Предмет подходил все ближе и ближе, и наконец Гаспар отчетливо различил лодку, которая то держала курс прямо на остров, то становилась к нему боком. Лодка! Избавление от одиночества и страха! Крик, который вырвался из груди Гаспара, далеко разнесся кругом, и ему ответили чайки. Он бросился бежать к коралловой косе, не обращая внимания на следы голых ног Ива на песке и остановился на самом краю ее, заслонив глаза рукой от солнца.

Лодка была теперь видна отлично. Она была пуста, и течение несло ее мимо островка. Гаспар лихорадочно сорвал с себя одежду и башмаки и, не раздумывая, бросился в воду. Ему пришлось плыть против течения, которое несло лодку, но холодная вода вернула ему бодрость. Лодка была уже близко от него, вся белая на изумрудных волнах. Вот ему осталось только полтора метра до нее, – и вот уже он ухватился за ее борт. Лодка слегка накренилась, когда он забирался в нее; она была пустая, на дне ее лежала пара весел и умирающая летучая рыбка.

VI. Бегство

Гаспар причалил к берегу под крики чаек, которые, казалось говорили: «Ты думаешь бежать? Хи! Хи! Хи! А волны, ветер, лазурь неба и моря? Они наши, навсегда, навсегда!»

Выходя на берег, Гаспар чувствовал себя как человек, бежавший из тюрьмы и принужденный вернуться туда. Он торопился, будто спасаясь от погони. Прибежав в палатку, он схватил пояс с деньгами, взял сухарей и несколько жестянок консервов. Но это было далеко не все. Надо было еще запастись пресной водой и взять одежду, оставленную на самом мысу рифа. Он был босой, а почва рифа местами была остра, как нож.

Наконец, изранив до крови ноги, он добрался до своего платья, дрожащими руками надел башмаки и, забрав под мышки одежду, стал быстро возвращаться по рифу; спрыгнув на песок, он побежал, громко разговаривая и размахивая свободной рукой, к лодке.

Когда он добежал до нее, все время опасаясь, что ее вот-вот унесет течением, он бросил в нее платье и стал осторожно сдвигать ее в воду. Но лодка крепко засела в песок и никак не поддавалась его усилиям. И Гаспар ни за что не одолел бы, если б был один. Но он был не один – страх был с ним.

Медленно, но верно, лодка приближалась к воде и, наконец, закачалась на волнах. Тогда он прыгнул в нее и оттолкнулся веслом.

Гаспар был свободен. Течение и весла несли его прочь от острова чаек в открытое море, в том направлении, где кричали чайки: «Вернись! Вернись! Где Ив? Ив? Ив?»

Все дальше и дальше, прочь от островка. Вот уже не слышно голосов чаек. Ничего, кроме шума весел и морского простора.

Теплый ветер рябил голубую поверхность моря. Весла, погружаясь на полфута в воду, казались голубыми. Плававшие в воде обрывки водорослей отсвечивали густым синим цветом. Гаспар греб все медленнее. Он избавился от своего кошмара, но плыть в бесконечном просторе моря, ему, собственно, было некуда. Единственная надежда на спасение заключалась в том, чтобы увидеть судно. Он был весь во власти случая, и ему совсем не было страшно. В сердце его поселилась бессознательная уверенность в том, что спасение придет скоро.

Одиночество исчезло. Оно осталось на острове, вместе с Ивом. Все происшедшее казалось теперь Гас-пару тяжелым сном, а самой тяжелой частью сна был Ив.

Он оделся и сел, сложив руки. Течение несло его, солнце поднималось все выше и выше, ветер по-прежнему дул с юго-востока. Все было тихо, только летучие рыбки изредка выскакивали из воды, сверкали в воздухе и исчезали вновь. Около полудня они появились целой стаей, гонимые каким-то невидимым врагом. Черепаха, плескавшаяся на поверхности воды, при виде лодки ушла в глубину. Большая чайка, точно белое облачко, тихо пролетела над Гаспаром и растаяла в лазури неба.

Все, казалось, отдыхало и нежилось в море и воздухе. Ничто не делало усилий, и ничего не видно было на голубой глади моря, кроме лодки, которую медленно несло куда-то по течению. За несколько часов до заката Гаспар, поднявшийся в лодке, чтобы лучше осмотреть горизонт, увидел на востоке яркое пятно, горевшее как звезда.

VII. Капитан Сажес

Гаспар не мог отвести от него глаз. Там, где горело это яркое пятно, была жизнь, движение, суета; здесь, вокруг него, – тишина и покой. Ветер посвежел. Лодка весело заплясала на волнах, а яркое пятно парусов росло и приближалось.

По мере того, как Гаспар смотрел, уверенность покидала его. Он верил в возможность счастливого случая, а теперь, когда случай этот принял реальный облик, когда спасение было так близко, он вдруг стал сомневаться. Ему ясно представилась возможность погибнуть, и смерть показалась ему еще невыносимее от того, что он был теперь богат. Двадцать одна золотая монета, из которых каждая весила три двадцатифранковых, – это была первая крупная сумма, выпавшая на его долю в жизни.

А парус все увеличивался. Судно должно было находиться уже недалеко, потому что кругозор с лодки был невелик. Оно шло прямо на лодку, в этом не было никакого сомнения, но оно могло не заметить ее и пройти мимо. Гаспар так ясно представил себе это, что сердце его закипело от гнева, и он послал проклятие неизвестному капитану. Через час солнце сядет – и тогда увидят ли с судна его лодку на волнах?…

Временами Гаспару казалось, что судно изменило курс, потому что долгое время оно не росло и не становилось яснее. Но вот, как-то внезапно, оно лишилось своей красоты, и Гаспар ясно увидел перед собой небольшое парусное судно тонн на 200, делавшее не больше 8 – 9 узлов. Гаспар оглянулся на солнце. До заката оставалось уже немного, и пыль золотого тумана осыпала горизонт. Но и судно точно начало торопиться. Его серые паруса были уже отчетливо видны. Солнце окрасило его золотом и снова придало ему сверкающий вид. От лодки до судна было не больше мили. Гаспар встал и начал неистово, в каком-то исступлении, размахивать своей курткой и кричать против ветра. Золотой корабль несся прямо навстречу, но вдруг с какой-то феерической быстротой паруса и корпус его потускнели, потемнели. Гаспар с ужасом оглянулся – солнце скрылось за горизонтом.

Судно из золотого превратилось в лиловое расплывчатое пятно. Ветер утих и едва дышал. В то мгновение, когда тьма готова была охватить море, Гаспар совсем потерял судно из виду. Но это длилось всего несколько минут. Он снова увидал его, при свете звезд. Оно двигалось медленно, со слабо надутыми парусами.

Гаспар стал грести ему наперерез изо всех сил и кричал так громко, как только мог. Но, должно быть, никто не слышал его, потому что Гаспар не увидел огней. Судно было совсем близко. Гаспар отчетливо видел, как режет воду его нос, он слышал треск снастей и шум парусов. Оно шло мимо, серое и молчаливое, убегая от него, как вор. Он в последний раз крикнул во всю силу своих легких, и – судно откликнулось…

У правого борта появился фонарь, и резкий голос крикнул что-то. Этот крик разом превратил палубу в растревоженный улей. Забегали люди, послышались голоса, появился второй фонарь. Чье-то черное лицо со сверкающими зубами наклонилось над бортом. В следующее мгновение что-то ударило Гаспара в грудь. Это был канат. Он ухватился за него и подтянулся к судну.

Когда лодка ударилась о корпус судна, Гаспар привязал канат к передней скамье и спрятал пояс с деньгами под рубашку. Из суетившейся наверху и неумолчно говорившей толпы упал второй конец каната, и через минуту Гаспар очутился на палубе, окруженный шумной толпой негров. Человек в панаме, который помог ему взобраться и который теперь раздавал направо и налево приказания, был, по-видимому, единственным европейцем на судне.

Покончив с распоряжениями, он взял фонарь из рук негра, стоявшего рядом, и поднес его к лицу Гаспара.

– Француз? – спросил он, устремляя на него пару черных немигающих глаз. Его лицо, освещенное фонарем, было кругло и оказалось добродушным.

– Да, француз, потерпевший крушение и плававший в этой проклятой лодке, пока вы чуть не налетели на нее…