Это он-то разочарован? Ха! Да знает ли он вообще, что означает это слово? Знает ли он, что это такое — когда тебя несправедливо осуждают и признают виновной еще до того, как выслушали! В груди толчками пульсировала боль.

Молодая женщина подняла глаза и, не отводя взгляда от его лица, произнесла:

— Поверь мне, я тоже.

Рейнер замер на месте. Не иначе размышлял, каким же это образом она, Ноэль, сумела обвести его вокруг пальца и воспользоваться его слабостями. Вполне можно утешиться тем, что и ему несладко приходится, что он очень собой недоволен, ощущает себя последним идиотом. Так ему и надо!

Но отчего-то эта мысль не приносила утешения.

О, как Ноэль хотелось сунуть газету под нос этому непроходимому упрямцу и ткнуть пальцем в подпись под статьей! Доказать раз и навсегда, что достойна доверия! Но она закусила губу, чтобы не произнести вслух слов, которые способны обелить ее в глазах Рейнера. Гордость ей не позволяла.

— Чего ждешь? — вызывающе осведомилась Ноэль. Отчего бы ему не убраться наконец восвояси, раз уж она настолько ему противна?

Рейнер покачал головой.

— Я думал, ты совсем другая. — Он рассмеялся горьким, безрадостным смехом. — Дурак, ничему меня жизнь не научила.

Его слова вонзались ей в сердце сотней острых кинжалов.

— Я и есть другая, Рейнер. — Она схватилась за цепочку и судорожно стиснула ее в кулаке. — Да ты просто слеп: не видишь того, что само бросается в глаза, не способен отличить черное от белого!

— И что же, по-твоему, бросается в глаза? — Он пригвоздил Ноэль к месту негодующим взглядом. — Ты предала меня. Вот все, что я вижу.

— Именно так. Вот все, что ты видишь, все, что ты знаешь. Так что, сдается мне, и говорить нам больше не о чем. — Молодая женщина прислонилась к дверному косяку, опасаясь, что того и гляди ноги у нее подогнутся и она упадет. — Прощай, Рейнер.

Он долго смотрел на нее, не отрываясь, и Ноэль готова была поклясться, что в изумрудно-зеленых глазах читается нечто очень похожее на сожаление. Впрочем, наверняка это фантазия ее разыгралась. О чем ему сожалеть? О том, что коварная интриганка сбросила маску и явила истинное свое лицо? Ведь теперь он уйдет, утешаясь сознанием, что эта женщина доверия не достойна.

Как это удобно, как своевременно!

— Прощай, Ноэль, — наконец произнес он до странности мягко и зачем-то подобрал с полу газету.

Потом повернулся и спустился по ступеням крыльца, ни разу не оглянувшись. Сел в машину, швырнул газету на заднее сиденье, завел мотор. Дал задний ход и медленно выехал с подъездной дорожки, по-прежнему не глядя на хозяйку дома. Молодая женщина смотрела ему вслед, приучая себя к мысли, что Рейнер уезжает из ее жизни навсегда и никогда более не вернется. Машина взревела — и исчезла за поворотом дороги.

И вот тогда накатила глубокая, неизбывная печаль. В глазах защипало, однако Ноэль храбро сдержала слезы. Безумная мечта погибла, развеялась по ветру. Но она не станет плакать, нет…

Ноэль без сил опустилась на верхнюю ступеньку. Она упрямо отказывалась признавать, что Рейнер пробился-таки сквозь все ее заслоны и завладел сердцем. Однако его оскорбительные предположения, его недоверие причиняли боль ничуть не меньшую, нежели Ноэль испытала в тот день, когда обожаемый отец ушел из жизни и оставил ее одну. О Господи, ничуть не меньшую!

10

На следующий день Рейнер честно попытался выбросить из головы все, что произошло в доме Ноэль. Он позавтракал с близняшками, перебинтовал Долли лобик, почитал девочкам сказку и уехал в офис, твердо вознамерившись с головой погрузиться в повседневную рутину и не вспоминать более о Ноэль. Все утро он просидел за бумагами, придирчиво изучая цифры ежемесячного отчета и пытаясь понять, в чем причина того, что в одном из кинотеатров прибыль явно идет на спад, а в двух других, напротив, стремительно растет.

В полдень Рейнер собрал совещание начальников отделов и безжалостно терзал их часа полтора, стараясь составить наиболее эффективный план работы на ближайший квартал. Однако на протяжении всего заседания перед его глазами стояло лицо Ноэль — печальное, удрученное, разочарованное. Наконец планы были утверждены, подчиненные разошлись, а Рейнер остался сидеть за письменным столом, слепо глядя в пространство, не в состоянии избавиться от мысли, что, кажется, совершил роковую ошибку.

Отчего Ноэль повела себя с ним вызывающе? Уж больно не похоже это было на обычную вспышку раздражения при неприятной беседе. Да, конечно, расчетливой интриганке досадно, что ее разоблачили… Рейнер так надеялся, что эта кареглазая красавица не похожа на всех тех хищниц, что чередой прошли через жизнь отца и его собственную жизнь! Его справедливые обвинения ее явно оскорбили и обидели… Но почему? Она пыталась что-то объяснить ему своим молчанием? Но что?..

После ланча нервы Рейнера окончательно сдали. Он понял, что должен вновь увидеться с Ноэль и объясниться начистоту, а работа может и подождать. И отчего-то, предвкушая минуту, когда он вновь вдохнет жасминно-розовый аромат, заглянет в карие, точно растопленный шоколад, глаза, услышит ее серебристый смех, сердце Тиндалла забилось чаше.

По дороге в редакцию Рейнер дважды проехал на красный свет и трижды превысил скорость. Припарковавшись у нужного здания, он взбежал по ступеням, толкнул стеклянную дверь и направился прямиком к секретарше.

— Мне нужна Ноэль Лайсетт. Не подскажете, как мне ее найти? — нетерпеливо осведомился он.

— Извините, сэр, но мисс Лайсетт здесь больше не работает.

— Как не работает? — нахмурился Рейнер. — Она брала у меня интервью для статьи.

— Да, сэр, брала. Но она здесь больше не работает.

— Почему?

Секретарша пожала плечами.

— Честное слово, не знаю. Мне просто велено переводить все поступающие к ней звонки на другого сотрудника.

Рейнер убито кивнул. Неужели Ноэль уволили? Или она сама ушла? Может, после той пакостной статейки ей предложили местечко получше?

Но интуиция подсказывала, что Ноэль покинула редакцию отнюдь не по доброй воле. Она любила свою работу, гордилась ею. На мгновение Рейнер закрыл глаза, вспоминая побледневшее, осунувшееся лицо Ноэль, ее дрожащие губы. Неудивительно, что она казалась такой огорченной.

Что бы там ни случилось, но работы Ноэль лишилась, это очевидно. Однако вчера она и словечком не обмолвилась об этом, когда он обрушил на нее поток обвинений. А ведь вполне могла бы сослаться на потерю работы, рассчитывая пробудить в нем сочувствие, но именно этого и не стала делать.

Рейнер поневоле преисполнился к ней восхищением. Боже, как ему хотелось броситься к Ноэль, заключить в объятия, смахнуть с глаз непрошеные слезы… Он ведь видел вчера отчаяние на лице Ноэль и не мог избавиться от мысли, что виной тому — он сам…

Возвращаясь обратно в офис, Рейнер в сотый раз прокручивал в голове фрагменты их вчерашней беседы.

“Я не давала тебе ни малейшего повода во мне усомниться…” “Я и есть другая, Рейнер… Да ты просто слеп: не видишь того, что само бросается в глаза, не способен отличить черное от белого!”

В карих глазах — обида и боль. Вымученная, печальная улыбка…

Рейнер остановил машину у тротуара, потянулся за газетой, развернул шуршащие листы, сдвинув брови, вновь внимательно перечитал статью. И наконец заметил то, на что в запале не обратил внимании накануне, на подпись: “Грег Патерсон”.

Эти два слова произвели на Рейнера впечатление разорвавшейся бомбы. Оглушенный, потрясенный, он тупо глядел в пространство, а перед глазами вспыхивали и гасли огненные круги.

Ноэль его не предавала! Ноэль выступила на его стороне — и в результате потеряла работу!

Последний, недостающий кусочек головоломки с легким щелчком встал на место. И накатило раскаяние.

Он ворвался в дом Ноэль, точно имел на это право, ни минуты не сомневаясь, что молодая женщина кругом перед ним виновата. В то время как она, по всей видимости, пожертвовала любимой работой ради того, чтобы сдержать слово.