От таких людей, господа, нельзя ожидать поддержки, так же как и от тех, кто доверяет им. Единственная реальная помощь для декоративных искусств может исходить от людей, которые занимаются этими искусствами, а они не нуждаются в том, чтобы ими руководили, — руководить должны они сами. Вы, чьи руки должны создавать вещи, которые станут художественными произведениями, вы должны стать художниками, и хорошими художниками, еще до того, как общество в целом проявит к этим вещам подлинный интерес. И когда вы станете такими художниками, вы — обещаю вам — поведете за собой моду. Она довольно послушно подчинится вашим рукам.

И это единственный способ, которым мы можем вызвать пополнение сознательного народного искусства. Что могут сделать несколько художников, что они могут сделать, работая вопреки трудностям, воздвигаемым на их пути пресловутой коммерцией, которую правильнее попросту назвать погоней за деньгами? Что могут сделать они, работая без всякой поддержки среди массы людей, которых словно бы в насмешку называют фабрикантами, то есть мастерами ручного труда, хотя большая их часть за всю свою жизнь ничего не смастерили своими руками и являются не кем иным, как капиталистами и торговцами. Что могут изменить немногие произведения художников — эти песчинки в громадной массе выпускаемых ежегодно изделий, которые выдаются за декоративное искусство и привлекают внимание только продавцов, пускающих эти изделия в оборот, чтобы утолить томление публики по чему-то если не прекрасному, то хотя бы новому. В лекарстве есть смысл, если оно помогает. Ремесленник, оказавшийся после разъединения искусств позади художника, должен его догнать и работать с ним бок о бок. Помимо различий между выдающимся мастером и учеником, помимо врожденных различий между склонностями человеческого ума, которые одних делают копировщиками, а других — архитекторами или мастерами декоративного искусства, не должно быть никакого различия между теми, кто посвятил себя чисто декоративной работе. И всем художникам декоративного искусства следует с помощью самого искусства ускорить превращение в художников тех рабочих, которые мастерят предметы согласно требованиям необходимости и полезности.

Я знаю, какие громадные — социальные и экономические — трудности стоят на этом пути, и все же мне сдается, что наше воображение их преувеличивает. Но в одном я убежден твердо: если такое превращение невозможно, то невозможно и живое декоративное искусство.

Но это далеко не невозможно. Более того, такое превращение несомненно должно произойти, если мы всей душой жаждем расцвета искусств. Если во имя красоты и благопристойности мир пожелает пожертвовать кое-чем из своих ценностей (а большая их часть, на мой взгляд, не стоит его забот), то искусство снова начнет развиваться. Что же касается упомянутых трудностей, то некоторые из них, на мой взгляд, постепенно сойдут на нет, если условия жизни людей претерпят соответствующие изменения. Что же касается остальных, то разум и неотступное внимание к законам природы, которые являются также и законами искусства, уничтожат мало-помалу и их. Повторяю, если у вас будет желание, то дорогу искать вам не так далеко.

И все-таки, даже если у нас есть желание и путь перед нами открыт, то нас не должно обескураживать, если путешествие на первых порах покажется довольно бесплодным; даже если какое-то время будет казаться, что дела становятся хуже, мы не должны падать духом, ибо вполне естественно, что то самое зло, которое побудило нас желать перемен, станет выглядеть еще уродливее, когда, с одной стороны, жизнь и мудрость начнут воздвигать нечто новое, а глупость и мертвечина, с другой, будут цепляться за старое. В этом деле, как и в любом другом, потребуется время, прежде чем станет очевидно, что положение выправляется; понадобятся мужество и терпение, чтобы не пренебречь мелочами, которыми следует заняться незамедлительно, понадобятся внимательность и осмотрительность, чтобы не возводить стен до того, как укреплен фундамент, и всегда во всех начинаниях потребуется скромность, которую не так-то легко сломить неудачами и которая хочет, чтобы ее учили и готова учиться.

Наставницами нашими должны стать природа и история. Настолько очевидно, что вы должны учиться у первой, что мне, думается, говорить теперь об этом не нужно; позднее, когда придется говорить подробнее, я, вероятно, скажу, как следует учиться у нее. Что же касается второй наставницы, то, полагаю, ни один человек, за исключением редких гениев, ничего в наши дни не добился бы без тщательного изучения старинного искусства, но даже и гению помешало бы отсутствие знания этого искусства. Если вам покажется, что это противоречит тому, что я оказал о гибели старинного искусства и о присущей нашему времени потребности в художественном обновлении, то я могу возразить, что если сейчас, во времена обширных знаний и недостаточного претворения их в жизнь, мы не будем глубоко изучать древнее искусство и не научимся его понимать, то подпадем под влияние окружающих нас слабых произведений и, не разбираясь ни в чем, начнем копировать копии великих произведений, что ни в коем случае не принесет нам настоящего искусства. Давайте поэтому тщательно изучать древнее искусство, учиться у него, находить в нем вдохновение и в то же время решимся не подражать ему, не повторять его и либо вообще не иметь искусства, либо создать искусство собственное, современное.

И все же, призывая вас к изучению природы и истории искусств, я оказываюсь почти в безвыходном положении, вспомнив, что мы в Лондоне и что он собой представляет. Разве я вправе призывать заботиться о красоте трудовой люд, который изо дня в день снует взад и вперед по этим отвратительным улицам? Будь это политикой, мы должны были бы сосредоточиться только на ней; будь это наукой, мы могли бы замкнуться в изучение фактов, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Но — красота! Неужели вы не видите, какие страшные преграды встают на пути искусства из-за длительного пренебрежения к нему, из-за пренебрежения к разуму, к тому, что касается искусства? Какими усилиями, какими стараниями сможете вы одолеть эти трудности? Это настолько тяжелый вопрос, что я волей-неволей должен пока отказаться от его обсуждения и возложить надежды на то, что изучение истории и ее памятников как-то в этом отношении поможет вам. Если вы обогатите вашу память знанием великих художественных произведений и великих эпох искусства, то, думается, вы сумеете кое-что разглядеть сквозь безобразное окружение, и ощутите недовольство существующей ныне бессмыслицей и бесчеловечностью, и, надеюсь, настолько возмутитесь всем дурным, что о примирении с близорукостью и безрассудством, с убожеством и грубостью, позорящими нашу сложную цивилизацию, уже не будет и речи.

Лондон, во всяком случае, замечателен тем, что его музеи открыты для широкой публики. Но я потребовал бы, чтобы они были открыты семь дней в неделю вместо шести или хотя бы в тот единственный день, когда обыкновенный труженик, один из содержащих их налогоплательщиков, имел бы возможность спокойно побродить по их залам. Любому, кто питает врожденную любовь к искусству, частое посещение музеев приносит пользу большую, чем это можно выразить словами. Однако необходимо кое-что предварительно разъяснять публике, иначе она не извлечет из хранимых в наших музеях бесценных художественных сокровищ достаточно пользы. Произведения искусства в музеях разрозненны. Музеи, кроме того, навевают обычно грустное настроение, — в частности, следами небрежности и разрушения на сберегаемых там художественных реликвиях.

Но у нас есть возможность изучать и более нам близкое, старинное искусство. Я имею в виду памятники нашей собственной страны. Правда, такая возможность открывается перед нами лишь изредка, ибо мы живем в мире из кирпича и строительного раствора, и нам приходится довольствоваться немногим — например, призраком великолепного Вестминстерского собора, экстерьер которого испорчен по глупости архитектора-реставратора, а интерьер изуродован фальшивой вычурностью, тщеславием и невежеством последних двух с половиной столетий. Немногое осталось и от находящегося неподалеку несравненного Вестминстер-холла. Но стоит выбраться из нашего прокопченного мира на лоно природы, как мы увидим все еще живые творения наших отцов, встроенные в природу и неразрывно слившиеся с нею.