— Смотрите, друг мой, — сказал он с улыбкой. — Они боятся меня, как Сиву, своего бога разрушения, но теперь уж не решатся устраивать заговоры. Только страхом и можно обуздать этих варваров. Если б они знали, куда мы едем, они молили бы всех своих богов направить пулю мистера Франциса в мое сердце!
Их обогнали две кареты. Скоро они свернули с дороги и въехали в лесок на берегу Хули. Францис, генерал Клэверинг и Барвель с доктором только что приехали. Барвель попытался примирить врагов, но напрасно — Гастингс отказался взять свои слова назад, а Францис настаивал на дуэли. Противники отсчитали шаги, зарядили пистолеты и встали на места.
Францис был бледен, его губы подергивались, в глазах сверкала злобная ненависть. Его рука дрожала, когда он поднял оружие, а Барвель начал считать. Гастингс, гордо выпрямившись, смотрел спокойным, холодным взглядом и улыбался. Эта улыбка взбесила Франциса, его рука задрожала еще сильнее, и, когда Барвель сосчитал до трех, пуля Франциса просвистала далеко в стороне от Гастингса. Францис в бешенстве топнул ногой.
— Ему черт помогает, — прошипел он и, когда Гастингс поднял пистолет, злобно отвернулся, ожидая выстрела противника.
Барвель считал при гробовом молчании. Гастингс взвел курок, почти не целясь, раздался выстрел, и Францис повалился. Вильям пожал руку Гастингса.
— Как видите, — спокойно отозвался тот, — Бог за Англию и за ваши надежды, для осуществления которых я еще нужен.
Доктор подбежал к Францису и разрезал его платье. Пуля попала в живот. Доктор с сомнением покачал головой. Гастингс подошел и протянул руку раненому.
— Сожалею, что так случилось, — сказал он с холодной вежливостью, — и надеюсь, что рана не опасна.
Францис не взял протянутой руки и отвернулся с мучительным стоном.
— Это вторая жертва сегодня, — злобно сказал Клэверинг. — Настанет же когда-нибудь час возмездия.
— Кто идет навстречу смерти, тот не должен удивляться, что она его застигнет, — гордо заметил Гастингс. — Меня вызвал сэр Францис — я стоял под его пулей и воспользовался правом защиты. Я прощаю вам эти слова, генерал, по причине вашего волнения, но, если вы осмелитесь повторить их, вам придется поступить так же, как я, когда принимал вызов Франциса.
Клэверинг побледнел и молча опустил глаза. Он начинал испытывать суеверный страх: Гастингса точно охраняли волшебные силы и обращали в его пользу все, что предпринималось против него.
Франциса положили в карету, которая медленно направилась к городу. Гастингс ехал рядом. У первых домов предместья боли раненого так усилились, что доктор велел остановиться и объявил дальнейший переезд невозможным. Пришлось срочно делать перевязку. Раненого внесли в дом бедного ткача. Гастингс оставил своих слуг в распоряжении доктора, а сам поехал в город с Барвелем и Вильямом.
— Я хотел бы, чтоб он остался жив, но не буду жалеть, если он умрет, — произнес Гастингс. — Надо иметь силу и мужество быть врагом своих врагов, а он сам пошел против судьбы.
— Вы положительно повелеваете над силами, которые руководят жизнью, — заметил Барвель, — но, кажется, и смерть в вашем распоряжении. Мистер Момзон тоже…
— Что с ним?
— Сильно заболел! События последних дней так потрясли его, что у него сделалась злокачественная лихорадка. Доктор боится за его жизнь!
Холодная улыбка скользнула на губах Гастингса.
— Они не знают Индии, а хотят бороться со мной. Кто хочет здесь жить, тот не должен сердиться. В тропиках разлившаяся желчь отравляет кровь. Право, о смерти Момзона я горевал бы еще меньше. Я его не трогал, но он худший из всех. Клэверинга и Франциса возбуждает против меня детское тщеславие, а Момзон — мой враг по ненависти низкой натуры к каждому, кто мужественно и решительно стремится к высокой цели.
Вильям содрогнулся. Слова гордого, самоуверенного человека, неумолимо переступающего через все, что становилось на его дороге, казались ужасны, но он вдруг с тайным страхом осознал, что смерть — тоже его союзница, открыв ему путь к величайшему счастью его жизни.
По-видимому, счастливая звезда Гастингса ярко озаряла весь этот день.
Вернувшись домой, он нашел в числе полученных писем на своем письменном столе решение сэра Элии Импея, который поспешил, согласно просьбе обеих сторон, разрешить спорный вопрос между губернатором и советом. Сэр Элия в силу предоставленного ему как верховному судье права решать все спорные юридические вопросы в Индии заявлял, что постановление компании, по которому Гастингс увольняется от должности и на его место назначается Клэверинг, недействительно не потому, что у компании оспаривается право такого постановления, а потому, что поводы, приведенные в постановлении, фактически неверны. Поэтому Гастингс остается губернатором, пока правление компании на основании действительных фактов не примет нового решения.
С сияющим взглядом передал Гастингс бумаги мистеру Барвелю.
— Теперь я хозяин в Индии, — кивнул он. — И эта страна, более ценная для Англии, чем мятежные колонии в Америке, не пропадет для моей родины.
На столе лежали другие письма. Пришел корабль из Англии и привез большую почту. Когда Гастингс вскрыл пакет, ему прежде всего бросился в глаза большой документ с печатью, расплывшейся и почти неузнаваемой от тропической жары. Он развернул его, и краска залила его лицо. С лихорадочной поспешностью он пробежал его и, дойдя до конца, глубоко вздохнул, опускаясь на кресло. Он сложил руки и на глазах его показались слезы, может быть, первые в жизни.
— Она свободна! — воскликнул он. — Свободна! Темное пятно, омрачавшее мою жизнь, исчезло!
Он вскочил и обнял изумленного Барвеля, не понимавшего такого всплеска эмоций у холодного, сдержанного человека.
— Читайте, Барвель, друг мой, читайте! Вы первый узнаете полноту моего счастья и будете моим другом всю жизнь! Читайте, это решение светской и духовной власти, формальный развод баронессы Имгоф с ее мужем. После долгого ожидания достигнута цель, к которой я стремился с пылом юноши. Она свободна, единственная женщина, которую я любил и которая выдержала ради меня тяжелое двусмысленное положение. Теперь она будет моей женой, и вся Индия преклонится перед ней, как перед своей королевой!
Барвель прочитал документ, пожал руки Гастингса и горячо выразил ему свою радость и сочувствие. Гастингс положил голову ему на плечо и зарыдал, вздрагивая всем телом. Ни борьба, ни нужда, ни опасности не сломили его, а радость так потрясла этого закаленного человека, что он плакал, как дитя.
— А теперь идем к ней, — попросил он, — было бы преступлением отнять хоть минуту счастья у этого благородного сердца!
Он так мчался по залам, что Барвель едва поспевал за ним. Баронесса поднялась ему навстречу, испуганная переменой в его лице, а главное, слезами, которые он забыл вытереть. Он обнял ее и так крепко прижал к груди, что она испуганно освободилась.
— Марианна, Марианна! — повторял он, покрывая поцелуями ее голову и глаза. — Теперь ты моя жена перед Богом и перед людьми. Развод кончен, ты свободна, и я прошу твоей руки на всю жизнь!
Красивая, гордая, уверенная женщина то краснела, то бледнела, опустила глаза и как в забытьи упала в объятия Гастингса. Она годами ждала этой минуты, часто тяжело страдала от своего неловкого положения, почти не смела надеяться, а теперь и ее сломило так неожиданно наступившее желанное счастье.
Гастингс скоро овладел собой и в радости, как умел владеть при горе и заботах. Он вытер слезы и стоял, по-прежнему гордый, холодный и спокойный, только в глазах его светилось полное счастье.
— Дочь моя, — сказал он маленькой Маргарите, испуганно стоявшей в стороне. — Поди сюда, теперь ты действительно дитя мое.
Он взял девочку на руки, обнял и с такой нежностью смотрел на нее, точно она была действительно его плоть и кровь. Пришел Вильям и сообщил, что Франциса после перевязки перевезли домой и доктор надеется, что он останется жив.
— Теперь я готов молиться за него, — сказал Гастингс. — Бог послал мне столько счастья, что я желаю хорошего даже моим врагам. Распорядитесь, чтобы два раза в день ходили от моего имени справляться о его здоровье.