1. Д. Гранин. Нравственный пример. В книге: Андрей Сахаров. Мир, прогресс, права человека. Советский писатель, Ленинградское отделение, 1990, с. 125.

2. Г. Е. Горелик. С чего начиналась советская водородная бомба? — Вопросы истории естествознания и техники. М., Наука, 1993, № 1, с. 94–95.

3. М. Горбачев. Жизнь и реформы. Книга 1, «Новости», М., 1995 г.

4. Алексей Тарасов. Виктор Астафьев: Россия все-таки выбирается из лжи. — Известия, 30 апреля 1994 г.

5. Юлий Харитон, Юрий Смирнов. Откуда взялось и было ли нам необходимо ядерное оружие. — Известия, 21 июля 1994 г.

6. С. Ковалев, Б. Альтшулер, Б. Болотовский, Ю. Самодуров. Сахарову каяться не в чем. — Известия, 6 мая 1994.

7. Последнее интервью А. Д. Сахарова. — Звезда, 1990, № 11, с. 72, 75.

8. Андрей Сахаров. Воспоминания. Нью-Йорк, изд-во им. Чехова, 1990.

Джереми Стоун

Фрагменты трех статей

^{С разрешения проф. Дж. Стоуна редакционной коллегией отобраны выдержки из трех его статей: 1. FAS Newsletters, v. 28, № 10, декабрь 1975 г., 2. «Лос-Анджелес Таймс» от 27–29 мая 1984 г., 3. Journal of FAS, v. 40, № 3, март 1987.}

Рано утром 8 ноября 1975 г. мы поехали на дачу к Андрею Дмитриевичу Сахарову. Мы приехали туда в 11 часов утра и пробыли до 5 часов вечера. Его дача расположена в том же месте, что и дачи высших официальных лиц Советского Союза. По дороге мы проезжали мимо дачи министра обороны Гречко; на большинстве перекрестков стояли милицейские посты. У Сахарова три Звезды Героя Социалистического Труда — столько же, сколько у Брежнева и у Хрущева. Это дает ему исключительный статус…

…Мы начали с того, что обсудили действия FAS, направленные на то, чтобы Елена Боннэр получила визу в Италию, куда ее пригласили для операции на глазах (в это время она уже была в Италии, и ей как раз сделали операцию и поставили контактные линзы). Сахарову хотелось узнать историю с визой подробнее: за год до нашего протеста Вилли Брандт обратился непосредственно к Брежневу, а позже это сделал и король Бельгии. За день до того, как виза была выдана, госпоже Сахаровой сообщили, что ей отказано в выезде. В ответ она сказала чиновнику: «Я ослепну, и ответственность за это падет на вашу голову». А на следующий день ее вызвали в ОВИР и выдали визу. Это случилось в последний день работы конференции Международной федерации научных работников. Советские официальные лица заявили, что выдача визы была данью уважения конференции (мы ее бойкотировали; см. FAS Public Interest Report, October 1975.). Было похоже, что наш бойкот и усилия Международной федерации имели решающее значение. Мы заговорили о радиостанции «Голос Америки». Все были согласны в том, что передачи «Голоса» стали уделять арестам диссидентов меньше внимания. Все чувствовали, что «Голос» слишком осторожничает, редко передает отрывки из самиздата, и что люди теряют к нему интерес. «Передачи ухудшились и сегодня неинтересны», — так сказал Сахаров, и все с ним согласились. (Замечу для членов FАS: Сахаров слышал по «Голосу Америки» о нашей полемике с Национальной академией наук по поводу ее доклада о ядерной войне.)

Антисемитизм вновь заявил о себе статьей в «Труде» от 9 октября 1975 г., в которой намекалось на еврейское происхождение госпожи Сахаровой — фразой о том, что газета не знает, сколько раз по тридцать сребреников составляет Нобелевская премия, но что «…возможно, госпожа Сахарова знает это лучше». Во избежание обвинений в антисемитизме статья была подписана еврейским псевдонимом.

Обсуждалась и проблема Юрия Гольфанда. Официальные лица утверждали, что он «представляет собой слишком большую ценность для того, чтобы позволить ему эмигрировать», однако его уволили с работы за «низкую научную продуктивность». Сахаров рассказал о теориях Гольфанда и назвал их очень интересными.

Я спросил, что означает «слишком ценный». Сахаров ответил, что, поскольку работать в СССР Гольфанду не позволили, то, вероятно, это означает «слишком ценный, чтобы отдать Западу». Гольфанд в то время расклеивал афиши, к тому же прикрываясь именем жены, поскольку людям с высшим образованием, тем более профессорам, такой работой в СССР заниматься запрещено.

Сахаров пожаловался на жестокое обращение с заключенными. Советским заключенным позволяли получать не более трех посылок в год по 5 кг каждая; людей поэтому ставят перед выбором «душа или тело»: книги или продукты — все на 15 кг. Список запрещенных к посылке вещей постоянно увеличивается и включает уже и витамины! Объяснение у властей одно — «тюрьма — не санаторий».

Речь зашла о пресловутой фразе «не положено». Издательство не печатает рукопись, если автор ее попал в тюрьму, но и не возвращает рукопись жене: «не положено». Любарский объявил голодовку, добиваясь, чтобы ему разрешили иметь больше пяти книг, хотя это и «не положено».

Обсуждалось и лишение ученых степеней «за поведение, недостойное советского гражданина». Так, Александр Болонкин был лишен степени доктора наук. В подобных случаях институт, в котором работает ученый, выступает с ходатайством о лишении степени. Сахаров назвал это «типичным самоистязанием».

Академик Сахаров напомнил о протестах в СССР в связи с тем, что Анджеле Дэвис было запрещено общение со студентами, и сравнил это с теми оскорблениями личного достоинства, от которых страдают советские ученые. Он сказал, что очень важно, чтобы Орлов и Турчин вернулись к работе. Лишать людей работы за законный протест считается естественным — такое наказание рассматривается как достаточно легкое по сравнению с арестом.

Сахаров сказал, граждане Советского Союза хотят иметь работу, но придают мало (или совсем никакого) значения свободе, их легко запугать.

В качестве примера Сахаров рассказал про одного академика который занимает высокий пост. Его не было в числе 72 академиков и членов-корреспондентов, которые недавно выступили против Сахарова. Он позвонил Сахарову сказал: «Академик Сахаров, я давно не одобрял и сейчас не одобряю ваших действий. То, что я не подписал письмо, ничего не значит. Я пошлю вам личное письмо, объясняющее мою позицию», — все это было предназначено для подслушивающих. И действительно, академик прислал письмо, начинавшееся словами: «Уже давно я не одобряю Ваших действий, но теперь, после присуждения Вам Нобелевской премии, кажется своевременным…»

Я попросил Сахарова выступить с обращением к нашим ученым. После минутного размышления он продиктовал следующее обращение к FAS[139].

К тому времени Турчин уже торопился на поезд: он договорился о встрече в Москве. Нас с Подъяпольским пригласили поужинать. Мы сидели в крохотной кухне и говорили об общих знакомых, о научных конференциях и событиях в мире.

В 5 часов вечера Сахаров проводил нас через темный лес к ближайшей железнодорожной станции. Выходя с Подъяпольскими на окраине Москвы, я заметил наблюдающего за нами человека, который заскочил затем в телефонную будку. Б. Дж. (моя жена) и я взяли такси и направились на запланированный обед к Пятецким-Шапиро. Вскоре стало ясно, что за нами есть «хвост». Неподалеку от дома Пятецких-Шапиро мы попросили водителя остановиться. Наши преследователи встали за нами, и мы к ним подошли. Два человека в штатском делали вид, что нас не замечают(что служило лишним подтверждением тому, чем они на самом деле заняты). Б. Дж. обратилась к ним по-русски и строго сказала: «Мы не делаем ничего дурного, просим перестать следить за нами». Они ответили, что «ждут гостей».

Дальше мы пошли пешком; один из наших «спутников» шел за нами, стараясь оставаться незамеченным и в то же время не терять нас в густеющих сумерках из вида.