Через час бомбардировка прекратилась. Александр Андреевич взглянул в окно. Начинался рассвет. От крепости отошел бат с белым флагом — колоши высылали парламентеров. Баранов с трудом перебрался на «Неву» и вместе с капитаном Лисянским вел переговоры.

— Аманаты и пленные должны быть немедленно на борту моего корабля, — твердо заявил колошам Юрий Федорович.

Бат с парламентерами отбыл в крепость и вскоре вернулся. Колоши привезли аманата, внука вождя чилхатского племени, потом еще одного, потом еще. К полудню на борту «Невы» оказались все десять заложников. Привезли и пленных кадьякцев.

Однако крепость все еще находилась в руках колошей, и корабли не раз открывали пушечную пальбу, не давая осажденным собирать возле стен русские пушечные ядра.

Надо было положить конец затянувшимся военным действиям.

Суда получили приказ ближе придвинуться к берегу, и к колошам был послан переводчик с окончательным требованием немедленно оставить крепость. В противном случае им был обещан полный разгром.

Вскоре после обеда командир Лисянский получил ответ.

— Если мы придем к согласию покинуть крепость, — передали колоши, — то вечером трижды прокричим «у–у–у».

На этот раз осажденные сдержали свое слово. В восьмом часу вечера на кораблях услышали троекратное завывание. Затем раздалась песня, после все смолкло.

Утром на крепость налетело великое множество воронья. Правитель Баранов послал на берег переводчика.

— За стенами нет ни одного воина. Остались две старухи и мальчик, — доложил он, вернувшись через час.

Колошская крепость представляла правильный четырехугольник. Большая сторона в тридцать пять саженей обращена к морю. Крепость сложена из толстых, в два обхвата и больше, суковатых бревен. Ядра и картечь с корабельных пушек причинили мало вреда стенам крепости из–за дальности расстояния. Основанием служил палисад из толстых бревен, укрепленных снаружи и внутри. На море выходили одни ворота и две амбразуры, а к лесу двое ворот. В крепости находилось четырнадцать барабор, очень тесно построенных. Колоши оставили три чугунных фальконета и несколько ружей. Можно было предположить, что в крепости, находилось не менее восьмисот человек. В бараборах обнаружены большие запасы вяленой рыбы, икры и других кормов, много деревянной посуды. На берегу остались тридцать больших батов. Все эти запасы и лодки правитель отдал кадьякцам.

— Крепость сжечь, — приказал Александр Андреевич. — Старухам дать лодку, пусть едут куда хотят.

Колошскую твердыню подожгли в нескольких местах. К утру она сгорела дотла. Когда от крепости остались пепел и головешки, все суда перешли к Ново–Архангельску и встали на якорь.

Русские и кадьякцы немедленно приступили к постройке новой крепости. Застучали топоры. Сотни огромных лиственниц были срублены и оструганы. Возник частокол с дозорными будками по углам. Высокий каменистый утес превратился в неприступную крепость. Две сотни бревен пошли на постройку казармы. Для правителя выстроили небольшой домик из тесаных досок с конторой и кухней. Возле стен крепости возникли склады, магазины, амбары и казармы для компанейских служителей с двумя крепостицами по углам. На стенах крепости поставили двадцать пушек разного калибра.

10 ноября «Нева» ушла на зимовку в Павловскую гавань, предварительно выгрузив из трюмов много разнообразных товаров, привезенных из Петербурга.

Всю зиму колошские вожди не показывались в крепости, но индейские баты время от времени появлялись в проливах. Русские работали не покладая рук. Кадьякцы ловили рыбу и охотились.

Весной возле Ново–Архангельской крепости возник маленький городок. Десятка два зданий могли быть примером для европейского поселения по своему виду и величине. В теплых хлевах мычали коровы. Были овцы, свиньи, козы и много кур. Поблизости от крепости появились огороды.

Глава двадцать третья. В ПОРТУ СВЯТОГО ПЕТРА И ПАВЛА

Второго июля 1804 года с легким попутным ветром корабль «Надежда» вошел в Авачинскую губу. День был солнечный, ласковый. Над вершиной вулкана курился легкий дымок. Ярко–синий ковер Авачи, обрамленной зелеными гористыми берегами, радовал душу кругосветных путешественников.

Коменданту Петропавловского порта майору Скрупскому доложили о неизвестном судне с пушками на борту. Известие вызвало переполох. «Надежду» не ждали, вернее, ее ждали только в будущем году, после посещения Японии. Но все усиливающаяся водотечность в корпусе корабля заставила командира Крузенштерна изменить направление и идти в Петропавловск для починки.

Комендант Скрупский распорядился втащить на батареи пушки и приготовить ядра и порох. По его приказанию один из офицеров на карбасе под веслами вышел навстречу неизвестному кораблю.

— Что за судно, откуда идете? — с грозным видом закричал офицер, хотя у него тряслись поджилки. Если бы корабль оказался неприятельским, дело могло закончиться плохо. На «Надежде» поубавили паруса.

— Корабль принадлежит Российско–Американской компании, идет из Петербурга.

Карбас поспешил в порт с радостной вестью. Комендант Скрупский переменил ядра на пыжи, и в честь прихода «Надежды» прозвучали одиннадцать выстрелов.

В ответ выстрелили одиннадцать пушек «Надежды».

Вслед за лоцманской лодкой «Надежда» вошла в узкий, глубокий проливчик между оконечностью галечной косы и гористым полуостровом, закрывавшим с запада Петропавловскую гавань. Порт оказался удобным, закрытым от волнения.

Вскоре «Надежда» ошвартовалась у северного берега, против складов Российско–Американской компании. За складами виднелись еще два десятка маленьких деревянных домов и среди них один побольше, хорошо построенный, принадлежащий коменданту. Десяток домиков торчали на галечной косе вперемежку с камчадальскими балаганами.

Встречать прибывший из Петербурга корабль высыпало все население поселка. К пристани, заливаясь разноголосым лаем, сбегались петропавловские собаки.

Николай Петрович Резанов вышел на шканцы.

— Благодарю бога, — сказал он, крестясь, — наконец я под защитой законов моего отечества. — И, не медля ни часа, сошел на берег.

Вслед за Резановым камердинер Иван нес на вытянутых руках дубовый ларец, где хранилась государственная грамота.

Вид у посла был болезненный, бледный. Скрупский предоставил Резанову большую половину своего дома. Дубовую шкатулку поставили в парадной комнате под иконами.

— Теперь я чувствую себя в безопасности, — скинув верхнее, оставшись в мундире, сказал Резанов гостеприимному хозяину.

— Но что у вас произошло, ваше превосходительство?

— На корабле случился бунт.

— Отказываюсь верить! Кто мог осмелиться?

— Офицеры, поднятые на сие капитан–лейтенантом Крузенштерном. Требую немедленно отправить курьера в Нижне–Камчатск к губернатору. Он должен прибыть с солдатами. Крузенштерн может оказать сопротивление.

— Пишите депешу, ваше превосходительство. В тот же час, когда вы запечатаете конверт, нарочный выедет к генералу Кошелеву.

С каким наслаждением Николай Петрович обедал у коменданта! Обед был обыденный: гостей не ждали. Он состоял из рыбных блюд. Главным украшением стола была горбуша. Ржаной душистый хлеб таял во рту. Удовольствие путешественников от домашнего обеда могут понять только те, кто полгода питался солониной и потерявшими вкус сухарями, а жажду утолял меркой теплой, гнилой воды.

Николай Петрович оживился, на его лице появились живые краски. Он вышел из мира изрядно надоевшего ему судна и позабыл о событиях, разыгравшихся на корабле полгода назад. Сегодня у него на душе был праздник.

Нарочный выехал на рассвете с подробным письмом к генералу Кошелеву.

Резанова заинтересовала обильная камчатская земля. Он принялся расспрашивать майора Скрупского, священника местной церкви и всех, с кем ему пришлось встретиться, о событиях здешней жизни.

Недавно Камчатка пережила страшные времена. В 1800 году солдаты полковника Сомова завезли заразную болезнь, которую майор Скрупский называл то желтой горячкой, то сомовской болезнью. Она унесла около тысячи семисот камчадалов и около четырехсот русских. Многие селения вымерли до единого человека, и трупы лежали неубранными до конца эпидемии. В 1801 году на Камчатку прибыл лекарь Малафеев, ему удалось остановить страшную болезнь.