Служба черноокой Ради-Маны была интереснее — она читала вслух книгу лежавшей на диване в другом конце комнаты Фарад-эс-Салтанех, заменяя чтением любимые на востоке сказки. Читала она на довольно чистом индусском языке эпопею «Махабхарата», столь же знаменитую и распространенную в Индии, как «Илиада» у древних греков.

Бегум Валие только что взялась за слона, чтобы объявить мат своей противнице, как вошел дежурный евнух, низко поклонился, скрестив руки на груди, и доложил, что Магомед-Вахид просит высоких бегум принять его. Валие дала согласие, милостиво кивнув головой. Фарад-эс-Салтанех поднялась на подушках, а молодые девушки выжидательно взглянули на дверь.

Всегда спокойный, исполненный достоинства Магомед-Вахид предстал перед бегум настолько взволнованным, что забыл почтительно приветствовать их и, быстро подойдя, сказал тревожно:

— Прошу у моих высоких повелительниц милостивого разрешения привести к их высочествам верховного судью из Калькутты сэра Элию Импея. Он приехал по приказанию губернатора и с позволения нашего господина короля Асафа-ул-Даулы.

Глаза придворных дам загорелись от любопытства, Фарад-эс-Салтанех привстала, а старая Валие сурово сдвинула брови:

— Какое дело до меня губернатору Калькутты и как может король Асаф-ул-Даула дать позволение чужому человеку войти в дом его бабки, предварительно сам не спросив на это разрешения?

— Униженно прошу ваше высочество принять и выслушать английского судью, — дрожащим голосом промолвил Магомед-Вахид, — вы сами узнаете тогда, чего хочет губернатор. Мне он ничего не хотел сказать, а не принять его — верх безрассудства.

— Что! — вскричала Валие. — Это почему?.. Кто может мне помешать не принять постороннего, который ко мне приходит, не спросив позволения?

— Я не могу скрыть от вашего высочества, — объяснил Магомед-Вахид, опуская глаза, робким, нетвердым голосом. — Судью сопровождает большой отряд английских солдат, который занял уже караулы у ворот дворца.

— Английские солдаты? — грозно переспросила бегум. — Кто позволил им входить в город, где я повелительница…

В комнату быстро вбежал шталмейстер Бабур-Али с багровым лицом и вскричал без обычного церемонного приветствия:

— Верховный судья Калькутты сэр Элия Импей настоятельно повторяет просьбу принять его.

Валие онемела и больше с удивлением, чем с гневом, смотрела на своего старого слугу. Она не успела еще ничего выговорить, как показался сэр Элия Импей и, отстранив старого шталмейстера, вошел и встал на середину комнаты. Он низко и почтительно поклонился княгиням и подошел ближе к Валие как к старшей, чтобы обратиться к ней со своей речью, но она крикнула ему по-английски с едва заметным акцентом:

— С каких пор вошло в обычай, сэр, что слуги английского правительства являются к индусским княгиням против их воли и позволения?

Сэр Элия Импей гордо выпрямился, его маленькие глазки сверкнули, но он низко поклонился и произнес почтительно и вместе с тем твердо и решительно:

— Почтенный Магомед-Вахид, верно, не сообщил вашему высочеству, что я являюсь сюда по долгу службы как верховный судья Индии и что великий король Асаф-ул-Даула разрешил мне и поручил представиться вашим высочествам.

— Асаф-ул-Даула не имеет права давать разрешение на посещение его матери и бабки, — гневно сверкнув глазами, возразила бегум. — И я не знаю, какой долг службы может привести английского верховного судью в резиденцию княгинь Аудэ.

— Долг моей службы, — гордо отвечал Импей, — охранять право и карать преступление, и его высочество король Асаф-ул-Даула приказал мне сделать доклад, очень близко касающийся ваших высочеств.

Валие хотела уйти, но удивленно остановилась и опять села на свое место — любопытство оказалось сильнее гнева за нарушение этикета.

— Так говорите, сэр, — приказала она. — Мне любопытно знать, что показалось Асафу-ул-Дауле настолько серьезным, что он забыл уважение к матери и бабке.

— Его высочество не забыл уважение, — отвечал сэр Элия Импей, — напротив, он просил меня соблюдать его во всех отношениях и то же самое поручил мне сэр Уоррен Гастингс от имени английского правительства. Требуется расследовать и выяснить обвинение, заявленное против высоких бегум, причем как я, так и король, и губернатор одинаково убеждены, что оно неосновательно. Светлейшие бегум, наверно, слышали о мятеже, происшедшем в Бенаресе?

— Нам говорили о нем, — подтвердила Валие. — Князь Шейт-Синг сделался жертвой своей слабости и нерешительности.

— Как ею сделается каждый, кто дерзнет противиться Англии и платить неблагодарностью за ее поддержку! — с ударением заметил Импей. — К великому удивлению и негодованию короля Асафа-ул-Даулы в мятеже приняли участие целые полчища подданных королевства Аудэ. Большинство мятежников поплатились жизнью за свое преступление, а взятые в плен заявили, что их уговорили на участие в восстании посланные высоких бегум.

Валие-ул-Даула вздрогнула, Магомед-Вахид и Бабур-Али опустили глаза, а Фарад-эс-Салтанех, до сих пор не принимавшая участие в разговоре, воскликнула:

— Что за нелепые наказания! Разве мы когда-нибудь вмешивались в дела управления государства? Разве мой сын Асаф-ул-Даула спрашивал когда-нибудь нашего мнения?

— Кто выдвинул такое обвинение против нас? — спросила старая бегум.

— Тут показания разных пленных, — отвечал Импей, развертывая бумаги. — Кроме того, есть и другие, собранные в разных местностях, которые я посетил по пути. Все они очень определенны и подтверждены присягой. Я убежден, что их показания не имеют никакого значения в смысле доказательств участия ваших высочеств в восстании, но несомненно, что преступные зачинщики злоупотребляли именем ваших высочеств, и несчастные жертвы, погибшие от английских пуль, думали, что действуют согласно воле и желаниям ваших высочеств.

— Разве мы ответственны, раз они злоупотребляли нашим именем? — спросила Валие.

— Конечно, нет, — возразил Импей, — но зачинщики этого преступления неизвестны… Как губернатор, так и король Асаф убеждены, что заявленное против ваших высочеств обвинение совершенно необоснованно, но виновные уклонились от наказания. Поэтому король и губернатор находят справедливым, чтобы ваши высочества вновь доказали дружеское отношение к Англии, участвуя в военных расходах по подавлению восстания в сумме одного миллиона фунтов. Таким путем вы загладите проступок, совершенный вашим именем, и одновременно поможете королю как союзнику Англии выполнить свои обязательства.

Старые царедворцы побледнели и задрожали, Валие вскочила в негодовании, и даже безучастная Фарад-эс-Салтанех вскрикнула.

— Король Асаф-ул-Даула может сам исполнять свои обязательства, — заявила Валие. — Ему принадлежит все государство Аудэ, а мы имеем только то, что завещал нам Суджа-Даула, мой сын, для содержания нашего двора и для исполнения долга относительно бедных. Я никогда не соглашусь на такие условия!

— Мне придется глубоко сожалеть об отказе ваших высочеств, — холодно и строго заметил Импей, — так как я не могу его принять во внимание.

— Не можете? — переспросила бегум. — Что значат ваши слова?..

— Могу только повторить свое сожаление, если ваше высочество не изменит своего решения, так как я принужден буду силой взять то, в чем мне отказывают.

— Кто смеет предъявлять подобные требования?

— Прошу ваше высочество заметить, что не требование, а приговор, вынесенный мною как верховным судьей, к исполнению которого король Асаф-ул-Даула дал мне полномочие.

— Вы забываетесь, — крикнула Валие. — Идите, сэр, я больше не хочу вас слушать.

— Еще раз спрашиваю ваше высочество: это ваше последнее слово и вы действительно намерены противиться исполнению приговора?

— Да, мое последнее слово, сэр, и я повторяю, что мне нечего слушать…

— Почтенный Магомед-Вахид и почтенный Бабур-Али — свидетели, что я сообщил вашему высочеству приговор суда и что я вынужден принудить вас к исполнению приговора.