Он был русским человеком. И каждый русский гордился, видя в нем лучшие черты своей нации. Но он был сыном всех людей.

Грузин, латыш, француз, араб, узбек одинаково гордились им потому, что он был Человек и представлял все человечество, делая первый шаг в неизвестное. Мы, живущие в СССР, имели право на особую гордость — он был советским человеком, соединяя в своем имени лучшие качества советского человека. По сложным законам познания, мир, вглядываясь в его лицо, по-настоящему хорошо разглядел всех нас. Разглядел и лучше понял. За его улыбкой стоял дух народа. За его делом — стояло дело народное.

Вот почему имя Гагарина в один час покорило планету. И по той же причине нет на земле дома, где бы не разделяли сегодня нашу утрату.

Дело его жизни… Об этом так много сказано, что нет нужды повторять, как прошел его звездный час утром 12 апреля 1961 года, как много стало понятным с этого часа и как много стало возможным с этого часа. Плывут корабли по Атлантике. Много славного было на суровой морской дороге за пятьсот лет, но мы, говоря об Америке, всегда вспоминаем Колумба, открывшего новую землю. Такое же место в истории уготовлено и Гагарину. Люди привыкнут к тому, что три имени будут стоять рядом: Колумб, Магеллан, Гагарин.

Сегодня именем Гагарина мы назовем новые улицы, назовем, наверное, хороший, достойный этого имени город, мы поставим Гагарину памятник из самых долговечных металлов — это для тех, кто будет жить завтра. А мы вчера еще знали его живым. Знали, как он улыбается, как ходит. Кто-то в последний раз видел, как он надевал шлем, садясь в самолет. Жена помнит его последнее слово. Кто-то вчера получил письмо от него, а кому-то почта, возможно, еще несет его письма.

Он был хорошим человеком. Я видел его множество раз, знал достаточно близко.

Я помню, как худенький майор сбежал к нам по деревянным ступеням в домике над Волгой на другой день после приземления, помню, с какой радостью и удивлением рассматривал майор первые снимки в газете.

Семь трудных лет не изменили Гагарина.

О трудностях, какие вышли на его долю, не все и догадывались. Работа, семья, учеба и внимание людей — жадное, ненасытное, порой изнуряющее. Гагарин нес эту ношу с честью и достоинством настоящего человека и коммуниста. Не на все просьбы и пожелания он мог ответить «да». Он отвечал и «нет», в том числе нам, журналистам. Но делал это с предельным тактом и добротой. Он умел одинаково хорошо говорить и с английской королевой, и со старухой крестьянкой, которая, помню, узнала его на дороге под Ярославлем и, крестясь, подошла «поглядеть на Гагарина». Очень ему помогала в этом открытая улыбка сердечного русского человека. Наблюдая его, я всегда думал, какой безошибочный выбор сделан в апреле 61-го.

Всем нам Гагарин дорог еще и потому, что тридцать с небольшим лет его жизни — это частица нашей общей судьбы. Это детство с недоеданием, латаными штанами и учением при керосиновой лампе. Это юность после войны с кипением работ и комсомольских страстей. Это зрелость, когда убеждения позволяют человеку назвать себя коммунистом. В Гагарине мы видели своего человека.

Этим объясняется глубина наших симпатий с того дня, как мы услышали его имя, и глубина нашей скорби сегодня, когда мы с непокрытыми головами стоим у свежей могилы.

Авиационная катастрофа… Гагарин, прошедший через все главные двери опасности и риска семь лет назад, вернулся к нам невредимым. Что может случиться с ним на Земле или чуть выше ее? Так, наверное, думали многие, так, возможно, думал и сам Гагарин. И, возможно, поэтому есть сегодня какое-то ощущение нашей вины: а, может, не уберегли? Конечно, даже просто на скользкой улице может кончиться жизнь человека. Но кто из нас остается в гололед дома? От жизни не отгородишься. Мужчина не может позволить обложить себя пуховиками опеки, как бы ни дорога была его жизнь для других. Гагарин тем более хотел оставаться Гагариным. И с этим нельзя было не считаться.

Он постоянно летал, тренировался, говорил о новых полетах. Можно ли было запретить ему то? Думаю, что это трудное дело. Я, помню, ехал в одной машине с Гагариным сразу же после полета. На чистом шоссе «Волга» шла еле-еле.

Я упрекнул шофера: «Ну прибавь». Шофер посмотрел очень строго: «Разве не видишь, кого везу». И вот совсем недавняя встреча. Те же люди в машине. Едем с излишней скоростью. Милиционеры, увидев Гагарина, «делают ручкой». Толкаю шофера: «Нельзя так». Но шофер и Гагарин улыбнулись, переглянувшись: «Надо спешить, много людей ждут»…

Сегодня мы вспомним Королева, Комарова.

Великий путь неизбежно отмечен потерями. Но как во время войны гибель друзей вселяла в нас силу, так и сегодня печаль не остановит движения вперед.

Да будет светиться вечно и служить нам примером славное имя: Юрий Гагарин.

_{Фото В. Пескова и из архива автора.}

 _{29 марта 1968 г.}

Поселок назван: Газета

(Отечество)

В прошлом году, пролетая над Уралом на вертолете, на карте у летчиков я прочел странное название деревеньки: Газета.

— ?

Летчики пожали плечами.

Мы сделали поворот и через десять минут увидели деревеньку — несколько дворов на поляне, со всех сторон окруженные лесом.

Санный след по глубокому снегу соединял деревеньку с миром. Из крайней избы выбежал человек и, закрываясь от солнца, помахал нам рукой.

Газета… Вид деревеньки только раздразнил любопытство. На карте ближайшим к Газете

Поселок Газета.

крупным поселком была Сосновка. Предполагая там школу, уже из Москвы я написал сосновским ребятишкам и попросил разузнать о Газете — когда появилась, почему такое название?

Каждый из нас обязательно с самого детства пытался найти ключи к тайнам названий. Мы без труда решаем задачу, если нашу деревню называют: Сосновка, Осиновка, Дубовка, Березовка. Тут все ясно, даже если сегодня лесом и не пахнет возле деревни.

Без особых усилий находим смысл и многих названий в городе. Известно, что Сокольники в Москве — это место, где при Иване Грозном жили мастера соколиной охоты. Котельники — жили котельщики. Хамовники — это большая слобода ткачей (хамовников). Басманная улица — улица пекарей, выпекавших басман (казенный хлеб). Однако не все так легко объяснить.

Вот, например, слово «Москва». Много десятков лет люди ученые спорят, откуда пошло это слово. Было много гипотез, в том числе и такая: «Москва» — это искаженное слово «мосткова», то есть река, имеющая много мостков. Легко заметить уязвимость подобного толкования.

Убедительней одно из самых первых предположений: Москва на языке сарматов, некогда живших на просторах России, означает «искривленная», «крутящаяся». Это вполне согласуется с характером русла Москвы-реки, прихотливым, извилистым.

За годы поездок у меня в записной книжке скопилось много любопытных названий. Некоторые из них я знаю на память. По дороге на Ярославль есть, например, деревеньки: Большие Львы и Лисавы. Есть в Подмосковье поселки с названием: Щеглы, Снегири. В Воронежской области есть речка Тихая сосна, то есть текущая в соснах. Но сосен не видно. Река течет в камышах, и привычные звуки названия на берегу туманной воды обретают совсем иной смысл: Тихая со сна — тихая после сна. Поэтично.

Но этому чувству при поисках смысла поддаваться опасно. Однажды в машине по дороге в Москвы зашел разговор о Мытищах.

— Мытищи… Мы тыщи — нас много! — предположил один из нас, и всех удовлетворило это оригинальное толкование. Но мне оно показалось неверным.