Кошкин закрыл глаза. Он слушал. Слушал себя, тишину яранги, ветер на улице. Кошкин знал, что он в ответе перед собой не только за судьбу Маши, ее ребенка, за судьбу Лильи, но он в ответе и за молодого усатого доктора, которому пока все еще впервые.

Кошкину стало легко.

— Пора спать, — тронул он за плечо Кузнецова.

Утром долго возились с вездеходом, и Кергенто пригласил Кошкина в стадо. Олени паслись недалеко, километрах в десяти. Надо было убить одного на дорогу, путь длинен.

Кергенто тянул за собой легкую беговую нарту, Кошкин шел скоро, и они беседовали как старые друзья.

Солнце грело сильно, по-весеннему. Старик и Кошкин старались идти по каждой проталине. Только человек, который всю зиму ходил пешком по снегу, может понять, какое это сладостное чувство идти по новой земле, земле этого года рождения. Когда они входили на проталину, то старались идти медленно, ноги пели, и воздух был какой-то сладкий, и видно было, как умирал снег, дурманяще пах мох и в воздухе висел непонятный звон. Может, это солнце разбивало свои лучи о камни проталин.

Олени паслись внизу. Спускаться не хотелось.

Кошкин лег на проталину, старик сел на нарту, и они закурили. Разговор шел лениво, как бы нехотя. Кошкин считал, что говорить не о чем, дело решено, старик же думал другое…

Кошкин вертел в руках чашеобразный кусок базальта, покрытый черным лишайником, и думал, что неплохо бы приспособить этот камень под пепельницу или подарить кому-нибудь — подарок оригинальный, такого ни у кого нет.

А Кергенто тревожно всматривался в лицо Кошкина, ему казалось, что веснушек на его лице стало больше. Наверное, это от солнца, от весны, думал старик. И еще ему лезли в голову странные мысли о том, что вот у него, Кергенто, таких веснушек не было, даже в молодости. И злость медленно заливала стариковское сердце.

— Нет, — твердо сказал Кошкин. — Одни мы не уедем.

— Надо ехать, — бубнил старик.

— Если ты любишь Машу и свою внучку, они поедут с нами. Им же никто не сделает плохо, ты же знаешь.

— Уезжайте, — сказал старик. — Не надо трогать Машу. Мы сами.

И они снова надолго замолчали.

Кошкин приподнялся.

— А помнишь, Кергенто, семь лет назад у тебя умер сын?

— Ыхх… — выдохнул Кергенто.

— Он родился, и вы не хотели везти его в больницу к нашему доктору. Это все шаман, твой отец. Лильи не простит тебе, если что-нибудь случится с его ребенком.

— Ыхх… — задохнулся Кергенто.

— Он был совсем маленький… и это ты его убил, Кергенто, и твой отец.

— Ыххх…

Старик вскочил с нарты, и в его руке блеснул нож. Он сделал вперед два мягких шага. Захолодело у Кошкина где-то в пояснице.

— На, — сухо сказал Кошкин и протянул ему камень. — Наточи.

Старик застыл.

Кошкин снял пояс и протянул ему:

— И мой нож тоже… дорога длинная, будем резать железные банки.

Капли пота струились по лицу Кергенто.

Он поднял глаза. Кошкин улыбался.

Старик съежился.

Кошкин повернулся к нему спиной, постоял так секундой больше, чем нужно, и медленно пошел к ярангам.

Повалился старик в снег, плевался и плакал, как никогда не плакал в молодости.

…В поселок поехали все. Кошкин, старик, Маша с ребенком, Лилья и Кузнецов.

Через десять дней Машу выписали из больницы и в сельсовете регистрировали ребенка. Девочка была крепкой и удивительно спокойной.

Кузнецов суетился, старательно заворачивал в мех баночки с соками и детским питанием, и который раз предупреждал механика, чтобы не заморозили дефицит.

— Как дочку назовем, Лильи? — спросил Кошкин.

— Ко-о… не знаю…

— А где она родилась? Как место то называется? — спросил Кузнецов.

— Тундра, — засмеялся Кошкин, — Речка Северная, приток Эргувеем, там в это время стояла их бригада.

— Северная, — повторил Кузнецов.

— Се… ве…ри… на… — засмеялся Кошкин. — Северина, Северинка, Севериночка.

Всем понравилось новое имя.

— А по отчеству? Дай паспорт, Лильи!

В паспорте стояло — «Лильи». Имени, отчества нет.

— Я не хочу этот паспорт, — сказал Лильи. — Я хочу имя.

Кузнецов удивленно вертел в руках паспорт Лильи. Он не знал, что в тундре никогда не было имен и отчеств, только фамилия.

— Мы дадим тебе новый паспорт, — решительно сказал доктор. — Какое ты хочешь имя?

— Ко-о… не знаю… — сказал Лильи и обвел растерянным взглядом всех присутствующих.

Все молчали.

— А как тебя звать, Кошкин? — спросил Лильи.

У Кошкина комок подступил к горлу.

— Сергеем… мать нарекла.

— Пиши! — решительно сказал Лильи. — Пиши: Сер-гей!

— Северина Сергеевна, — тихо сказала Маша. — Ни-чиво-о…

Орден Костяной Пластинки

Воспоминание об одной экспедиции

Сейчас все уже позади.

Экспедиция имени Богораза-Тана завершена. Дневники и отчеты, снабженные соответствующими номерами и грифами, покоятся в сейфах, материал обработан, сувениры заняли свое место в музеях и в домашних коллекциях. Можно садиться за машинку. Сейчас, когда прошло много времени, возвращаешься к первым дням экспедиции и вспоминаешь людей, которые помогали словом и делом. Участники экспедиции благодарят их.

Этот поход не был бы осуществлен, если бы не писатель Олег Куваев, — он дал нам карту и несколько практических советов, журналист Октябрь Леонов — он прислал ром и отличную двухместную палатку, председатель колхоза Иван Курнев — он решил проблему с карабином, геолог Юрий Цуканов — он отдал свой самый вместительный рюкзак, Майя — она собрала нас в дорогу и сказала: «Попробуйте только не вернуться!».

Мы составляли списки.

За последние полгода перед экспедицией я несколько раз летал из Анадыря в Магадан по служебным делам, Виталий — из Магадана в Анадырь. Каждый раз мы встречались и все это время составляли списки.

Виталий Гольцев — старший научный сотрудник Магаданского отделения ТИНРО — Тихоокеанского научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии. Как и положено научному работнику, в каждом деле он любил капитальную подготовку.

— Главное, — говорил он, — списки.

Списки составлялись мучительно трудно. Но это сладкая мука. Каждый путешественник знает, если уж сел за списки, значит, поход имеет шанс состояться. Главная задача списка состоит в том, чтобы, с одной стороны, ничего не забыть, а с другой, не взять ничего лишнего.

Наконец все учтено.

Разногласия вызвал только пункт номер пять раздела «В здоровом теле — здоровый дух». Речь шла о количестве.

Дело в том, что Виталий совсем не пьет, а я придерживаюсь несколько другой позиции. Между прочим, глядя на нас, все знакомые думали, что именно он придерживается несколько другой позиции. В самом деле, кто поверит, что двадцатипятилетний здоровяк, бородач метр девяносто любит манную и перловую каши, молоко, бисквитное пирожное, кремы и шоколад? В довершение ко всему он не курит. И не ругается.

Даже потом, в лагуне Пильхикай, когда нашу «Марусю» (резиновая надувная лодка № 6423204 — в сумме цифр 21) накрыло волной и швырнуло на берег, и я, стоя по горло в воде, рычал на всю тундру, проклинал море, небо, землю, всех чертей и все стихии, Виталий молчал.

— Значит, так, Виталий, — прячу глаза и погружаюсь в списки, — ром, водка, спирт, коньяк на смородине…

— Да?

— А что? — стараюсь придать голосу невинный оттенок.

— Сам будешь нести!

— Ну вот я так и знал — вся тяжесть пути на мои плечи!

Но фокус не проходит, и в итоге дебатов в списках остается только ром, поскольку его прислали и с ним надо что-то делать, и спирт для медицинских целей.

Наконец все учтено. В разделе «В здоровом теле — здоровый дух» все — от бинтов и фталазола до спирта и пургена, раздел «Научное оборудование» начинается карандашами и кончается киноаппаратом, НЗ делаем предельно малым — шоколад, мясные кубики, масло, непромокаемые спички и немного карамели из «долгоиграющих» сортов. В «Средства борьбы с природой» входят нитки, иголки, а также карабин, двуствольное ружье, палатка, лодка, дробь, бинокль, патроны, спальные мешки и многое другое — это самый тяжелый раздел. А с собой ведь еще надо набрать еды хотя бы на первые пять дней пути. Сколько же не, о это весит?