Шаг через порог на негнущихся ногах и главным теперь стало дойти до стула и не упасть. За столом приятная молодая женщина, не намного старше меня. Она улыбнулась и предложила присесть.

-Как вас зовут? – мелодичный голос приятно ласкал слух.

- Женя…М-м-м, Бекетова Евгения Максимовна.

-Замечательно, Женя, сколько Вам полных лет?

Во рту пересохло от волнения, и я с трудом могла говорить.

-Двадцать три.

-Жалобы есть?

Я впала в ступор. Пожаловаться на беременность показалось странным, а других жалоб у меня в принципе не было. Пауза затянулась, и врач (на бейджике я прочитала, что ее зовут Маргарита Валентиновна) выжидающе смотрела на меня. Я откашлялась.

- У меня задержка, я делала тест и…

- Вы хотите подтвердить, беременны Вы, или нет?

Я кивнула.

-Ребенка сохранять планируете, если все подтвердится?

Я чуть не упала со стула и с ужасом уставилась на врача, словно она произнесла богохульство, а в голове запрыгали картинки одна страшнее другой, где меня ведут на кресло и заставляют убить маленькую жизнь. Я сглотнула, и, подавшись вперед, тихо произнесла:

- А могут быть другие варианты, кроме как рожать?

Маргарита Валентиновна засмеялась, совершенно беззлобно, и, закончив писать в карточке, назидательным тоном сказала:

-Вариантов всегда два, и каждая из пришедших в этот кабинет, решает сама. Но наша с вами сейчас задача – подтвердить вашу беременность. Я дам вам талон на УЗИ. Единственное, что придется подъехать вечером. Если Вам будет удобно на 19.30, то я выпишу вам направление и закреплю время.

-Хорошо, - я как болванчик закивала головой.

-Идите, и поменьше нервничайте. Это в любом случае вредно.

Она тепло улыбалась, а я, прижав заветный бланк к груди, поспешила покинуть место, где мне предложили подумать, стоит ли сохранять жизнь еще не рожденному малышу.

Ольга встретила меня градом вопросов, а я ничего еще не могла точно сказать, и протянула ей выписанное врачом направление. Она нахмурилась. На это время у нее была назначена встреча, перенести которую было невозможно.

-Оль, я справлюсь, - уже в который раз произнесла я, пытаясь вселить в подругу уверенность в моих силах. Сяду на автобус и доеду, а потом домой.

-Я приеду к тебе, как только освобожусь.

Рабочий день промчался незаметно. Нужно было обсудить новый заказ с клиентом, чтобы определиться с формой ожидаемого макета. Три проекта требовали доработки, и постоянно повисающий компьютер, учитывая цейтнот, сильно усложнял ситуацию. Начальник несколько раз интересовался по телефону результатами, чем окончательно вывел меня из себя. В конце концов, я закрыла программу, со злостью выдернула вилку из розетки и закинула наброски в сумку, намереваясь работать дома.

По дороге в поликлинику весь гнев испарился, сдулся словно воздушный шарик, который плохо перевязали ниткой, и к знакомым стеклянным дверям я уже подходила с гулко бьющимся сердцем и в состоянии легкой паники. На третьем этаже перед дверью нужного мне кабинета сидели две будущих мамы. Они тихо о чем-то переговаривались. Я расслышала только «послеродовая депрессия» и «дышать собачкой». Какая связь была между этими двумя выражения, я не имела ни малейшего понятия, но прислушиваться не перестала, надеясь почерпнуть что-то полезное. Через некоторое время в коридоре появился мужчина, я аж подпрыгнула, а он спокойно подошел к миловидной блондинке с огромным животом и протянул бутылочку с водой. Она пододвинулась и хлопнула рукой рядом с собой, предлагая ему сесть, и вдруг ойкнула.

-Что-то случилось? – мужчина озабоченно всматривался в ее лицо, а она одними губами прошептала:

-Пинается сильно.

Мужчина потянулся и дотронулся до ее живота, а я отвела глаза, не в силах дальше наблюдать, как будущий папа проявляет свою любовь к еще нерожденному, но желанному ребенку. На глаза набежали непрошенные слезы, при мысли, что у моего малыша папы нет. Теоретически он, конечно, есть, а вот фактически все слишком запуталось, и разобраться нет никакой возможности. Стася, Лешка, Паша, я. Внутри опять скрутился горячий тугой узел, и по венам медленно потекла раскаленная расплавленная боль, сводя с ума и лишая желания жить, но я заставила себя подумать о том, ради кого я сегодня пришла сюда. Два глубоких вдоха, еще один, и – открылась дверь:

-Бекетова есть?

-Да,- я подскочила на месте.

-Проходите.

Кабинет был затемненным, и поначалу мне показалось, что в нем никого нет. Стол стоял одиноким островом в углу, рядом два деревянных стула и ширма, из-за которой раздался грубоватый голос:

-Проходите на кушетку, оголяйте живот.

-А где кушетка? - удивилась я.

-За ширмой, но вещи можете оставить на стуле.

Врач, делающий узи, оказался крупным мужчиной с проседью в темно-каштановых волосах и пытливым взглядом. Сердце ухало в груди как молот, перед глазами плыло, когда он, вглядываясь в маленький телевизор, стал водить датчиком по животу. Я замерла, забыв как дышать. И когда услышала размеренное «тук-тук-тук», мир перевернулся, закрутился как разноцветный серпантин, собираясь в спирали, заискрился надеждой и светом. Теперь я знала, как звучит счастье, и оно билось во мне.

Глупо улыбаясь, я бережно взяла черно-белые фотографии с маленькой точкой, в которой было сосредоточено все, о чем я мечтала.

- Срок соответствует 8-9 неделям, патологии никакой нет. Всего доброго, Евгения Максимовна. Дома мужу покажете снимки. Это ведь, можно сказать, первое знакомство, - врач смущенно закашлял.

А я не успела понять, как невесомое ощущение полета сменилось тягостным падением в пропасть, как вернулась привычная пустота, липкими щупальцами обхватившая сердце.

Улыбка, приклеенная к лицу, стала горькой, губы искривились и задрожали. Я выскочила из кабинета, так ничего и не ответив. У противоположной стены мужчина бережно поддерживал под руку жену, мечтательно улыбавшуюся и смотревшую на него с обожанием. А я побежала вниз по лестнице, не разбирая дороги. Уже на улице поняла, что холодный вечерний ветерок заставляет зябко ежиться. Я достала из сумки плащ и надела, но согреться так и не смогла. На город медленно опускалась ночь, раскинув черное блестящее покрывало. Я брела по улицам, раскрашенным светом фонарей и неоновыми вывесками, мерцавшими в темноте как сотни звезд. Шум проезжающих машин сливался с мерным гулом голосов. Я спустилась в переход. Молодая девушка с пшеничными волосами, нежно перебирая струны, наигрывала знакомую грустную мелодию. Я остановилась и закрыла глаза, вбирая в себя тихие переливы, уносившие меня далеко отсюда, в холодный осенний вечер, где я впервые сказала «Люблю». Чистый, высокий голос разливался среди серого мрамора, исписанного цветастыми признаниями и уверениями в том, что между двумя людьми на Земле может существовать вечность.

«Я могу тебя долго ждать,

Долго-долго и верно-верно,

И ночами могу не спать,

Год и два и всю жизнь, наверно…»

Я чувствовала, как тоска стальными нитями сжимает сердце, как просыпается отчаяние, огромной ледяной волной затопившей все внутри. А девушка продолжала петь:

«Только знать бы, что все не зря,

Что тебе это вправду надо…»

Я пришла в себя уже на улице. Ноги сами несли меня, шаг за шагом приближая к какой-то неведомой цели. Я почти бежала, увязая в темноте, оставив позади ярко освещенную улицу. Плутала дворами, похожими на черные колодца, среди одинаковых желтых квадратиков, светившихся на лицах домов. Столько поворотов и остановок. Голова кружилась, а сердце отбивало сумасшедший ритм. Наконец, я оказалась на знакомом перекрестке. Редкие машины пробегали по дороге, отделявшей меня от высокого здания, похожего на огромный стеклянный корабль. Бизнес-центр уже наполовину погас, но я, затаив дыхание, искала глазами окна на 12 этаже. Вот они, светятся холодным белым светом, значит Лешка все еще там, скорее всего, работает. Я судорожно втянула воздух, понимая, что нас разделяют всего десятки шагов. Просторный холл, лестница с гладкими периллами, длинный коридор и кабинет, в котором я столько раз была. И он там, так близко, и одновременно так далеко. Я знала, что не пойду к нему, просто до боли захотелось увидеть его хотя бы издалека. Это было столь же острой необходимостью, как и дышать. Обида растворилась в первобытной потребности быть рядом, захлестнувшей меня. И хоть я понимала, что уже невозможно ничего изменить, желание видеть его оказалось сильнее.