении. Левой рукой вытаскиваю за стабилизатор бомбу. Выдергиваю из взрывателя предохранительную шпильку. Батарея все ближе. Вижу на глаз - пора! Бросаю! Смотрю вниз: слева от дороги рядом с обозом - взрыв. Желто-огненная вспышка. Сизо-черный букет дыма. С высоты 600 метров хорошо видно, как лошади понеслись в разные стороны, не разбирая дороги. Несколько повозок опрокинулось. Артиллерийская упряжка, круто развернувшись, ткнула в кювет пушку, и она задрала хобот.

Вот он, укрепляемый французскими инженерами Перекопский перешеек! Глубоко эшелонированная полоса обороны многочисленными позициями пересекает перешеек поперек. Лечу вдоль железнодорожной ветки к Армянску, едва успевая делать пометки на карте. Всюду видны строительные работы. Длинные цепи людей у гряд свежевырытой земли. Огромные горы камня. Вдруг самолет подбросило. Мелькает мысль: «Разрыв снаряда! По мне стреляют!» Выровняв машину, тяну ручку на себя и стремительно ухожу в высоту. Вовремя: вокруг шапки бурых разрывов. Видно, как на взлете фонтаном рассыпается «картошка» - шрапнель. С высоты 900 метров бросаю бомбу на железнодорожную станцию Армянск, где вспыхивают красные отблески орудийных выстрелов и стоит под парами паровоз. Следить за результатом бомбометания некогда. Подо мной главная полоса Перекопских укреплений: бесчисленные пулеметные гнезда, артиллерия на огневой позиции, запутанная паутина проволочных заграждений, завалы, траншеи, извилистые ходы сообщений, бетонированные капониры и, наконец, высокая насыпь Турецкого вала, построенного несколько веков назад и укрепленного современными средствами. Перед ним огромный ров, заполненный водой, а дальше, к северу, в сторону красных частей, еще несколько линий укрепленных позиций. И везде в разгаре [120] саперные работы. Да, такого я еще не видал… Так вот он, Перекоп! Вот что предстоит атаковать! Мне, летавшему над укрепленными линиями первой мировой войны, становится ясной безмерная трудность овладения этой твердыней. Как я жалею, что на моем самолете нет аэрофотоаппарата! Но решаю: «Мы сфотографируем этот орешек во что бы то ни стало».

Машину без конца встряхивает от близких разрывов снарядов. Плотность огня так велика, что я вынужден забраться еще выше. На высоте 1200 метров заканчиваю разведку Перекопа и с правым разворотом со снижением иду к Аскании-Нова.

Теперь район полетов мне ясен. Карта испещрена условными значками.

После посадки доложил по телефону в Чаплинку результат разведки. Встревоженный механик позвал меня к самолету. Рваные пробоины от осколков сильно повредили фюзеляж и нижние плоскости. Вдвоем решили, что и как подремонтировать, чтобы завтра мой «ньюпор» был готов к вылету.

Под вечер собрал летчиков группы и доложил по карте свои наблюдения. Обзор района боевых действий вызвал горячее обсуждение. Летчики, уже летавшие на воздушный бой или разведку, рассказали о своих тактических приемах. Мне была очень приятна глубокая заинтересованность людей в выполнении поставленных заданий. После задушевного разговора о боевых делах всем стало ясно, что нашей главной задачей является фотографирование Перекопских укреплений. Именно здесь в тяжелых боях должна решиться судьба Крыма.

Заканчивая разговор, я еще раз призвал упорно искать переброску десантов и резервов противника.

Уже стемнело. Наступила теплая крымская ночь. Звезды горели ярко. Вспыхивали огоньки папирос. Соловьев вдруг порывисто, горячо сказал:

- Как жаль, что мы не можем летать ночью! Может, сейчас к берегу ползет десант…

* * *

Утром 23 мая я издали увидел приближающийся к аэродрому самолет. Это был «спад». Хотя с разведки должны были вернуться еще два летчика, по «почерку» [121] сразу узнал Соловьева. Крутнув на подходе «бочку» и не делая круга, он пошел на посадку. «Опять крутит, забывает, что мы летаем на старых гробах! - подумалось мне. - Сейчас устрою ему разнос!»

На повышенной скорости зарулив на стоянку, летчик выпрыгнул из кабины и быстрым шагом пошел ко мне. В руках карта. Шлема на голове нет, волосы взлохмачены ветром, куртка расстегнута, коробка маузера бьет по ноге, глаза сияют:

- Товарищ командир группы, красный военный летчик Соловьев задание выполнил! - И он протянул карту.

В очерченном контурной линией Перекопском заливе стоял условный знак десанта со стрелкой в район Алексеевка - Хорлы. Ну как тут будешь распекать!… Едва я оторвал взгляд от карты, а он уж докладывает залпом:

- Товарищ командир, четыре больших и два малых парохода. Нашел змейкой. В Чаплинку вымпел с донесением сбросил.