Относясь с некоторым пристрастием к чернокудрой красавице, героине нашего романа, мы с охотою посвятили ей это небольшое отступление, желая пролить свет на некоторые особенности ее поведения, которые — мы готовы признать это — выглядят достаточно неестественными в романе, хотя в обыденной жизни представляют собой весьма частое явление. Нам хотелось объяснить, как получилось, что именно Минна переоценила склонности, таланты и дарования молодого красавца, посвящавшего ей все свое время и помыслы и чье обожание делало ее предметом зависти почти всех хорошеньких женщин, в немалом числе сидевших за пиршественным столом. Может быть, если прекрасные читательницы возьмут на себя труд заглянуть в собственное сердце, они согласятся, что, если какой-либо юноша проявляет изысканный вкус, выбирая из целого круга соперниц, весьма охотно принявших бы его ухаживания, одну и делает ее предметом своего исключительного внимания, дает ему право ожидать от своей избранницы (если не в силу какого-либо иного чувства, то хотя бы из чувства признательности) проявления к нему изрядной доли благосклонности и даже пристрастия. Если после всего сказанного поведение Минны все же покажется непоследовательным и ненатуральным, то это уже не наша вина, ибо мы излагаем факты такими, каковы они бывают в действительности, не имея претензии придавать большую достоверность событиям, которые на первый взгляд уклоняются от нее, и не наделяя постоянством самое непостоянное во вселенной — сердце прекрасной и избалованной успехом женщины.

Нужда, мать всех искусств, может научить также и притворству, и Мордонт, хотя и был новичком в ее школе, не преминул воспользоваться данными ею уроками. Он понял, что если хочет следить за поведением тех, на ком сосредоточены были все его мысли, то прежде всего должен скрыть свои собственные чувства и казаться настолько увлеченным своими соседками за столом, чтобы Минна и Бренда подумали, будто он ничего другого и не замечает. Веселые Мэдди и Клара Гроутсеттар, которые считались богатейшими невестами на острове и в настоящую минуту были счастливы уже одним тем, что сидели за столом вдали от бдительного ока своей тетушки, почтенной леди Глоуроурам, с радостью встретили попытки Мордонта быть любезным и занимательным и принялись отвечать ему тем же. Вскоре между ними завязалась увлекательная беседа, которую джентльмен, как это обычно бывает, оживлял своим остроумием или потугами на остроумие, а дамы от души надо всем смеялись и все одобряли. Однако среди этого показного веселья Мордонт не забывал время от времени возможно незаметней бросать испытующий взгляд на дочерей Магнуса, и снова ему показалось, что старшая, увлеченная разговором с Кливлендом, не уделяла окружающему обществу ни малейшего внимания, тогда как Бренда, убедившись, что Мордонт занят другими, все чаще посматривала с выражением и досады и грусти на компанию, в которой он теперь находился. Юношу чрезвычайно тронули смущение и тревога, отражавшиеся, как ему казалось, на ее лице, и он мысленно положил в тот же вечер непременно найти случай для более обстоятельного с ней объяснения. Он хорошо помнил слова Норны, что прелестным сестрам грозит опасность, какая именно — оставалось для него тайной, но он сильно подозревал, что она крылась в том глубоком заблуждении, в каком пребывали девушки относительно истинного характера дерзкого и самоуверенного чужестранца, и тут же втайне решил сделать все возможное, чтобы разоблачить Кливленда и спасти подруг своего детства.

Предавшись подобным мыслям, он мало-помалу стал все меньше внимания уделять обеим мисс Гроутсеттар и, быть может, совсем забыл бы о необходимости разыгрывать перед дочерьми Магнуса Тройла роль равнодушного зрителя, если бы не подали знака дамам удалиться из-за стола. Минна со свойственной ей грацией величаво склонила голову в общем поклоне, с особой выразительностью взглянув при этом на Кливленда. Бренда, вся вспыхнув, что случалось всякий раз, когда она сознавала, что за ее действиями, хотя бы самыми незначительными, наблюдают посторонние, поспешила сделать тот же прощальный поклон с замешательством, близким к неловкости, которое, однако, благодаря ее юности и застенчивости выглядело и естественным и очень милым. Снова Мордонту показалось, что она отыскала его глазами среди всего многолюдного общества. Впервые он отважился встретить ее взгляд и ответить на него. Бренда, заметив это, вспыхнула еще больше, и к смущению на ее лице прибавилась тень недовольства.

Когда дамы удалились, мужчины принялись пить всерьез и по-настоящему, что по обычаям того времени неизменно должно было предшествовать вечерним танцам. Сам старый Магнус как словами, так и собственным примером призывал присутствующих «даром времени не терять, ибо дамы скоро заставят их немало поработать ногами». В то же время он подал знак стоявшему позади него седовласому слуге, одетому в платье данцигского шкипера, который, в дополнение ко многим другим обязанностям, выполнял еще и обязанности дворецкого.

— Скажи-ка, Эрик Скэмбистер, — обратился к нему хозяин, — нагружен ли уже корабль «Веселый кантонский моряк»?

— Даже выше ватерлинии, — ответил шетлендский Ганимед, — добрым нанцем, ямайским сахаром и португальскими лимонами, не говоря уже о мускатном орехе, тостах и воде прямо из Шеликотского источника.

Громко и долго смеялись гости над этой узаконенной обычаем шуткой между хозяином и дворецким, служившей своего рода предисловием к появлению чудовищных размеров пуншевой чаши. То был подарок, сделанный Магнусу капитаном одного из судов почтенной Ост-Индской компании, которое по пути из Китая домой было отнесено непогодой на север, в Леруикский залив, где ему удалось расстаться с частью груза, не без некоторого ущерба для королевской таможни.

Магнус Тройл, один из главных его покупателей, оказавший, сверх того, капитану Кули немало услуг, при отплытии корабля получил в подарок этот великолепный пиршественный сосуд, при одном виде которого, когда Эрик Скэмбистер вошел, сгибаясь под его тяжестью, гул одобрения пронесся среди присутствующих. Полными до краев кубками встречены были добрые традиционные тосты за процветание Шетлендии. «Смерть головам, на которых никогда не растут волосы!» — таково было пожелание успеха в рыбной ловле, объявленное громовым голосом самого юдаллера. Клод Холкро при всеобщем одобрении предложил: «Здоровье высокочтимого хозяина и прелестных сестер хозяюшек! Да здравствует род человеческий! Смерть рыбам! За изобилие плодов земных!»