Нам, получавшим свежую и достоверную информацию от офицеров, командированных в Баку, Сумгаит, Тбилиси, это казалось несправедливым. Я, например, очень внимательно следил за тем, как действовали в очагах межнациональных конфликтов внутренние войска. Был доступ к уникальным документам и свидетельствам. Друзья из главка ВВ давали видеосъемку тех или иных событий. Разумеется, во время самоподготовки я рассказывал своим однокашникам по академии об истинном положении вещей.

Появившийся в наших стенах генерал-полковник Игорь Николаевич Родионов (он сменил на этом посту генерала армии Салманова) начал свое знакомство с академией с того, что неспешно обошел все кафедры. На его пути попался и я, в тот день занимавшийся немецким языком. Он вежливо протянул мне руку, поздоровался. Чуть позже были собраны все слушатели: Родионов хотел услышать от нас, что кажется нам в учебе действительно нужным, а что — второстепенным. С пониманием отнесся к некоторым нашим просьбам. Действовавшие тогда правила требовали от нас обязательного ношения кителей в лекционных залах, что казалось нелепым. Особенно в жару. Родионов разрешил нам отныне заниматься в рубашках, если это позволяла погода.

Чувствовалась в нем настоящая, а не напускная интеллигентность. Слушал внимательно, принимал только продуманные решения, был доброжелателен. Родионов был чрезвычайно авторитетен среди преподавателей и слушателей академии. Настолько, что мы просто не поверили выводам депутатской комиссии, которая была послана в Тбилиси для расследования инцидента на площади. Офицерское собрание Академии Генштаба — я лично на нем выступал — единодушно высказалось в поддержку Игоря Николаевича. Мне кажется, это его несколько ободрило.

Политика теперь многим показалась живым и перспективным делом, вполне подходящим для того, чтобы заявить о себе во всеуслышание. Но никто и представить себе не мог, что в вице-президенты Российской Федерации отправится наш однокурсник и мой сосед по подъезду — полковник и Герой Советского Союза Александр Владимирович Руцкой.

Звание генерал-майора он получил позднее, уже став политиком.

Как заслуженный боевой летчик, он пользовался в нашем кругу уважением и авторитетом.

Теплой осенью 1988 года мы часто ходили вместе с ним от дома до академии, и я хорошо помню рассказы Александра о войне в Афганистане. О том, как в багажнике автомобиля его вывозили из нашего дипломатического учреждения в Пакистане. Его судьба вызывала восхищение: летал, сбивал неприятельские самолеты, самому приходилось гореть в воздухе и сражаться в окружении на земле.

Его интерес к политике тоже не казался случайным. Был Александр человеком активным и напористым. Почему-то запомнилось, что в жарких дискуссиях на семинарах по политологии шумный Александр Руцкой всегда ругал Ельцина и был резок в суждениях. Но была заметна еще одна присущая ему особенность: иногда он круто менял свое мнение. Мы понимали, что это уже отдает политиканством. Но в принципе без предубеждения относились к таким свойствам его характера, помогали в политических баталиях и за глаза называли Сенатором.

Сейчас и вспомнить смешно, как перед выборами в Верховный Совет СССР весь наш курс прогулял два дня, чтобы обеспечить агитационную работу в пользу Александра. Полковники и генералы, переодевшись в «гражданку» и ощущая себя чуть ли не заговорщиками, возили на личных «Жигулях» и «Москвичах» его листовки, раскладывали их по почтовым ящикам. Я лично вместе с еще двумя товарищами занимался этим в Рублеве — московском пригороде.

В ходе этой кампании все вместе мы обеспечивали его выступление на митинге в районе станции метро «Молодежная», где Руцкой в свойственной ему манере рубил правду-матку, что называется, с топора…

И, конечно, было всеобщее расстройство от того, что наши агитационные усилия пропали даром: в союзный парламент Сашу не выбрали. Но эта жизнь уже так заразила его, что он начал новую кампанию по выдвижению в Верховный Совет РСФСР. Выдвигали его жители Курска, и однажды Руцкой исчез из академии на несколько дней: самовольно уехал к избирателям. За что, по правилам, принятым в армии, получил выговор от начальника академии генерала Родионова. Но его собственный политический старт уже состоялся. В Верховном Совете РСФСР на вопрос Ельцина: «Ну что, Руцкой, против меня голосовал?», Александр ответил честно: «Так точно, против». Ельцин заглянул ему в глаза и многообещающе погрозил: «Ну посмотрим, что нам с тобой делать».

Это со слов Александра… Он еще не раз появится в моей жизни.

Среди моих однокурсников и соседей по дому на проспекте Вернадского был еще один примечательный человек — Герой Советского Союза, генерал-майор, боевой офицер-десантник Павел Сергеевич Грачев. Каждое утро мы сталкивались с ним во дворе: мы с сыном бегали кроссы, а Павел играл в волейбол.

И хотя по службе у нас сложились ровные и уважительные отношения, было одно обстоятельство, позволявшее нам при встрече подчеркивать особую приязнь друг к другу: мой сын Виктор дружил с детьми Руцкого и Грачева. Дружба детей обязывает к добрососедству и их родителей. Наши сыновья учились в одной московской школе. Бегали к Грачевым смотреть фильмы: у них был редкий по тем временам видеомагнитофон, привезенный из Афганистана.

Конечно же — наши контакты этим не исчерпывались. Мы пересекались довольно часто и вместе состояли в военно-научном обществе на кафедре стратегии. Во время командно-штабных учений, когда слушатели выступают в роли должностных лиц управлений армий и фронтов, было принято, чтобы соседние группы объединялись. Нашу 10-ю группу часто объединяли с 11-й группой, в которой Грачев был командиром.

На командно-штабных учениях зимой 1989 года, проводившихся в хорошо известной мне Могилевской области, я играл за начальника штаба той армии, командармом которой также условно являлся Павел Грачев. В нем мне всегда импонировала его десантная собранность, целеустремленность и бойцовские качества.

В последующем мне не раз приходилось работать вместе с Павлом Сергеевичем. Он стал министром обороны. На первом этапе военной операции в Чеченской Республике я находился в его прямом подчинении. То, что мы вместе учились, конечно, сказывалось на наших взаимоотношениях: было больше доверия. Но, как младший по должности, а в ту пору (декабрь 1994 года — январь 1995 года) и младший по званию (Грачев уже был генералом армии. — Авт.) — я не считал возможным подчеркивать, что мы ходили в академию одной и той же дорогой.

Как и Руцкой, Грачев тоже сыграет определенную роль в мой судьбе.

Но как бы там ни было, я по-товарищески сочувствую ему в пережитом. Конечно, роковой ошибкой Грачева является штурм города Грозного в новогоднюю ночь с 31 декабря 1994 года на 1 января 1995 года. Эта неудачная, непродуманная и непростительная с военной точки зрения операция, по сути, поставила точку в конце его карьеры. Но я не могу согласиться с тем, что образ генерала Грачева в общественном сознании был максимально приближен к образу генерала Павлова из 1941 года. С той лишь разницей, что Грачева — его имя, судьбу и репутацию — расстреляли не из нагана и не в подвале, а с помощью газет и телевидения. В то время как судьей должна выступить сама история, которая, надеюсь, будет к нему более снисходительна и обязательно учтет его солдатскую храбрость.

Лично я в ней никогда не сомневался.

Во всем чувствовалась предопределенность наших судеб. Кровавые события на окраинах СССР не оставляли сомнений в том, что все мы очень скоро будем востребованы по прямому назначению.

Все это, конечно же, подтягивало людей и подстегивало в них желание учиться достойно. В кругу однокашников было стыдно проявить профессиональную некомпетентность, неряшливость, лень, а также прочие человеческие слабости.

Хотя случалось всякое, как и в любом коллективе, где тесно соприкасаются друг с другом разные человеческие характеры. Характеры людей взрослых, властных, по-своему непростых.