Мальчик убежал, а Заикин в ожидании машины опустился на брошенное под ограду толстое дуплистое бревно. Прислонившись спиной к забору, стал вспоминать о родных краях, о доме. Перед глазами появилась мать. Она выглядела сильной, полной жизни, такой, какой осталась в его памяти с детских лет, с той счастливой поры, когда и отец и мать были молодыми, а он, шустрый мальчишка, — их радостью и утехой.

3

Дивизия генерала Булатова, используя глубокий прорыв наших кавалеристов, значительно оторвалась от других соединений армии и вместе с конниками с ходу овладела одним из городков Правобережной Украины, уничтожив при этом оборонявшийся в нем гарнизон. Здесь и заняли круговую оборону. И все обошлось бы самым лучшим образом, если бы не оплошность тех же конников. Не предупредив дивизию, они ночью бесшумно поднялись и двинули вперед, думая с ходу освободить следующий город, который мог быть в ближайшие дни превращен отступавшим противником в крепкий узел обороны.

В дивизии на уход кавалеристов вовремя не среагировали. Если со стороны фронта и левого фланга были высланы и усиленные дозоры, и боевое охранение, то по обеспечению правого фланга ничего не было сделано ни штабом, ни замкомдивом полковником Соскиным, которому эти вопросы были вменены в постоянные обязанности. Не предпринял со своей стороны никаких мер и командир правофлангового полка подполковник Лымарь, прибывший в дивизию лишь накануне и вступивший в должность вместо убывшего по ранению полковника Рослого. Все остальное пошло само собой. Утомленные в многодневных непрерывных боях люди, получив приказ об отдыхе, повалились замертво, противник вроде бы только того и ждал. Нанеся внезапный удар по нашему правому флангу, он прорвался к району расположения штаба дивизии, вышел в тыл некоторых обороняющихся частей.

В результате дивизия к утру оказалась отрезанной от главных сил армии, которые к этому времени также были остановлены ударами двух сильных вражеских группировок. Расстояние между дивизией и другими соединениями достигло более десятка километров. На обоих ее потесненных флангах повисли хотя и небольшие по составу, но достаточно пробивные вражеские группы.

Обстановка в дивизии осложнилась еще и тем, что накануне был ранен начальник штаба, а ночью, при отражении напавшей на штаб немецкой мотопехоты, получил тяжелое ранение и сам комдив — генерал Булатов. Хотя он и остался в штабе, управлять частями у него не было сил. Раненный осколком в грудь, генерал потерял много крови и к утру находился в очень тяжелом состоянии. Вывезти генерала в медсанбат не удалось.

Тылы дивизии, не успев продвинуться за боевыми частями, оказались вне окружения. Хорошо, что рядом размещался медпункт дремовского полка. И теперь капитан Решетня не отходил от генерала.

Получив приказ занять оборону на новом рубеже, Дремов негодовал:

— Как позволили противнику прорваться к штабу?! Ясно — прозевали!

Приняв все меры боевого обеспечения, Дремов тут же начал отвод полка на участок наиболее вероятного очередного удара противника, проходившего по холмистой, вполне доступной для наступления местности, перехватывавшей одну из основных шоссейных магистралей этой части Приднепровья.

— Опять нашли козла отпущения, — ругался Великий, разглядывая на карте новый оборонительный район, пересекаемый по центру шоссейкой. — Видали, товарищ полковник? — обратился он к подъехавшему верхом Дремову. — Садись и кати к богу в рай!

— Не будем сейчас об этом, — внешне невозмутимо ответил Дремов. — Приказано срочно явиться в дивизию… Генерал совсем плох.

— Как в дивизию? Насовсем? — У Великого отвисла нижняя губа, а лицо, и без того длинное, еще больше вытянулось.

— Вроде так. Приказ командарма…

— В такой обстановке? А Соскин? Кишка тонка?

— Не нам о нем судить. Зови Новикова, — поторопил Дремов начальника штаба, оглядывая свой последний полковой НП.

На войне всякое бывает. Иногда даже такое, чего в другое время и нарочно не придумаешь. То и произошло в дивизии Булатова в течение нескольких часов. Вместо успешного наступления она оказалась в полуокружении, и трудно было сказать, как сложится ее судьба в ближайшее время. Она сразу потеряла командира дивизии и начальника штаба, под руководством которых в течение последних двух лет решала самые сложные и разнообразные боевые задачи. Накануне потеряла одного из лучших командиров, полковника Рослого, о боевых делах которого было хорошо известно во всей армии. Нигде не могли найти как в воду канувшего замкомдива полковника Соскина. Ни в одной из попавших в окружение боевых частей его не было… Предпринимались меры ночью прорваться к городу, чтобы просмотреть район, где размещалось управление дивизии до нападения противника, но все попытки оказались безуспешными. Потеряв двух солдат, разведгруппа возвратилась в свое расположение. Когда начали более детально разбираться, то несколько офицеров штаба заявили в один голос, что за время пребывания штаба на окраине города полковник Соскин там вообще не появлялся. В целом дивизия оказалась в весьма тяжелом положении. И поправить ее дела Военный совет поручил Ивану Николаевичу Дремову, веря в его способности.

Именно потому, что такое доверие Дремову было оказано, он, направляясь к новому месту службы, испытывал душевное волнение. «Хватит ли сил, способностей, особенно знаний стать достойным преемником опытного Булатова? Жаль, конечно, что не удалось в свое время получить высшее военное образование». Вспомнились настоятельные советы генерала Громова, который даже в той сложной обстановке, которая сложилась в Испании под Бильбао, не упускал случая напоминать офицерам-землякам об их долге совершенствовать свои военные знания.

Имея за плечами большой опыт службы в войсках и диплом в кармане об окончании военной академии имени Фрунзе, генерал Громов сразу же после возвращения на Родину пошел в Академию Генштаба, а теперь вон он где! Ворочает целым фронтом. «Ну вот, теперь появляется возможность и мне проявить свои способности, а на то, что «академиев не кончал», скидки не будет. Придется тебе, Иван, сдавать экзамены здесь», — заключил Дремов.

Послушав на НП дивизии доклады и предложения некоторых офицеров о положении частей, составе и характере действий противника, Дремов, взвесив общую обстановку, принял, как он считал, обоснованное решение. — Так вот, Яким, — обратился он к Бражникову, только что назначенному начальником штаба дивизии. — Нам с тобой сейчас необходимо в срочном порядке, во-первых, организовать по всему фронту надежную разведку, чтобы не прозевать сосредоточения противника для нового удара. Во-вторых, создать активный боевой порядок. О сплошном фронте не может быть и речи. У нас для этого нет сил, да и особой необходимости. На второстепенных участках можно ограничиться наблюдением.

Бражников согласно кивнул головой, а Дремов продолжал:

— За счет экономии сил и средств на второстепенных направлениях мы получим возможность иметь сильные подвижные резервы. А это значит, что сможем сами навязывать противнику свою волю. — Он опять посмотрел на Бражникова. Подполковник уверенно произнес:

— Понятно, товарищ комдив. В создавшейся обстановке инициатива может стать больше, чем когда-либо, решающим фактором.

— Да. Именно инициатива. О ней сейчас должна идти речь. В начале войны нам не удалось избежать недостатков в организации не только боев, но и операций. Помнишь, как неудачно закончилось наше наступление в районе Демянска в период с января по май сорок второго? Хотя войска Северо-Западного фронта превосходили 16-ю немецкую армию в силах и средствах в полтора-два раза, но с поставленной задачей не справились. Почему? Говорят, что одной из причин неудачи было пренебрежение важнейшим принципом оперативного искусства, открытым еще две тысячи лет назад древнегреческим полководцем Эпаминондом. Суть его, как писал Энгельс, состоит в неравномерном распределении войск по фронту в целях их сосредоточения «для главного удара на решающем пункте». И хотя в нашем оперативном искусстве этот принцип является основополагающим, там его грубо нарушили, ссылаясь на большие трудности, связанные с условиями местности.