— Хозяином? — опешила она. — Выходит, ты с ними? С немцами…

— Слава аллаху! — воскликнул Амирхан. — Наконец уразумела.

— Уразумела, уразумела, — закачала Мадина головой в горести. — Неужто все сызнова? Неужто прежних бед мало? Зачем ты явился? Скажи, что тебе нужно от нас? — Глаза ее покраснели, набухли от слез.

— Успокойся, что же это ты! — Амирхан был искренне удивлен, что ему оказан такой прием. — Другая бы радовалась. День наконец сменил ночь.

— Прошу тебя — уходи. Сюда могут прийти. — Мадина покосилась на вещмешок с сожалением и тоской: только теперь она поняла, что натворила, задерживая сына дома. — Увидят тебя… Ну как тебя уговорить. Азамата ждут. И сюда могут прийти. И так к нам… Смотрят на нас… Иди, сынок. Сейчас хватятся товарищи. Чего же ты мешкаешь! О, всевышний, что я наделала! — Она разрыдалась: — Пропади все пропадом! Прокляли нас, прокляли!

— Перестань, Мадина. Все кругом перекрыто. Ну-ка, Азамат, дай-ка матери воды. — Амирхан взял женщину за плечи: — Кого это ты ждешь? Никто сюда не явится. А если и явится, — подчеркнул он с особой значимостью, — то только свои. А ты, — бросил племяннику насмешливо, когда он пришел с кружкой, — можешь убрать вещмешок…

— Э-э! — махнул Азамат обреченно рукой. — Всю жизнь мы по каждому поводу… Боимся, ждем, как провинившиеся. Когда и нас…

Мадина сделала глотка два и продолжала беспомощно, безнадежно сокрушаться, посматривая перед собой безумными глазами:

— Неужто прежнего горя мало? Осталась без мужа. Дети росли без отца. Что еще тебе от меня нужно? Прошу тебя — уходи! Уходи, прошу тебя!

— Что такое ты болтаешь?! — вспыхнул Амирхан — он понял, куда она клонит, да недоговаривает самых неприятных для него слов.

Как ни пытался он вести разговор задушевно, не повышать на нее голос, как бы она ни возмущалась, ни выговаривала бы ему, — прорвало, однако, как непрочную плотину водой. Нужно было сдержаться и не наговорить пугливой женщине в порыве гнева лишнего. Жалея об этом, сказал в оправдание:

— Или забыла, кто довел твоего мужа до смерти? Кто пустил нас по миру? Кто весь наш род норовил растоптать, уничтожить? Кто кого! Каждый получит свое! Никого не пощажу.

Мадина снова вскочила.

— Я знаю, чего ты хочешь! — заявила она. — Ты хочешь мести. Убить и сына Соколова, и его жену, внука… Только помни, месть может обернуться возмездием…

— Не-ет, невестка! — вымолвил угрожающим тоном Амирхан. — Мне этого мало. Полетят не только головы Соколовых. Всех в бараний рог согну. Всю Советскую власть свергнуть надобно. Я хочу вернуть родину. Сделать ее такой, какой она была, какая она мне по душе. Мне нужны мои земли. И твои, Мадина. И Азамата. И той, которая спит. Солнце поднималось на востоке — и будет подниматься там, где положено, Так должно быть, и так будет, вот увидишь.

— Ты хочешь крови. Нет! Не бывать этому! — Глаза Мадины теперь сухо горели. — Мне ничего не нужно. Все, что у меня есть, — это мои дети. Мне этого хватит. И оставь нас в покое. Сына моего не трогай. Не впутывай. Лучше уходи. Не губи нас. Уходи!

— Крепко же тебя напугали. Заладила: уходи, уходи! — налился злобой Амирхан. — Кого прогоняешь? Давала бы отчет своим словам. Или я у чужих? Скажи!

— Хорошо! Ты хочешь, чтобы мы ушли?

— Час от часу не легче, — тяжко вздохнул деверь.

— Мама, да что ты, в конце концов! — заговорил наконец и Азамат, взяв дядю под защиту. — На самом деле, давала бы отчет своим словам. На Кавказе живем, чужому даем приют, а ты… своего гонишь. Это она расстроилась из-за меня, — стал он и мать оправдывать.

— Я понимаю тебя, Мадина. — Амирхан и не хотел выказывать зло на нее, проявлял выдержку. — Сполна досталось тебе. Только успокойся. Ты еще не раз будешь вспоминать наш разговор. И смеяться над тем, как прогоняла меня. Бояться тебе теперь некого. Не сержусь я на тебя, — мягко заверил он ее, — то видит аллах. Пробуду я здесь недолго. Работы у меня много. Так что сидеть здесь у вас не придется. И жить есть где…

Он замолчал: донесся тяжелый гул, задрожал пол под ногами.

— Слышите, движется танковая армада. Вот и все! И так каждый город будут занимать. — Амирхан как бы ставил точку в затянувшейся беседе:

…После завтрака мужчины остались в маленькой комнате Азамата одни; это была и спальня, и рабочий кабинет его. Стояла кровать, на стене висел небольшой ковер старинной работы, у окна, которое глядело в просторный ухоженный сад, поместился небольшой письменный стол, на нем лежали книги.

— Город я хотел пройти пешком, — делился Амирхан, посматривая время от времени в сад — окно было открытым, и свежий, утренний воздух проникал в маленькую комнату вместе с пением птиц. — Пройдусь, думаю. Город вырос. Но по-деревенски все построено. Правда, немногие дома уцелели. Техника у немцев что надо. Своими собственными глазами увидишь. И ты поймешь — перед такой силой никто и ничто не устоит. Да нам что надо? Свою жизнь наладить. Верно? А ты, значит, у нас историком стал? Для общего развития сойдет. Потом мы с тобой другим займемся. Ты в партии?

— Нет, — ответил Азамат.

— Вот как! — удивился Амирхан. — Как это они доверили вести в школе историю беспартийному?

— Не приняли они меня, я хотел, — стал оправдываться Азамат. — На бюро райкома не утвердили. Начальник отделения милиции решил отомстить… — Он не стал говорить, что так получилось из-за него, дядьки. — Да ты, наверно, помнишь его — Тариэл Хачури.

— Этот беспризорник, которого подобрал Соколов? — скривился Амирхан. — И его прикончим, как только попадется. Кончилась их бесславная пора. Плюнь. О другом надо думать…

— Обидно, понимаешь.

— Нашел из-за чего горевать, — успокаивал племянника Амирхан. — Наоборот — очень хорошо, что так случилось. Чище будет твоя биография.

— Дядя Амирхан, ты так и не рассказал, как оказался в Германии.

— Я ведь, ты помнишь, учился в Германии. Мы, сынок, на западе получали образование. В двадцать девятом году я и махнул туда. Понял, что здесь мне житья не дадут. Через Турцию перебрался к немцам. Был уверен — оттуда начнется мощный поход на Восток. И как видишь, не ошибся. Ты не представляешь, какие силы задействованы, подняты на ноги. Впрочем, сам все увидишь и поймешь. И разумеется, примешь участие. Сейчас оставаться в стороне невозможно. Каждый должен занять свое место.

Азамат подобрался, лицо заострилось.

— Там, в Германии, — продолжал дядька возбужденно, — мне пришлось изменить свое имя и фамилию. Всего лишь для удобства. На западный манер. Амир Таран! Легко произносить и звучно, верно? Там любят звучные имена. Коротко и ясно. А тебя будут называть Ази Таран. Красиво! Кстати, я привез всем подарки. Но для тебя есть у меня особый подарок. — Он полез в сумку, достал новенький кольт, так и засверкали его гладкие вороненые бока. — Можешь владеть этой штукой?

— Военную подготовку проходил.

— Штука проверенная, стреляет — будь здоров! — расхваливал Амирхан. — Спрячь пока что. Матери смотри не показывай. Держи в надежном месте. Ну так вот, — продолжал он рассказ, когда был спрятан кольт, — мне предстоят поездки по всему Северному Кавказу, различные встречи. Представляется возможность создать свое управление: «Терек»! Здорово, верно? Мне поручили связаться с влиятельными людьми…

Амирхан не стал говорить племяннику всего, рассудив, что всему свой час. Не стал сообщать даже то, что для этой работы привлечены и многие другие эмигранты. Хотя с самого начала разговора понял, что Азамат свой человек, ему можно доверять: с таким заискивающим восторгом смотрел он на дядю.

— Одно дело — стратегия на поле боя, сынок, — продолжал Амирхан оживленно, — а другое дело — дипломатия. Старое, проверенное многими поколениями оружие. Планом «Эдельвейс» решаются и экономические задачи. Ты, как историк, меня хорошо понимаешь. Вот мы и займемся добычей полезных ископаемых нашего золотоносного Кавказского края. Вот ведь где истинная стратегия.

— К Ноябрьским праздникам должны были сдать шахту «Октябрьская», — подсказал Азамат. — Там богатейшие залежи вольфрама.