Великороссия победила: Болотникова отбросили от Москвы. После поражения под стенами столицы в его войске произошел раскол. Черниговское и курское дворянство осталось с Болотниковым. Рязанские же дворяне и казаки от него откололись и повели себя совершенно самостоятельно. Болотников с остатками своих сторонников был блокирован в Туле войсками из тверских, великоустюжских, костромских, ярославских крестьян и мелких помещиков. Капитулировал Иван Исаевич лишь тогда, когда осаждавшие запрудили тульскую речку Упу и залили водой полгорода. Плененный Болотников вел себя вызывающе, кричал победителям: «Погодите, придет мое время, я вас закую в железо, зашью в медвежьи шкуры и отдам псам!» Люди XVII в. оскорбления переносили плохо и поступили сурово: Болотникова утопили.

Движение, вызванное появлением Лжедмитрия II, позже названного Тушинским вором, набирало силу. Почти одновременно с восстанием Болотникова в Польше произошел рокош (мятеж) Зебжидовского, бывшего краковского воеводы, который, кстати, присутствовал при тайном перекрещивании в католичество Гришки Отрепьева. Право на рокош было общепризнанным элементом стереотипа поведения польской шляхты XVII в. и воспринималось как нечто само собой разумеющееся: поссорился Зебжидовский с королем — ну и восстал, на то она и польская вольность! Но так как мятеж был подавлен, все участники рокоша оказались под угрозой наказания. Стремясь избежать расплаты, они перешли границу и объединились вокруг Лжедмитрия II.

Лжедмитрий II возглавил польские отрады, подобно своему предшественнику, для того чтобы идти на Москву и низложить очередного «узурпатора», на сей раз — Василия Шуйского. Обвинения в узурпации власти были, в общем, вполне справедливы. Василий Шуйский действительно был таким же главой возмущения, как и Болотников: один возглавлял заговор в Москве, другой — восстание в Путивле. Однако у них были и важные отличия: если Шуйский опирался на москвичей и жителей севера России, то в деятельности Болотникова просматривается тайная опора на Польшу; Тушинский же вор просто пришел к власти на копьях польских инсургентов, которые снова нашли себе дело, решив посадить своего ставленника на московский престол и затем получить полагающиеся «приятности». Разумеется, Лжедмитрию II трудно было бы добиться успеха, опираясь только на польских авантюристов. Но, когда он со своими приверженцами подошел к Москве и стал лагерем в Тушине, множество русских людей: и казаки, и дворяне, и крестьяне — стали перебегать в его стан, предлагать свои услуги, прося денежной награды и милости. Получив пожалование от нового самозванца, эти люди с легкостью бежали обратно в Москву и предлагали свои услуги Василию Шуйскому, прося у него то же самое. Называли этих искателей благ и выгод «перелетами».

Ни та, ни другая партия окончательно победить не могла: за Шуйского никто не хотел класть голову, а Тушинского вора поддерживали только поляки и казаки, которых не слишком занимала судьба их патрона. Пользуясь случаем, они в основном грабили население. Русские люди не любят, когда их грабят, и потому города «садились в осаду» — закладывали ворота и не впускали тушинцев. Однако противостоять профессиональным головорезам обыватели не могли. Тушинцы, особенно поляки, брали город за городом, крепость за крепостью. Маленькие деревянные крепостицы и деревни они сжигали, обирали до нитки крестьян, словом, вели себя как деморализованная солдатня в завоеванной стране.

На серьезное сопротивление тушинцы натолкнулись только единожды. В Троице-Сергиевом монастыре, основанном еще Сергием Радонежским, сохранились большие богатства, уцелевшие от всех смут конца XVI — начала XVII в. Когда сторонники Лжедмитрия II решили взять этот монастырь, осада его затянулась почти на восемь месяцев. Небольшой гарнизон из стрельцов, монахов и добровольцев сражался героически и отбил натиск тридцатитысячного польского войска. Поляки вынуждены были в конце концов снять осаду и двинуться на поиски более легкой добычи.

Мужественные защитники Троице-Сергиевого монастыря, сковав 30 тысяч человек Лжедмитрия II, дали возможность Василию Шуйскому перегруппировать силы. На север был послан замечательный, очень способный человек — племянник царя Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Собрав в северных городах ополчение из дворян, крестьян, посадских людей и купцов, он двинулся на Тушинского вора и разгромил его. Лжедмитрий II бежал, покинутый поляками. С ним оставалась лишь часть казаков, касимовские татары да неизменная спутница самозванцев Марина. Размолвка с оставшимися союзниками привела Тушинского вора к гибели. Самозванец, получив донос на «касимовского царька» — хана Ураз-Мухаммеда, приказал его убить. Он не видел в своем поступке ничего особенного — в Европе государи так и поступали, — но просчитался, ибо татары, народ серьезный, посмотрели на поступок самозванца совершенно иначе. Терпеливо выждав некоторое время, татарский князь Урусов, друг убитого, зарезал Тушинского вора (декабрь 1610 г.).

К несчастью, национальный герой России, спаситель Москвы Скопин-Шуйский вызвал зависть некоторых московских бояр и был ими отравлен (май 1610 г.). За смертью полководца последовала другая беда. Русское войско, шедшее на выручку Смоленску, который еще осенью 1609 г. осадил польский король Сигизмунд Ваза (начав открытую агрессию против России), было встречено гетманом Жолкевским у села Клушино. Предательство немецких наемников, состоявших на московской службе, привело к поражению русской армии. Это роковое поражение и смерть «великого ратоборца» Скопина-Шуйского окончательно подорвали позиции царя Василия. В июне 1610 г. Шуйский был низложен заговорщиками и пострижен в монахи. Власть в Москве перешла к «семибоярщине» во главе с князем Федором Мстиславским. Но семь бояр, как сообщает «Иное сказание», «точию два месяца власти насладишася». В конце сентября правительство бояр впустило в Москву поляков, которые и стали с этого момента хозяевами положения.

Поляки предприняли активные военные действия на большой территории. Сигизмунд захватил наконец Смоленск, оборона которого под руководством боярина Шеина длилась больше года. Лишь после столь длительной осады город, гарнизон которого насчитывал всего около тысячи стрельцов, был взят превосходящими силами врага.

В этот же период начал военные действия и шведский король Густав-Адольф. Предатели открыли шведским войскам ворота Новгорода — город был захвачен, новгородцы ограблены (1611). Густав-Адольф, стремясь создать независимое от Москвы Новгородское королевство, пытался захватить и Псков, но потерпел неудачу. Тем не менее шведы интенсивно готовились к войне с поляками на территории России. Так страна, которая еще в 1604 г. стояла несокрушимым утесом, уже через семь лет стала просто удобным полем битвы для соперничавщих европейских государств.

К тому времени у Польши со Швецией сложились крайне напряженные отношения. В процессе Контрреформации Польша стала оплотом католичества, а Швеция приняла лютеранство. Но шведский король Сигизмунд Ваза был ревностным католиком, и шведы с удовольствием заменили его лютеранином. Тогда поляки в пику шведам выбрали Сигизмунда своим королем. В результате шведский король, оказавшийся на польском престоле, стал готовиться к войне со Швецией. В этой легкости смены властителей ярко проявил себя феномен суперэтноса. При сильной политической вражде поляки и шведы принадлежали все же к одному этническому миру — Западной Европе — и оставались «своими». Точно так же чувствовали себя французы в Германии, немцы во Франции, итальянцы в Дании, а испанцы в Италии. В России же все европейцы были чужими, равно как и русские в Европе. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть, какие последствия вызвала попытка посадить на московский престол польского короля.

Положение Москвы было совершенно безвыходным. Василий Шуйский, сведенный с престола, был увезен в Польшу, где и скончался. Тушинского вора убили — правительства в стране не было никакого. Московские бояре решили предложить престол польскому королевичу Владиславу, и с этого момента начались сложности. Поскольку Россия представляла собой иной суперэтнос, условием поставления на царство являлось принятие претендентом православия. Но Владислав и думать не мог принять православие, ибо его отец был вождем католической партии. Во главе настаивавших на принятии королевичем православия стоял московский патриарх Гермоген, который по всей стране рассылал свои послания с призывом к восстанию и изгнанию латинян.