И опять барак, беспросветные дни голода и страданий. И опять вереница страшных суток, которым нет конца. В эту жизнь по ночам врывается гул сотен самолетов, грохот близкой бомбежки, зарево пожарищ за рекой, возбужденный шепот заключенных. Германию штурмуют с воздуха. Наступил 1945 год.

Во время очередной бомбежки города за Рейном в лагере режимных заключенных царило едва сдерживаемое возбуждение. Никто не спал. Охрана нервничала: то на одной вышке, то на другой слышалась шальная, — стрельба. Под утро несколько бомб упало на территории лагеря. Л Гестаповцы растерялись. И тогда случилось то, чего никак не ожидали солдаты охраны. Полосатая лавина заключенных бросилась на вахту прямо под треск автоматов, перебила ненавистных надзирателей, зажгла лагерь и ушла в ближние леса.

Вокруг пылали пожары. Лагерь горел. Горел город за Рейном. Зарево висело над всей Германией. С востока и с запада надвигались фронты.

Умирающему в агонии «новому порядку» было не до заключенных, которые ушли из лагеря.

Ушел с ними, не веря в свою свободу, и Аркадий Павлович Ильин.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

из которой читатель узнает, что стало с Машей Бегичевой. В лесу. Встреча со своими. На перевале. Последние шаги. Доктор Фихтер

Нам давно пора вернуться к Маше Бегичевой, которая бежала из секретной лаборатории фон Ботцки. Где она? Что с ней?

Как только Маша с Ильиным прибыла сюда, она стала замышлять о побеге. Она с ужасом думала о том, сможет ли выдержать Аркадий все испытания, если на карту будет поставлена ее жизнь. Она прекрасно понимала, что служит приманкой, средством давления на Ильина.

Единственным выходом из создавшегося положения оставался побег. Маша, конечно, не представляла себе всех трудностей, которые возникнут, если ей удастся благополучно уйти из лагерной лаборатории. Куда она пойдет дальше? Кто приютит ее? Неведомые люди в неведомых лесах близ той горы, на которую ей указал Ильин? И не окажется ли она, а вместе с ней и Аркадий в еще более трудном положении? Ведь кругом Германия, враждебные или, в лучшем случае, напуганные люди, которые сразу же выдадут ее гестаповцам. Немецкий язык она знала так же хорошо, как и Аркадий, но всякий мало-мальски смыслящий немец сразу же мог узнать в ней русскую. И не застигнут ли ее в километре от ворот лаборатории? Но выхода не было, и, сколько ни рассуждай, смелости от этих рассуждений не прибавится.

Она решилась на побег.

Сказать прямо о своем решении Ильину Маша не хотела. Вдруг он побоится отпустить ее одну.

Маша изредка выходила за зону лаборатории. Несколько раз она с Аркадием гуляла на лесной поляне. Тогда их тщательно охраняли. Она ходила за ворота и одна. За ней одной не особенно следили: маленькая и слабая белокурая женщина, куда она уйдет от своего возлюбленного? Когда вахтер спрашивал ее, зачем она выходит, Маша всегда отвечала:

— Нарвать травы для подопытных животных.

Это звучало убедительно. На попечении лаборантки находилось почти полсотни свинок и кроликов, с которыми предполагалось вести опыты по инъекции «вещества Ариль».

Маша решила воспользоваться своей относительной свободой. Когда она узнала, что приехала комиссия, она поняла, что надо бежать сейчас же. Маша быстро оделась, положила в карманы галет, немного хлеба, оглядела последний раз свою комнату и вышла во двор.

— Далеко, красавица? — спросил солдат на вахте, осматривая девушку с ног до головы.

— За травой.

— Может, тебе провожатый нужен? — добавил он, прищурившись.

— Благодарю вас, я на несколько минут.

Под взглядом охранника она неторопливо пошла к лесу, наклоняясь и делая вид, что рвет траву. А когда первые кусты скрыли ее, что есть силы побежала прямо в лес.

Этот район южной Германии, где берут начало великий Дунай, полноводный Рейн и десятки других мелких речушек, донес до наших дней почти первобытную природу далекого прошлого Европы. На горах, не утративших самобытной прелести, вольно раскинулся черный — дубовый и хвойный — лес. Огромные буки и дубы закрыли землю, и под их ветвями даже в самый яркий день стояла таинственная тень, наполненная тишиной и запахом прелых листьев. В лесах скрывались глубокие овраги, по мшистым камням бежали ручьи; кое-где из земли выглядывали обветренные скалы, видавшие Нибелунгов; разрушенные альпийские вершины гордо возносили к облакам гранитные останцы, похожие на фигуры древних воинов.

Сама того не зная, беглянка уже на первых километрах сбила со своего следа погоню. Она перешла два или три ручья, долго брела по голому каменистому берегу горной речки вверх и к концу дня пересекла дивно красивые луга уже близко от вершины какой-то горы. Здесь, среди хаотического нагромождения скал, выбившаяся из сил девушка уснула. Ночь прошла спокойно. Изрядно продрогнув, с первым проблеском света Маша поднялась и пошла еще выше. Восход солнца застал ее на самой вершине горы.

Перед Машей открылось величественное зрелище. Освещенный красноватым проблеском утренней зари, внизу во все стороны, куда только хватал взор, раскинулся позолоченный солнцем лес. Он заполнял ущелья и низины, взбирался на пологие холмы и крутые склоны, заселял весь видимый мир. Так не хотелось уходить с открытого места под темные своды деревьев! Маша посидела немного, пожевала галету и, определив по солнцу, где юг, пошла вниз, в леса, ориентируясь на другую, столь же высокую отдаленную гору. Идти прямо к ней через лес казалось так просто.

Но в лесу она сразу же заблудилась, сбилась с направления и долго ходила из стороны в сторону, потеряв ориентир.

Ночь застала ее на краю большого ущелья, перейти которое в сумерках было так же страшно, как спуститься в глубокий черный колодец. Девушка нашла большой куст можжевельника и забилась в самую середину его. Так прошла еще одна ночь и еще одни сутки. Пошатываясь от усталости, она брела все дальше и дальше. Дорогу пересекло шоссе. Куда ведет оно? Но разве можно у кого-нибудь спросить! Оглядевшись, она быстро перебежала шоссе, обошла стороной какой-то фольварк и снова углубилась в девственный лес.

Прошел еще день, второй и третий. Лес, кусты, овраги, скалы, пугливые лоси, по. ночам крик каких-то зверей, и лес, лес, бесконечный молчаливый лес.

Кончились галеты, давно уже не было хлеба. Маша стала собирать прошлогодние ягоды, орехи и желуди. К концу первой недели побега Маша Бегичева, голодная, измученная, свалилась в лесу, уже не в силах двигаться дальше. «Вот и все, — подумала она, поглядев на зеленый шатер над собой. «Вот и конец. А я ведь даже не простилась с Аркадием. Зато он теперь свободен в своих действиях. Хоть это…»

В полузабытьи Маша услышала над собой голос. Кто-то сказал по-русски:

— Ой, она дышит!

Маша застонала, голос затих. Но тут же она почувствовала, что ее подняли и повезли куда-то на тряской повозке. Очнулась она уже в постели. Тепло и горячее молоко окончательно привели Машу в сознание. Она увидела около себя двух женщин. Одна из них спросила сначала по-немецки, потом по-русски:

— Ты кто, девушка?

Маша открыла глаза и осмотрелась. Маленькая комнатка с маленьким окошком, с потемневшими от времени бревенчатыми стенами, железной печью. Видно, лесная сторожка. Маше не хотелось отвечать, она, в свою очередь, спросила по-русски:

— А вы кто?

— Мы работницы с фермы, русские мы, пленные. Ухаживаем за скотом у одного фрица, прости господи. У здешнего фермера. Я калужская, а товарка моя с Черниговщины. Нашли тебя на дороге. Ты говори, не бойся.

Маша поверила им, устало улыбнулась.

— Я не боюсь. Я бежала из лагеря…

Женщины переглянулись.

— Куда ты шла?

— На юг.

— Зачем?

— Надо же куда-то идти.

— Ще дытына, — с материнской нежностью по-украински сказала другая женщина и погладила Машу по голове.

Женщины пошептались между собой.

— Слушай… Ты лежи здесь, пока мы не придем. Никто тебя не найдет. Мы завтра повезем молоко на завод и заедем к тебе. Дадим одежонку и скажем, куда тебе лучше идти. Ладно? На столе молоко, пей и поправляйся. Больше у нас ничего нет. Жди и никуда не выходи.