Карл Сэндберг родился 6 января 1878 года в США, в семье эмигрантов из Швеции. Его отец был привезен родителями в возрасте 10 лет, мать приехала, когда ей было 23 года. Они поженились в 1874 году и у них было семеро детей. Карл, старший из сыновей, был вторым ребенком. Хотя семья была бедной, детство его было счастливым. Он окончил школу в 1891 году, потом работал продавцом молока, а в 18 лег перебрался в Чикаго. Учился в колледже, где не только был капитаном баскетбольной команды, но и редактором ежегодного сборника. Первая публикация – «В безрассудном восторге» была напечатана в 50 экземплярах его профессором. Он отдал дань «передовым» идеям, вступив в социал-демократическую партию в 1907 году и активно обличал капитализм. В 1908 году он женился на Лилиан Стейнхен, эмигрантке из Люксембурга. У них было три дочери. В Чикаго Карл работал в «Чикаго Дейли Ньюс», писал стихи, собирал материалы о жизни президента Линкольна. Книги о Линкольне – «Ранние годы» и «Годы войны» – многотомные монографии занимают в его творчестве не меньшее место, чем сгихи и поэмы.

Из историй, которые он рассказывал своим детям сложилась «Страна Рутамята», вышедшая в 1922 году. Она постоянно переиздается в США. До самой смерти, последовавшей 22 июля 1967 года после тяжелого сердечного приступа, его творческая активность нс угасала. Карла Сэндберга мало знают в России, но мы уверены, что эту его единственную книгу для детей полюбят и наши читатели.

Издатели

Давай-Приставай жил в самом, что ни на есть, обыкновенном доме.

«Труба на крыше, дым из трубы. Потянешь за ручку, дверь распахнется. Хочешь, окно открыто, хочешь, закрыто. Хочешь, входишь в дом, хочешь, выходишь. Все, что ни на есть, самое обыкновенное!»

Он думал, думал и надумал: пусть дети сами дадут себе имена.

«Что они первое скажут, когда научатся говорить, то и станет их именем, – решил он. – Пусть они сами себя назовут».

Когда в доме Давай-Приставая появился первый мальчик, его назвали Давай-Давай. Когда появилась первая девочка, ее назвали Ко-мне-не-приставай.

По ночам в их глазах отражались тени долин, а на рассвете – первые лучи восходящего солнца. Волосы торчали у них на макушках как полевая трава, и им нравилось повернуть ручку, распахнуть дверь и выбежать из дома, чтобы ветер расчесывал им волосы, протирал глаза и прикасался ко лбу шестью ласковыми пальцами. В доме больше не появлялось ни мальчиков, ни девочек, и Давай-Приставай сказал сам себе: «Первый сын стал последним, последняя дочь стала первой, а имена они придумали себе сами». Давай-Давай рос и становился все любопытней, Ко-мне-не-приставай росла и становилась все любопытней. Они еще жили в самом, что ни на есть, обыкновенном доме и научились говорить, ну прямо как отец: «Труба на крыше, дым из трубы. Потянешь за ручку дверь распахнется. Хочешь, окно открыто, хочешь, закрыто. Хочешь, входишь в дом, хочешь, выходишь. Все, что ни на есть, самое обыкновенное!»

Если на завтрак была яичница, то в пору вечерней прохлады они задавали друг дружке вопросы: «Кто это, да что это? Где оно, да сколько его? Отвечай скорей!»

«На одном месте слишком долго засиживаться не годится», – сказал старик что надо, Давай-Приставай.

Давай-Давай и Ко-мне-не-приставай, сынок что надо и дочка что надо Давай-Приставая, ответили хором: «На одном месте слишком долго засиживаться не годится».

Они продали все, что имели: поросят, пастбища, перечницы и пилы, все, кроме дорожных мешков и кое-каких мелочей.

Увидев, что они продали все, что имели, соседи закричали наперебой: «Они собираются в Канзас, в Кокомо, в Канаду, в Канакее, в Каламозо, на Камчатку, в Катачухе».

Один сопляк, до того нелюбопытный, что и на нос варежку натянул, усмехнулся разок-другой, прикрывшись шляпой, и сказал: «Они собираются на луну, но и там у них будет все, что ни на есть, самое обыкновенное».

Чуток наличных, вырученных при продаже всего, что у них было: поросят, пастбищ, перечниц и пил, Давай-Приставай сложил в мешок, и как заправский старьевщик, повесил мешок за спину.

Он отправился на железнодорожную станцию вместе со своим старшим, младшим и единственным сыном Давай-Даваем и со своей старшей, младшей и единственной дочерью Ко-мне-не-приставай.

Как и положено, в окошке кассы сидел кассир и продавал билеты.

«Желаете билет туда и обратно или билет туда, а обратно никогда?» – спросил кассир, протирая спросонья глаза.

«Нам нужен билет туда, где рельсы уходят в небо, только туда, а обратно никогда – так далеко, как только возможно и еще в сто раз дальше», – вот что ответил Давай-Приставай.

«Так далеко? Так рано? Так скоро? – Тут кассир почти совсем проснулся. – Тогда я вам дам новый билет, его хватит надолго. Он длинный, блестящий, желтый и кожаный, с голубыми поперечными полосками».

Давай-Приставай поблагодарил кассира один раз, поблагодарил другой, а потом, вместо того, чтобы благодарить в третий, открыл мешок, вынул оттуда наличных чуток, вырученных от продажи поросят, пастбищ, перечниц и пил, и кассиру за билет заплатил.

Он один раз, другой и третий оглядел со всех сторон длинный, блестящий, желтый, кожаный билет с голубыми поперечными полосками, прежде чем сунуть его в карман.

Вместе с Давай-Даваем и Ко-мне-не-приставай он вошел в поезд, показал билет кондуктору, и они помчались туда, где рельсы уходят прямо в голубое небо и еще в сто раз дальше.

Поезд шел, шел и пришел туда, где рельсы уходят в голубое небо, и покатил еще дальше и дальше, чух-чух-чух, чух-чух-чух, чух-чух-чух.

Машинист иногда давал свисток. Кочегар иногда звонил в колокол. Иногда открывался клапан парового котла, и из трубы раздавалось: пуф-пуф, пуф-пуф, пуф-пуф. Но что бы ни происходило со свистком, колоколом и паровым котлом, поезд все шел и шел вперед, туда, где рельсы уходят в небо, и еще дальше, дальше и дальше.

Иногда Давай-Приставай совал руку в карман и вынимал оттуда длинный блестящий желтый кожаный билет с голубыми поперечными полосками.

«Ни египетские фараоны на своих верховых верблюдах, ни проворные, пугливые, пятнистые ящерки не неслись так быстро, как мы», – говорил он детям.

Вдруг что-то случилось. Навстречу им по тому же самому пути мчался другой поезд. Как же так – один с одной стороны, другой – с другой! Прямо навстречу друг другу. Вот они встретились – и разминулись.

«Что такое? Что случилось?» – закричали дети.

«Один поезд – над, другой – под, – ответил отец. – Это Надподландия. Никто не может оказаться там, где есть кто-нибудь еще и всегда будет либо над, либо под».