Моя стычка с генералом Е. была примером вот таких, не всегда гладко складывающихся отношений внутри нашего небольшого учебного коллектива. Произошла она по незначительному поводу, но стала всем нам уроком.

Надо сказать, что академия, оставаясь военно-учебным заведением со строгой дисциплиной, довольно либерально относилась к тому, что я называю «большим допуском самостоятельности». Он предполагал, что во время самоподготовки иногда можно было не по-мальчишески, а по-генеральски, с достоинством улизнуть в театр, в гости, а иногда — и в пивную. Особенно когда наши товарищи, оставшиеся в гарнизонах, передавали с оказией, например, свежий балык с Севера или воблу — из Астрахани. Происходило это далеко не часто, но если происходило, то достаточно написать, что во время самоподготовки ты занимаешься в спортзале, и можно было со спокойной совестью идти по своим делам.

В один из дней вместе с моим другом генерал-майором Алексеем Дмитриевичем Нефедовым мы решили прибегнуть к этой маленькой хитрости. К завтрашним занятиям мы были готовы и по дороге домой хотели зайти в один из буфетов гостиницы «Комета». Он славился свежим «Останкинским» пивом и был отлично известен большинству слушателей академии. Там часто обмывались очередные офицерские звания и даже устраивались банкеты по поводу выпуска. Нормальное заведение, куда нестыдно зайти с друзьями.

Я так и написал на доске: «Нефедов, Куликов — спортзал». Однако неожиданной оказалась реакция стоявшего поблизости генерал-майора Е. В нашей 10-й группе было три генерала, включая меня и Нефедова, но именно Е. был назначен ее командиром. Это, видимо, обязывало его смотреть на нас с Алексеем чуть-чуть свысока. Мы простодушно надеялись, что наши намерения будут истолкованы с пониманием. Мы не делали тайны: да, мы идем пить пиво!..

Однако Е. счел нужным вмешаться. С упрямством, достойным унтер-офицерских курсов, но уж никак не Академии Генерального штаба, он заявил: «Нет, в спортзал вы не пойдете!»

Я спросил его ошарашенно: «Почему?» Ответ Е. потряс меня до глубины души: «А потому, что ты и позавчера записывался в спортзал, а тебя там не было. Я проверял…»

Тут уж я рассердился не на шутку: «Ты меня, генерала, ходил проверять?! Да как тебе такое пришло в голову?! На чем основаны твои сомнения? Если я готов к завтрашним занятиям, то пойду туда, куда захочу. В спортзал. В театр. И даже — если посчитаю это возможным — пить пиво. Тебе не надо волноваться: академию я закончу не хуже других!» Окончив монолог оскорбленного недоверием генерала, я развернулся, и мы пошли с Нефедовым туда, куда собирались.

Пока мы пили пиво, Е., видимо, терзался сомнениями. Формально он был прав, однако мелочная опека не красила его самого. Еще через трое суток он созрел и высказал нашему парторгу мнение, что Куликов его оскорбил и требуется вмешательство начальника академии, для того чтобы меня приструнить.

Встревоженный парторг потребовал от меня объяснений. На что ему ответил: «Я согласен извиниться перед Е. Но только в том случае, если вся наша группа скажет, что я был неправ».

Такая постановка вопроса показалась парторгу справедливой.

Когда мы собрались все вместе, я привел свои аргументы. Сказал, что академия не является местом, где в кругу слушателей должны приветствоваться щелканье каблуками и чинопочитание. Что мы должны доверять друг другу. Особенно если нет настоящего повода для принципиальных оценок морального поведения.

Вот так и сказал. Довольно резко, тем более что вся группа уже успела оценить особые традиции академии, среди которых одна была весьма примечательной: на случай дня рождения или, допустим, воинского праздника в шкафу учебного класса всегда хранилась посуда и рюмки на всю группу. Если есть серьезный повод, отчего в свободное время не посидеть немного в дружеской офицерской компании? При этом даже начальник факультета не считал нужным кого-то контролировать. Напротив, если надо ему зайти — тактично постучит. А если на стук не ответят, развернется и уйдет — в запертую дверь ломиться не станет.

По неписаным правилам это позволено только в Академии Генерального штаба.

Мои слова легли на подготовленную почву: ребята, которым некоторые методы управления нашей дружной и очень успешной в учебе группой, как и мне, казались солдафонскими — на всю катушку врезали нашему Е. Полковник Дмитрий Герасимов сказал напрямик, по-мужски: «По-моему, вам надо написать рапорт и уйти с должности командира группы».

Из этой давней истории я сделал для себя выводы на будущее. Будучи принципиальным противником офицерских пьянок, которых я сам всячески избегал и не прощал подчиненным, признаю, что вполне допустимы ситуации, когда рюмка водки или коньяку, выпитая по приличествующему поводу, не должна ставиться в вину офицеру. Особенно если это не мешает его службе.

Позорно другое — пьянство во время службы и вместо службы. Пустые бутылки, тайком выносимые из кабинетов, только унижают достоинство офицера. Даже если он и поднял-то одну только рюмку за любимые им танковые войска или за новую звездочку на погонах.

Достаточно вспомнить принятые и чтимые в наших Вооруженных Силах традиции, когда любой офицер не может отвертеться от обмывания нового звания. В Академии им. Фрунзе это означало непременный поход в какое-то полюбившееся кафе. В нашей группе, насчитывавшей 14 человек, все сбрасывались по трояку (виновник торжества — рублей 20–25) и шли в кафе «Крымское», где фирменным блюдом была котлета по-киевски. Где-то на стороне прикупали две-три бутылки водки и дружно сдвигали столики… Если речь шла о присвоении майорского звания, что означало переход его обладателя в когорту старших офицеров, — то скидывались уже по пятерке. В Академии Генштаба, где стипендия слушателя равнялась нашим предыдущим должностным окладам, можно было себе позволить более масштабное мероприятие. Я и полковник Николай Чуркин окончили Академию Генштаба с отличием. Получив по этому поводу дополнительный денежный оклад, мы, как самые состоятельные, закатили банкет в ресторане для всей нашей группы. Но уже после официального выпускного вечера.

Все это нормально. Все в порядке вещей.

Став командующим внутренними войсками, я ввел в Главном управлении командующего правила, которые напоминали те, что я застал в академии. Отныне разрешалось отмечать праздники и дни рождения после окончания службы в офицерской столовой. Открыто, весело, достойно. Без торопливого разливания водки в кустах. Без оглядок на военные и милицейские патрули.

Так и повелось. И я не припомню случая, чтобы эти товарищеские ужины повлекли за собой какие-либо происшествия. Ими как раз не в лучшую сторону отличаются те суетливые попойки, которые начинаются и оканчиваются под забором.

Поступив в академию, очень скоро я обнаружил, что ее библиотека — одна из старейших в России — содержит редкие и очень важные для военного человека книги. Например, первый печатный экземпляр Устава Русской Армии или «Уроки русско-японской войны» 1907 года издания. Немало было и других книжных раритетов. Однако, если и этих сокровищ оказывалось недостаточно для работы над рефератами, всегда можно было оформить заявку, чтобы нужную книгу доставили из любой военной библиотеки или из библиотеки имени В.И. Ленина.

Но главным достоянием академии являются ее преподаватели, которые с тщательностью и трудолюбием золотоискателей работали с каждым слушателем, пытаясь выявить самые сильные его стороны. Лично для меня очень важным стало знакомство с генерал-майором Германом Кириленко: он сразу же посоветовал мне не замыкаться в рамках академического курса, а искать свое место в военной науке. Особенно там, где она нуждается в прорывном, нестандартном мышлении. То есть найти свою тему и, не теряя времени, подготовить защиту кандидатской диссертации по той дисциплине, которая окажется мне по душе. «У вас это получится!» — заверил меня Герман Васильевич, имея в виду мой интерес к проблеме подготовки людских ресурсов.