Бернар Фрио

Нетерпеливые истории

Терпеливое предисловие к нетерпеливым историям

Литература, как музыка, еда или одежда, составляет часть культуры, которая отличает страны и которой эти страны привыкли обмениваться друг с другом. И, несмотря на то, что искусство — особая часть культуры, если присмотреться — например к человеку в футболке Benetton с шоколадкой Kit Kat в зубах, с книжкой Джонатана Фоера в руках и плеером с Колтрейном в ушах (случайный набор) — не угадаешь, откуда он приехал. И он сам — не угадает, потому что футболка удобная, шоколадка вкусная, книжка классная, музыка — одно слово — джаз. И редко сегодня бывает в глобализованном мире, чтобы читатель, скажем, отложил книгу и подумал: «Это чуждо нашей культуре», или: «Это чуждо нашему менталитету». Потому что в каком-то смысле культура давным-давно стала общей для всех: мы едим мороженое Мандельштама, устриц Хемингуэя, смотрим фильмы Скорсезе и футбол. Но когда речь заходит о детях, всегда страшновато выпускать их в мир — вдруг от мороженого горло заболит, вдруг после страшного фильма будет не уснуть, вдруг мяч попадёт в голову?

По книжкам замечательного детского писателя Бернара Фрио, именно в силу их честности и откровенности, в какой-то момент становится ясно, что французский менталитет очень отличается от русского. И такое наблюдение заставляет взрослого читателя насторожиться: а вдруг ребёнку будет непонятно, что автор хотел сказать? Или ещё хуже: а вдруг будет понятно? На этот счёт можно не волноваться — Бернар Фрио много лет работал учителем у младших школьников, общался с ними и записывал их истории. Писатель часто рассказывает о том, что многие из его текстов были полностью надиктованы ребятами, а над многими они работали вместе — например, во время театральных постановок в Тулузе, когда дети помогали Фрио писать сценарии для спектаклей, а потом сами в них играли. Неудивительно, что в «Нетерпеливых историях» взрослые (родители и учителя) часто оказываются в положении виноватых и потерпевших — конечно, ведь именно они устанавливают правила и границы, через которые маленький человек, познающий мир, хочет переступить.

Редко когда удаётся в книжках для младших школьников ставить и решать серьёзные психологические проблемы. Чаще всего это прерогатива горемычной подростковой литературы. Однако Фрио изобретает такой исключительный творческий механизм, благодаря которому маленькие и большие вопросы, которые ребёнок, может быть, даже и не задаёт, но которые всё равно влияют на его внутреннюю жизнь, разрешаются — на уровне слова, игры воображения, ритма, рифмы, шутки. Фрио дает детскому сознанию спасительный выход за рамки привычного и дозволенного. И чаще всего этот выход — литературный, в реальности не применимый, а потому как будто бы не очень надёжный. Ведь не сможет школьник в настоящей жизни запихнуть учительницу в банку, чтобы она не кричала, а спокойно себе плавала, как рыбка в аквариуме; и ведь не сможет он посреди урока встать на парту, чтобы доказать учителю (или себе), что существует.

С другой стороны — кое-что из фантастических изобретений Фрио работает и в реальности.

Например, воображаемый телефонный разговор с учителем (в рассказе «Телефонный звонок» в книге «И снова нетерпеливые истории»), когда ребёнок, не набирая номера, свободно высказывает все обиды в трубку и ему становится легче. Или перераспределение ролей в рассказе «Рокси» из «Новых нетерпеливых историй», где мальчик вместо братика хочет собаку. Получая братика, он наделяет его чертами собаки, а получая собаку, наделяет её чертами братика — тогда оказывается, что главное в жизни — с кем-то дружить.

Часто у Фрио решением ситуации оказывается её инверсия. Иногда на уровне юмора — например, бабушка начинает вести себя как внук и привлекает его внимание; иногда на уровне лирики — когда влюблённость маленького мальчика превращается в стихотворение о любви… к футболу; и всегда на уровне абсурда, который снимает конфликты, отвергает смерть, не даёт падать духом.

И, конечно, очень часто в книге, как в жизни, ничего не решается — автор об этом знает, и знают это его бесполезные феи, волшебники, принцессы и драконы. Тогда Бернар Фрио показывает своим юным друзьям, чего в трудной ситуации НЕ НАДО делать. Морали в этих историях нет, но есть жёсткость, которую нельзя не почувствовать и которая очень помогает себя увидеть — и ребёнку, и взрослому.

А главное, чем Бернар Фрио помогает читателю, так это умением преодолевать трудности с помощью фантазии и языка, который любое переживание — и радостное, и горькое — способен превратить в литературу.

Ася Петрова

История историй

Жил-был мальчик, который не верил в сказки. Стоило маме произнести: «Жил-был ужасный людоед…» — он перебивал ее.

— Ну что ты выдумываешь, — говорил он, — людоедов не бывает!

А когда дедушка читал ему вслух: «Жил-был король…», он мог внезапно спросить:

— Король чего? Король Англии или король Панамы? Когда он родился и когда умер? Это из истории или чья-то выдумка?

Даже когда ему рассказывали быль, он качал головой: «Вы делаете из мухи слона!» И уже через полминуты принимался зевать и тереть слипающиеся глаза.

Он говорил:

— Как я могу вам поверить? Я ведь ничего не вижу и не чувствую из того, о чём вы рассказываете. Все это происходит не со мной!

Однажды я усадил его подле себя на диван и рассказал ему историю. Историю о мальчике, который не верил в сказки, и стоило его маме открыть рот: «Жил-был ужасный людоед…» как он перебивал её…

В этот раз он меня не перебил. Он позволил рассказывать дальше. Когда я закончил, он сказал:

— Забавная история, я вижу её и понимаю. Словно я сам её герой. Можешь рассказать ещё разок?

Я снова рассказал ту же историю, и он выслушал меня с тем же вниманием. А потом спросил:

— Слушай, ты можешь рассказать мне те сказки, в которые ребёнок из твоей истории не верил?

И я рассказал ему сказки о людоедах и ведьмах, сказки о королях и принцессах и много-много правдивых историй напоследок.

Всякий раз он восклицал:

— Это правда невероятно! А что об этом говорил ребёнок из твоей истории?

— То же самое, что и ты: «Это правда невероятно!»

Тишина

— Тихо! Замолчите! Упражнение 6 на странице 23! Тихо, я сказала! ТИХО! — проорала учительница.

Это был её сорок седьмой крик за день, я сосчитал. А потом я подумал: «Если так пойдёт дальше, она разнесёт мне голову, как метеорит, просто взорвёт мне мозг».

Все уткнулись в тетрадки. Мы едва дышали. Наверно, мы могли задохнуться.

Вдруг Мари уронила жвачку.

— ТИХО! — проорала учительница. — Замолчите и сосредоточьтесь!

Тогда я встал и вдохнул столько воздуха, сколько в меня поместилось. Я посмотрел на учительницу и завопил:

— ТИХО! Замолчите и дайте нам сосредоточиться!

Она широко открыла рот и схватилась за сердце. Потом закрыла рот, снова открыла, снова закрыла…

Мы поняли, что она сейчас задохнётся. Схватили стеклянную банку и сбегали за водой.

Поставили банку на письменный стол, и учительница нырнула в воду. Она яростно бултыхалась, крутилась на полной скорости, как волчок, открывая и закрывая рот. По воде пошли пузыри.

Мы вернулись к работе. Я закончил упражнение и написал текст. Историю о пиратах. Потом мы с Давидом искали в книге информацию о Марко Поло. И я подумал: «Если она ещё немного побудет в банке, я успею сделать математику, а может быть, даже послушать плеер».