Ему были свойственны уважение и терпимость к чужому мнению. Это, в частности, проявилось в особом отношении А. Д. к сотрудникам теоретического отдела ФИАНа. Чтобы не подвергать их опасности, он обещал руководству отдела не заниматься политикой ни в отделе, ни в институте и не вовлекать сотрудников отдела в активную диссидентскую деятельность. Но полностью выполнить это обещание (не по вине А. Д.) не удалось. Руководство и партийная организация отдела подвергались давлению дирекции и парткома с целью создания вокруг А. Д. Сахарова в отделе и институте обстановки нетерпимости, изоляции и даже бойкота. По инициативе парткома института в 1973 г. была организована кампания сбора подписей под заявлением, осуждающим деятельность А. Д. Сахарова. Для того, чтобы «сломать» не желающих подписывать это письмо, использовались самые изощренные приемы: не подписывались (парткомом) характеристики для защиты диссертации, для поездки за рубеж и т. п. К чести теоретического отдела никто из ведущих сотрудников отдела не подписал пасквиля против А. Д. Сахарова. Особую роль в организации травли А. Д. и создании в институте обстановки, которая вынудила бы Сахарова уйти из ФИАНа, принадлежала тогдашнему первому секретарю Октябрьского РК КПСС Т. А. Архиповой. Знаю это не понаслышке: до 1974 г. я был заместителем секретаря парткома ФИАНа а с 1974 г. — секретарем парторганизации теоретического отдела… С малыми видоизменениями партийная политика давления и запугивания со стороны РК по отношению к теоретическому отделу сохранилась вплоть до возвращения А. Д. Сахарова из ссылки в Горьком. Сейчас даже трудно понять, что в конечном счете спасло теоретический отдел от идеологического разгрома…

Активная политическая деятельность А. Д. вне стен ФИАНа находила отражение и внутри института. Запомнилась борьба А. Д. за освобождение Ж. Медведева из психбольницы и моя попытка в этой связи организовать в институте общественное обсуждение этого конфликта с приглашением А. Д. и представителей прокуратуры и Министерства здравоохранения СССР. «Сверху» последовал угрожающий окрик: никаких обсуждений с Сахаровым ненаучных вопросов; нечего предоставлять ему трибуну для пропаганды своих взглядов… Андрей Дмитриевич рассказывал мне, что во время беседы с тогдашним заместителем министра здравоохранения СССР на его вопрос: «Как вы могли подписать предписание о помещении Ж. Медведева в психбольницу, наверняка зная, что он здоров», последовал ошеломляющий ответ: «Что вы от меня хотите? Я ничего не могу сделать, так как вынужден ежегодно подписывать по требованию КГБ десятки незаполненных предписаний!» Бескомпромиссная позиция Андрея Дмитриевича привела к успеху: Ж. Медведев был выпущен из «психушки».

Как-то, кажется, в 1976 г., я обсуждал с А. Д. Содержание его книги «О стране и мире» и в основном соглашался с его критическими аргументами в адрес внутреннего и внешнего положения страны и политики руководства, но, вместе с тем, я спросил его: «Неужели вы не видите ничего положительного в нашей действительности? Нельзя ли проявлять большую гибкость при ее оценке?» Он ответил: «Пока такие люди, как генерал П. Г. Григоренко, находятся в сумасшедшем доме, я не могу быть гибким!»

А. Д. тратил массу своих душевных и физических сил на патриотическую деятельность. Вместе с тем, он находил время для научной работы и посещения вторничного общемосковского семинара теоротдела. С 1969 по 1979 гг. он опубликовал в печати шесть научных статей. Его участие в семинаре почти всегда приносило пользу. Приведу лишь два ярких примера. На семинаре был поставлен доклад о состоянии исследований по лазерному термоядерному синтезу (1974)[155]. В конце доклада А. Д. задал очень необычный вопрос докладчику: «Как вы думаете, сколько будет стоить один нейтрон в вашей установке?» «Я об этом не думал», — ответил докладчик. «Примерно 0,5 копейки», — сказал А. Д. Если учесть, что для ядерной реакции нужно достичь плотности 10¹⁵ нейтронов в см³, то легко сообразить, сколько бы стоила подобная установка! Дискуссия сразу погасла… Другой пример. На семинаре делал доклад член-корреспондент АН СССР В. М. Галицкий о гидродинамической теории столкновения ядер. Я сидел рядом с А. Д. и видел, как он чертит на клочке бумаги какие-то пересекающиеся окружности и, как мне показалось, не очень внимательно слушает докладчика. Неожиданно он спросил у Галицкого: «У вас показатель адиабаты равен одной четвертой?» — «Откуда вы знаете? — в свою очередь спросил Галицкий. — Ведь я еще только собираюсь об этом рассказывать». А. Д. ответил, что он сам сделал оценки…

Проделав стремительную научную карьеру, Андрей Дмитриевич, по-прежнему, как и в молодые годы, не придавал какого-либо значения своему внешнему виду и одевался очень скромно. Дело доходило до курьезов. Однажды на семинаре отдела, сидя позади А. Д., я и Ю. А. Романов обратили внимание, что его очки имеют очень древний вид и удерживаются на носу с помощью веревочки, охватывающей голову. Я негромко, но так, чтобы А. Д. мог услышать, сказал Ю.А.: «Давай подарим нашему бедному академику новые очки». А. Д. обернулся, улыбнулся, но ничего не ответил. На следующее заседание семинара он пришел в новых очках. Критика возымела действие. Через десяток лет, в 1987 г., когда А. Д. уже вернулся в Москву, Елена Георгиевна рассказывала мне с гордостью, что ей удалось сшить для А. Д. хороший костюм и он после некоторого сопротивления[156] согласился одевать его в особо торжественных случаях.

К концу 1979 г. международная обстановка резко обострилась. Наши войска вступили в декабре 1979 г. в Афганистан, и там началась бессмысленная война. В январе 1980 г. Сахаров выступил перед иностранными корреспондентами и резко осудил нашу военную акцию, назвав ее трагической ошибкой. Реакция А. Д. логически вытекала из его принципиальной позиции, что при тоталитарном способе правления и наличии ядерного оружия у нашей страны усиливается опасность втягивания СССР в военные конфликты, грозящие перерасти в ядерную войну со всеми ее катастрофическими последствиями (вспомните карибский кризис в 1963 г. — говорил он, — когда мир висел на волоске и все зависело от воли одного человека — Н. С. Хрущева!). Он подчеркивал при этом, что такому развитию способствует принятая в то время внешнеполитическая доктрина, суть которой в том, что если ядерная война разразится, то в ней погибнет капитализм (?!). Я помню, что один из моих разговоров с А. Д. обо всем этом состоялся буквально накануне войны в Афганистане.

На заявление Сахарова власти отреагировали очень быстро. Во вторник 22 января 1980 г. при выходе из дома, когда А. Д. собирался поехать на семинар в ФИАН, в его машину сели два сотрудника КГБ и отвезли к заместителю Генерального прокурора А. Рекункову, который зачитал ему постановление о высылке его в г. Горький и лишении всех правительственных наград. Затем его отвезли в аэропорт, откуда в самолете в сопровождении заместителя председателя КГБ С. Цвигуна переправили в Горький. Вместе с ним на том же самолете вылетела его жена и друг Е. Г. Боннэр. Так началась незаконная (без суда и следствия) семилетняя ссылка академика А. Д. Сахарова в г. Горький. Его с женой поместили в трех комнатах четырехкомнатной квартиры[157] в доме № 214 по проспекту Гагарина (район «Щербинка») — в «золотой клетке», как с горьким юмором окрестили эту квартиру иностранные корреспонденты.

Ссылка А. Д. Сахарова вызвала широкую международную волну протестов. Начался бойкот многих международных научных (и не только научных) конференций и встреч в СССР; ряд международных организаций обратился с протестами в адрес руководства страны; некоторым советским ученым было отказано в участии в зарубежных конференциях и совещаниях; начался бойкот деятельности многих наших представительств за границей. Все это нанесло огромный ущерб моральному авторитету нашей страны, ее экономике, престижу АН СССР, которая не смогла защитить члена Академии А. Д. Сахарова; усугубилось отставание нашей науки…