Но, вопреки всему,
я счастлив оттого,
что есть на свете женщина,
судьбой приговоренная
жить
В радиусе действия
сердца моего!..
* * *
Тот самый л у ч ,
который
твоих коснется рук,
покинув
мыс К и т о в ы й ,
опишет полукруг.
И в море не утонет.
Пушист и невесом,
он был в моих ладонях
застенчивым птенцом...
Он замелькает вскоре
над рябью свежих л у ж .
3 844
65
Сквозь облако тугое
пройдет тончайший л у ч .
И облако, как сердце,
пронзенное стрелой,
забыто н рассеянно
повиснет над страной.
На запахи грибные
прольется луч из тьмы.
И за лучом
печные
потянутся дымы.
Он высветит,
с разбега
запутавшись в звонке,
скелет велосипеда
на пыльном чердаке.
Смахнет росу
с тычинки
ленивого цветка.
В больших глазах волчихи
застынет, как тоска.
Упав на лес полого,
пожухлый лист пронзит.
Перечеркнет болото.
По насту заскользит.
На половицы в доме
он хлынет, как обвал...
Я пил его с ладони.
Пил,
словно целовал...
Покинул мыс Китовый,
к а к песня для двоих,—
тот самый л у ч ,
который
коснется губ твоих.
В В Е Р Х - В Н И З . . .
Пусть продолжается наше кочевье.
Ты от привычного
отмахнись...
Владивосток
будто качели:
66
вверх — вниз,
вверх — вниз...
Это — без наигрыша и рисовок —
у океана
природа учится.
Это
на спины щербатых сопок,
сопя и кряхтя,
взбираются улицы.
С Э Т И М И улицами поспорь.
Их крутизну положи в конверт...
Владивосток
будто любовь:
В Н И З — вверх,
вниз — вверх...
Капли прибоя утри со лба,
ветру серьезному поклонись...
Владивосток
будто судьба:
вниз — вверх,
вверх — вниз...
Та ли дорога или не т а , —
в наших ладонях
бессонный век...
Владивосток
будто мечта:
вверх,
вверх,
вверх,
вверх!
ЗЕЯ
Ты пока что напрыгайся,
Зея.
Скалы вымой. Кедрач остуди.
Через эту п р о т я ж н у ю землю
горделиво и крупно
лети.
11тиц
уверенным плеском напутству
Ширься.
Брызги метни в облака.
67
Ты пока что поцарствуй!
Побуйствуй!..
Только вес это, Зся,
пока.
Потому что рассчитана доля
для тебя, шебутная вода.
Человечество здесь —
молодое.
Человечество здесь —
навсегда.
Человечество строит плотину.
Так,
что шелесты зейскнх глубин
превращаются — необратимо! —
в ослепительный шорох турбин.
Будет яростным он до озноба.
Будет выверен он и воспет...
Все подсолнухи
шара земного
повернутся
на этот свет!
О Г Л Я Н У В Ш И С Ь . . .
И все ж ,
пройдя сквозь тайгу и пустыни,
поверив в детей,
как в себя самих,
мы знаем:
не кончится,
не остынет
и не ослабнет,
хотя бы на миг,
напористость плуга,
дыханье завода,
движение
скальпеля и пера...
Мы помним о том,
что любое Сегодня —
всего лишь
завтрашнее
Вчера.
68
• * *
Горбуша
в сентябре
идет метать икру...
Трепещут плавники, как флаги на ветру.
Идет она, забыв о сне и о еде,
туда, где родилась.
К единственной воде.
У г а р о м ,
табуном,
лавиною с горы!
И тяжелеют в ней дробиночки икры...
Горбуша прет, шурша,
как из мешка -- горох.
Заторы сокруша.
И сети распоров.
Ш а т а я с ь н бурля,
как брага на пиру,
горбуша
в сентябре
идет метать икру!..
Белесый водопад вскипает, будто п у н ш ,
когда в тугой струе —
торпедины горбуш.
И дальше — по камням.
На брюхе —
через мель!
Зарыть в песок икру.
И смерть принять взамен.
Пришла ее пора,
настал ее черед...
Здесь — даже не река,
здесь малый ручеек.
В него трудней попасть,
чем ниткою — в иглу...
Горбуша
в сентябре
идет метать икру!
Потом она лежит —
д о ж д и н к о й на стекле...
Я буду кочевать по голубой земле.
69
Валяться на траве,
пить бесноватый квас.
Но в свой последний день,
в непостижимый час,
ноздрями ощутив
последнюю грозу,
к порогу твоему
приду я,
приползу,
приникну,
припаду.
Колени в кровь сотру...
Горбуша
в сентябре
идет метать икру.
К С Е Н И И
Вырастешь, Ксения,
строки эти прочти...
Водосточные трубы
уже устали трубить!
Целый час ты живешь на земле.
Прими ее.
II прости,
что земля еще не такая,
к а к о ю ей надо
быть...
На земле умирают и плачут.
По земле ручьи бегут нараспев.
Задыхаются пальмы.
Чавкает тундровый мох...
Я хотел ее сделать
самой праздничной
И не успел.
Я хотел се сделать
самой улыбчивой!
11 не смог.
Я над нею трясся.
Я со так просил!
Я земле открывался.
Понял ее язык...
70
Ты прости отца.
У него не хватило сил
накормить голодных,
о ж и в и т ь убитых,
обуть босых.
М ы —
всегда продолженье.
И я
не начал с нуля.
М ы
всегда продолженье!
Распахнута настежь дверь.
Будет самой счастливой
твоя и моя земля.
В это верит отец!
И ты —
непременно —
верь!
Ты пока что не знаешь,
как пронзителен шар земной.
Что такое «светло»—
не знаешь.
Что такое «темно».
Что такое «весна».
(Хотя родилась ты
весной.)
Что такое «снег».
(Хотя снега
полным-полно.)
Целый час ты живешь на планете...
Привыкай дышать.
Продолжай сопеть.
Начинай басить
с номерком на руке...
Д а ж е имя свое
еще не можешь ты удержать
в малюсеньком,
почти невзаправдашнем
кулачке.
71
ХИРОСИМА
Город прославился так:
вышел военный чудак,
старец
с лицом молодым.
«Парии,—
сказал о н , —
летим!
М а л ь ч и к и ,
время пришло.
Дьявольски нам повезло!..»
В семь сорок девять утра
все было так, к а к вчера.
« Т о ч к а . . . —
вздохнул офицер,—
чистенько
вышли на цель...»
В восемь двенадцать утра
сказано было:
«Пора!..»
В восемь пятнадцать,
над миром взлетев,
взвыл торжествующе дымный клубок!
Солнце зажмурилось, похолодев.
Вздрогнули оба:
и «боинг»,
и бог!..
Ш т у р м а н воскликнул:
«Ой, к а к красиво!..»
В эту секунду в расплавленной мгле
рухнули
все представленья о зле.
Л ю д и узнали,
что на Земле
есть Хиросима.
И не'т Хиросимы.
72
Р А З Г О В О Р О С Н Е Г Е С С Е М И Л Е Т Н И М
К А С А Н О М — С Ы Н О М С И Н Г А П У Р С К О Г О П О Э Т А
Г О Б О С Е Н А
Ка Сапа море утомило.
Но он —
серьезный человек.
И —
проникая в тайны мира —
он просит:
— Расскажи про снег!
Я рисовал, да не выходит.
Н и к а к его я не пойму...
Он — к а к мороженое?..
— Вроде...
— Не может быть!..
— Ну почему?
Представь,
поверь такому чуду:
зимой у нас, в моей М,оскве,
лежит мороженое всюду —
па улицах,
и на траве,
и на деревьях,
и на крышах.
В любых дворах.
У всех дверей.
Д л я всех девчонок и мальчишек.
А в зоопарке — для зверей.