- Говорите, что оперировать их будет доктор Меир.
- Я им говорю, но они и слышать об этом не хотят. Ну, Владимир, может, запишем последнего?..
Приходилось сдаваться, и в конце концов я решил: о'кей, буду оперировать до 15 июня, но после этой даты не поддамся ни на какие просьбы и уговоры, все - последняя операция!
Не знаю, каково актеру выходить на сцену в последний раз, но мне было странно входить в операционную в тот день - бушевали эмоции. За сорок два года я тысячи раз входил в операционную, на меня надевали стерильный халат, сестра натягивала мне на руки стерильные перчатки... И вот - последний раз. Но моя бригада, с которой я так сработался, пока этого не знала. Я решил, что объявлю, когда закончим операцию.
Моей последней пациенткой была женщина 31 года с классической ортопедической деформацией: у нее от рождения был вывих обоих тазобедренных суставов. С возрастом вывих все больше увеличивался и давал себя знать: ходила она, переваливаясь уточкой, и страдала от боли при каждом шаге. Но что было хуже всего - она совершенно не могла разводить ноги и с трудом их сгибала. А у нее был муж, молодой и красивый парень. Конечно, это затрудняло их связь. На первом же приеме в офисе она, стесняясь, отворачиваясь и всхлипывая, говорила:
- Вам только, как доктору, скажу... я ведь совсем не могу... ну, понимаете... в постели... Каждый раз, каждый раз... я чуть не кричу от боли и плачу от обиды... Другим женщинам это приносит наслаждение, а мне - муку... и я никак не могу... совсем никак... Доктор, миленький, сделайте мне операцию. А то ведь он меня бросит...
Помочь ей могла только замена обоих тазобедренных суставов на искусственные. Эту операцию на Западе начали делать в 1960-е годы. В России отстали на много лет, и то когда смогли закупать искусственные суставы у зарубежных фирм. Сложность ситуации с этой моей последней больной была в том, что молодым людям такие операции почти никогда не делаются: срок действия металлических суставов - не более 15-20 лет. После этого их опять приходится заменять. А каждая следующая операция все сложнее, притом ослабляет кости - большой риск. Поэтому суставы заменяются в основном людям после шестидесяти лет.
Я объяснил это пациентке, но она стала еще больше настаивать:
- Господи, доктор, да если я смогу жить с мужем... ну это... в постели... еще хоть сколько-нибудь... Да мне и двадцать лет не надо, хотя бы пять или десять!..
При всем сочувствии я не имел права идти у нее на поводу. Но она уже и ходила плохо, и страдала от болей, а дальше ее ждала полная инвалидность. Надо или не надо идти на такой риск?.. Но что такое хирургия, как не постоянный риск?
Я посоветовался с Виктором, который, посмотрев рентгеновские снимки, сказал: «Делай операцию!»; я попросил представителя фирмы, производящей искусственные суставы, дать мне самую последнюю модель, с наибольшим «сроком жизни». Он привез эти суставы в фабричной стерильной упаковке и оставался во все время операции рядом со мной на случай технических советов.
И вот что интересно: как только я встал к операционному столу, мой мозг автоматически отключился от всех посторонних мыслей, я работал на последней операции с таким азартом, как будто она была моей первой. За пять часов мы с ассистентами заменили больные, изношенные суставы на новые, металлические, сверкающие. Поставив их, я тщательно проверил возможность их действия: они не только крепко зафиксировались, но и ноги разводились хорошо.И она, и муж будут довольны...
Только когда больную увезли в послеоперационную палату, я вспомнил: а ведь моя хирургическая жизнь на этом закончилась. И тогда нахлынули эмоции.
- Что заказываем на ланч? - спросил я свою бригаду.
- Владимир, ланч уже заказан, - сказал представитель фирмы.
Ему я сообщил по секрету, что это моя последняя операция, и от своей фирмы он решил сделать мне сюрприз - прощальный ланч. Из ресторана принесли два длинных- предлинных сэндвича «гироу», он отрезал всем по куску и объявил:
- Доктор Владимир сегодня сделал свою последнюю операцию. Фирма «Ричарде» ему благодарна за многолетнее сотрудничество, и мы посвящаем этот ланч Владимиру.
Многие слышали, что я собрался уходить, но не знали о точной дате. Посыпались восклицания, начались объятия, поцелуи сестер. Резиденты подарили мне свою групповую фотографию с надписью: «Владимир, спасибо за то, что ты такой друг, учитель, художник и шутник! Лучшие пожелания к твоему уходу в отставку!» Дружественность этой надписи моих молодых учеников и помощников была для меня лучшей наградой. Если молодые люди признали меня, уже старика, своим другом, значит, я душой еще не стар. А фотография теперь висит на стене у меня дома, и я с гордостью ее показываю гостям.
После ланча я поднялся к себе в кабинет. Изабелла ждала меня с кипящим чайником. Я церемонно пожал ей руку:
- Изабелла, разрешите представиться - бывший хи- рург.
- Бывший хирург?! Владимир, вы всегда шутите!
- Изабелла, какие шутки, я только что сделал свою последнюю операцию.
Она никак не могла с этим примириться:
- Владимир, а люди все звонят и просят.
- Нет, нет и нет. Пусть просят вашего нового босса - доктора Меира. А я для вас написал стихотворение.
- Для меня? Вы опять шутите...
- Ничего я не шучу. Слушайте.
И я прочитал-пропел ей то, что написал накануне:
ПРОЩАЙ, СЕКРЕТАРША
(Жестокий романс под гитару, на мелодию «Не пробуждай воспоминаний», слова безутешного Владимира
ГОЛЯХОВСКОГО, посвящается Изабелле ЗУБАТОВОЙ,
менеджеру моего офиса и подруге дней моих суровых.)
Во мне все чувства перепрели,
Одна осталась только грусть -
Ужели с ней на самом деле
Я расстаюсь, я расстаюсь?
Другой теперь над ней начальник,
И я живу, судьбу кляня:
Она ему согреет чайник -
Не для меня, не для меня.
Не мне считаться будут чеки,
Иль это правда, иль во сне?
И древнерусские калеки
Звонить ей будут не ко мне.
Тех лет счастливых отголоски
В душе останутся сиять,
Но с нею мне ее прически
Не обсуждать, не обсуждать.
С годами буду я все старше,
Но лишь одна томит беда:
Такой прекрасной секретарши
Уже не будет никогда!
Как Изабелла смеялась и плакала - черные от туши ручейки текли по ее щекам!..
- Изабелла, я и себе написал стиховторение:
АВТОПОРТРЕТ ПОД СЕМЬДЕСЯТ ЛЕТ
Все покатилось кувырком -
Событье за событьем;
Я не боюсь быть стариком,
Но я стесняюсь быть им.
Я из кокетливых мужчин,
Всю жизнь я этим славлюсь,
Хотя пока что без морщин,
Я сам себе не нравлюсь.
Ну что приятного мне в том,
Что скоро я, с годами,
Преображусь: с отвисшим ртом
И с мутными глазами;
Что все я буду забывать,
И стану всем знакомым
Одно и то же повторять,
Как пораженным громом;
Согбенно я скривлюсь горбом,
Начну здоровьем чахнуть,
И слышать плохо, и притом
По-стариковски пахнуть.
А как пройдет немного лет,
То станет, без сомненья,
Еще страшней мой портрет
Грядущего творенья.
Себя обратно изменить
Не в силах я; при этом
Все больше я стесняюсь быть
Своим автопортретом.
Кто быть не хочет стариком,
Всех тех, скажу по чести,
Пора асфальтовым катком
Давить (со мною вместе).
- Да ну вас, Владимир! Какой вы старик, - засмеялась она.
В один из тех дней в лаборатории Ирины устроили ей банкет-проводы. Есть старинная поговорка: по одежке встречают, по уму провожают. Я был счастлив видеть, с какой любовью и уважением провожали мою Ирину сотрудники лаборатории и всего департамента. Своим дружелюбием она заслужила такое отношение. Ирина, в белом платье, выглядела так, будто ей не на пенсию, а замуж выходить. В отличие от русских юбилеев и проводов на пенсию с множеством скучных речей американцы в подобных случаях говорят коротко. А то, что говорят, украшают шутками. Так и директор Ирины, доктор Майкл Розен, в краткой речи расточал ей шутливые комплименты, и все смеялись. Ирина в ответном слове сказала: