— Конечно, хочу! — перебил его Люсин и вдруг рассмеялся. — Я ведь все понимаю и ценю, Аркадий Васильевич. Более того, я просто преклоняюсь… Но раз уж снимок получился, почему бы не вытянуть из него максимум возможного? Одно к другому-то не касается?

— Теперь я понима-аю! — протянул Аркадий Васильевич. — Наконец-то я вас, Люсин, раскусил. Вы ведь не просто везунок! С этим еще примириться можно. Не надо только за карты с вами садиться… Везунков порядочные обычно люди недолюбливают…

— Из зависти.

— Понимаю, понима-аю! Из зависти! Согласен… Но вы-то ведь хуже, чем простой везунок… Хотите знать, кто вы?

— Конечно.

— Вы привыкший к везению и потому совершенно заевшийся и обнаглевший везунок! Нравится?

— Вполне, — кивнул Люсии.

— Хоть самокритичен, — вздохнул начальник лаборатории. — Мне даже противно, — он дружески подмигнул, — сообщать вам результаты экспертизы. Ведь вы их воспримете как должное. Не как чудо, а как воспринимает закормленный карапуз очередную порцию манной каши! Вы же не удивитесь, вас не проберет благоговейная дрожь перед мощью человеческого гения… Не проберет ведь?

— А чего ей меня пробирать? Я же и сам вижу, что эта змея питон, не знаю только, как она там по-латыни… — Он равнодушно пожал плечами, но краешком глаза все же глянул на собеседника — хотел насладиться произведенным впечатлением.

— Что?! — Аркадий Васильевич был ошарашен. — Откуда вы знаете, что это питон?

— Ежу и то ясно! Вы что, питона никогда не видели?

— Видел! Видел, черт его дери! Но почему именно питон, а не анаконда или этот боа — как там его? — констриктор? Как вы могли это различить?

— Различить? Очень просто… Только мне и различать-то не надо. Я ведь многое наперед знаю. Не верите? Разве принес бы я вам дохлую кошку, если бы не знал заранее, что запечатлелось в ее глазах?

— Да? — Аркадий Васильевич уже не шутил — он и впрямь был слегка озадачен. — Вы что же, ясновидящий?

— Вроде… Про телепатию слыхали?

— Разумеется. Будете выступать в цирке — пришлите контрамарочку.

— Ладно.

— Все же, Люсин, скажите правду — я ведь терпеть не могу загадок! — как вы узнали, что это питон?

— Значит, питон? — поймал на слове Люсин.

— Да, питон.

— Это секрет.

— Вы считаете, что у нас к вам недостаточно внимательно относятся?

— Ну… Аркадий Васильевич, это запрещенный прием! Это шантаж и скрытая угроза. Нельзя смешивать личные отношения с чисто деловыми… — Он рассмеялся. — Три внеочередных анализа — и секрет ваш!

— Если я шантажист, то вы бессовестный и неблагодарный вымогатель… Три анализа?

— Три серии, — поправился Люсин. — Три заказа.

— Один.

— Ладно. Не ваша, не моя… Два!

— Идет.

— Хотите, значит, узнать, как я определил питона?

— Хочу.

— Мне об этом дежурный по городу еще на той неделе звонил. Уж кто-кто, а он все наперед видит!.. Только я, дурак, тогда внимания не обратил…

— Что именно сказал дежурный по городу?

— Питона, понимаете, в зоопарке украли, а дежурный мне тут же и позвонил… Как в воду глядел!

— Так-таки ни с того ни с сего и позвонил? Ой, Люсин, хитришь!

— Какой там «хитришь»! Я сам напросился, — неохотно объяснил Люсин. — Хотел быть в курсе всех необычных происшествий. Следов-то ведь не было, а дело необычное…

— А, понимаю! — догадался начальник лаборатории. — Вы увидели снимок и сообразили, что это мог быть тот самый украденный питон! Верно?

— В общих чертах.

— На сообщение же дежурного вы сперва не прореагировали? Решили, что не по вашей части? — Аркадий Васильевич даже руки потер от удовольствия.

— Угу, — буркнул Люсин.

— Кража питона не показалась вам необычным происшествием! Ведь питонов-то, поди, каждый день воруют? — Аркадий Васильевич вот-вот готов был расхохотаться.

— Вот именно! — улыбнулся и Люсин. — Теперь вы все знаете. Давайте мои экспертизы, и я пошел… За вами два заказа! — Он взял бумаги и фотоснимки, благодарно пожал руку Аркадию Васильевичу и вышел из лаборатории.

Чего он добился откровенным признанием? Права на два экстренных заказа? Завоевал сердце начальника лаборатории и тем самым сделал свою систему абсолютной? В известной мере все это так, но — как бы это объяснить? — Люсин достиг, если только он и впрямь к этому стремился, еще одного. Он разрушил впечатление, которое неизбежно должно было сложиться о нем…

Это и впрямь тонкий вопрос! Одно дело, если Люсин поступил так бессознательно, другое — если был у него здесь холодный расчет. Действительно, Люсин взялся за очень сложное и запутанное дело, которое сделало бы честь любому книжному детективу. Более того, он с блеском, надо сказать об этом прямо, принялся его распутывать. Про ошибки, которые он допускал по ходу следствия (живой человек всегда допускает ошибки: ведь ложные ходы — одно из непреложнейших свойств нашего познания), про эти ошибки знал только он один. Тем паче они не раз служили, как говорится, к вящей славе Господней, иными словами, их можно было представить в преображенном ореоле феноменальных успехов. Не расскажи Люсин, к примеру, о том же питоне, Аркадий Васильевич остался бы в совершенном потрясении. Два-три подобных примера могли бы создать Люсину репутацию гениального следователя. И, самое смешное, она была бы вполне заслуженной!

Почему же Люсин разрушил готовый родиться образ, как разрушал его постоянно? Почему? Здесь, конечно, и лежит ключ — избитая, несомненно, метафора — к его характеру. Но нет ни ясных доказательств, что он поступил так намеренно, ни особых оснований для мнения диаметрально противоположного. Одно только известно совершенно точно: успехам Люсина не удивлялись, их воспринимали как должное. Свой парень в доску, дотошный, старательный, но малость простодушный — у такого все и должно быть в полном порядке! Разумеется, при обязательном условии некоторого везения. О том же, что Люсин необыкновенно везуч, ни у кого не было двух мнений. Постоянному же везению — не фатальному, а, напротив, до смешного глупому, которое даже самого счастливца часто оставляет в дураках, — такому везению быстро перестают удивляться и, как правило, не завидуют. Оно становится нормой, а над нормой долго не рассуждают. Что есть, то есть. Потому и глупым промахам Люсина тоже не удивлялись. Над ним просто беззлобно шутили и легко смеялись, когда эти промахи, выяснившиеся, конечно, задним числом, лили воду на колеса удачливой люсинской мельницы.

Конечно, нельзя было пройти мимо кражи питона! Это же очень странное происшествие и, как выясняется, связано, очевидно, с делом. Аркадий Васильевич это быстро сообразил и, конечно, подивился тому, сколь милостива судьба к добродушному работяге и простаку Люсину! И то правда! Не обратил внимание на кражу, так на тебе — снимок со змеей! Тут уж кто угодно выйдет на след. Дважды такими сигналами не пренебрегают!

Тут все правильно, кроме одного. Аркадий Васильевич или любой другой должен был поставить себя на место того, раннего Люсина, который не только не имел снимков кошачьей сетчатки, но даже и не подозревал о существовании той же Веры Фабиановны — счастливой владелицы сундука Марии Медичи и полдюжины кошек.

Но людям не очень-то свойственно ставить себя на чужое место, тем более когда место это уже навсегда стало уделом прошлого. К тому же Люсин так откровенно подосадовал на свою несообразительность…

Конечно, прекрасный работник этот Люсин, туго без него пришлось бы. Пусть он не хватает звезд с неба, зато уж такой везучий, что любого за пояс заткнет!

Поднявшись к себе, Люсин первым делом взялся за экспертизу, которую Институт криминалистики приложил к снимку. Она была предельно конкретной и краткой: питон Pythoninae reticulatus — сетчатый питон. Оставалось узнать, тот ли это питон, что был похищен из зоопарка.

Люсин позвонил дежурному по городу. Волей неизменно благосклонных к нему звезд сегодня дежурил тот самый подполковник. Он сразу узнал следователя, интересовавшегося всем странным.