Неужели ничто? Надо было все-таки отвернуться. А вообще — лучше бы я уж просто умер.

С утра опять приходил адвокат вместе со следователем. Передал следователю заявление с просьбой перевести меня в любой другой следственный изолятор.

Попутно выяснилось, что эпизод с поддельным паспортом гроша ломаного не стоит. Ведь я им не пользовался. Это все равно, что сделать ксерокопию доллара. Это же не преступление, если вы ее никуда не предъявляли? Тем не менее, дело передается в суд и господин кандидат юридических наук заранее уверен в успехе. А чего ему? Если «наверху все решено!»

Впрочем, все это сейчас не имеет значения. Плевать! «Что пользы человеку, если он завоюет весь мир, но потеряет при этом самого себя». А вот я, похоже, самого себя как раз и потерял.

Возвращаюсь в камеру. Время обеда прошло, но кормить по здешним порядкам, судя по всему, все равно положено. (Гуманисты, блядь, хуевы!) Поэтому охранник для очистки совести спрашивает:

— Обедать будете?

— Буду.

— Будете?!

— Буду.

Секундная пауза, потом охранник куда-то убегает.

Через минуту-другую женщина-разносчица через кормушку уже протягивает мне полную до краев миску какого-то горячего супа и хлеб.

— На второе у нас перловка. Будете?

— Буду!

Кормушка захлопывается. Начинаю есть суп. Как ни странно, без всякого аппетита. Есть, в сущности, вообще не хочется. Механически съедаю полмиски, остальное выливаю в туалет. (Слишком много сразу есть не стоит.) Приносят перловку. Ем пару ложек перловки. Кормушка опять открывается и дежурный майор, сладко улыбаясь, елейным голоском спрашивает:

— Кушаете, как вижу?

— Кушаю.

— Приятного аппетита.

(Чтоб ты сдох!)

Вечером на проверке я нехотя говорю майору:

— Заявление о прекращении голодовки я тогда уж завтра с утра передам, как положено. Ладно?

— Хорошо.

«Хорошо»!.. Чего, блядь, хорошего-то? Хотя даже и ругать-то их теперь не хочется. (Все-таки была отдушина!) Да и права у меня теперь в общем-то нет. Морального. Себя ругать надо.

Ладно. Все. Не хочу я больше ничего писать. И вообще ничего не хочу. «Время лечит». На это только и остается теперь уповать. Может, отойду еще все-таки? Привыкну.

Р.S. Да, кстати, совсем забыл! Взвешивали же меня вчера вечером! Шестьдесят четыре килограмма. До голодовки — было семьдесят три с половиной. Неплохо.

Р.Р.S. Охранники, похоже, после прекращения мною голодовки потеряли ко мне всякий интерес. Ночью вообще не заглядывали.

С утра отдал заявление «о временном приостановлении голодовки до рассмотрения моей жалобы следователем». (Жалкая попытка хоть как-то сохранить лицо!) Сразу после обеда в дверь стучат: — С вещами!

Быстро собираю все свои пакеты, свертываю матрас. — Готов? — Готов.

Дверь открывается. Около двери — двое охранников. Сначала выношу пакеты, потом возвращаюсь за матрасом и выхожу с ним из камеры.

Окидываю камеру последним взглядом. Она пуста. Охранники тем временем предупредительно подхватывают мои пакеты (ну, надо же!), и мы втроем поднимаемся по лестнице. Впереди и сзади по охраннику с пакетами, посередине я с матрасом под мышкой. Поднимаемся на третий этаж (так, а камера-то, похоже, будет другая), подходим к какой-то камере, охранник отпирает ее своим ключом. Захожу. Камера поменьше предыдущей. Четыре шконки, два человека. Две верхние шконки пустые.

(Слава Богу!) — Выбирай любую! Выбираю правую. (А где же, блядь, бананы и капуста?! Что-то ничего я на полу не вижу… А бананчик-то я бы сейчас съел!) Знакомимся, Коля и Юра. Коля — здоровенный, наголо стриженный, крупный парень с огромной цветной татуировкой на правом предплечье. С бычьей шеей, с фигурой борца-тяжеловеса.

(Действительно, как потом выяснилось, мастер спорта по дзюдо; чемпион России в тяжелом весе). Одного переднего зуба нет. Юра — невысокий, сухой и поджарый. И что же?! Коля — известный фальшивомонетчик (по профессии, кстати, врач — кончил медицинский институт — и вообще человек совершенно милый). Юра — убийства, разбой и бандитизм (светит от пятнадцати лет до ПЖ — пожизненного).

Вот так, оказывается, бывает обманчива внешность! Есть, между прочим, еще и третий сокамерник, но он сейчас сидит на киче (в карцере, рядом со сборкой, там, где я сам еще совсем недавно сидел).

— Мусора отхуесосил за то, что он ему слишком сильно наручники затянул. — Избил, что ли? — Да нет! Обругал. Саша-солдат. Прошу любить и жаловать! Убийца (в Греции) Солоника и его подруги — манекенщицы Маши Котовой (так, кажется?). — И сколько ему светит? — Ну, он рассчитывает на тридцатник. Если повезет. — А разве у нас есть такие сроки? — У нас все есть. — А я думал максимум — двадцать пять. — Это по отдельной статье максимум двадцать пять, а по совокупности — максимум тридцать. — А если не повезет? — ПЖ. У него еще в Греции два пожизненных. (Кстати сказать, попутно выясняется, что один из обитателей камеры 602 — это куда они меня здесь поначалу было поместили — Палыч, внешне очень культурный и интеллигентный человек, на самом-то деле глава какой-то там преступной группировки и почти стопроцентный кандидат на ПЖ. «У них там шесть человек по делу проходит. Двое почти наверняка ПЖ получат. Палыч в том числе».)

Начинаем беседовать. Юра в основном молчит, с Колей же разговаривать довольно интересно. Вообще разговор получается весьма забавным и поучительным. Узнаю для себя, в частности, много нового… О красивой светской столичной жизни: — Приезжаю в модельное агентство «Модус Вивенди», у меня там хозяйка, Нана, знакомая. Телки кругом классные!.. Ноги, сиськи! У меня аж глаза разбежались! Она мне говорит: — Триста долларов. — И что? — Выбирай любую. — А когда это было? — интересуюсь я у Коли. — В двухтысячном году. О столичном казино и вообще об игорном бизнесе: — Они мошенничают? — Конечно.

Для этого там боксики для карт стоят. Она (крупье), когда карты двумя пальчиками выкидывает оттуда, может верхнюю карту выкинуть, а может — вторую. Пальчиком вот такое… (Коля показывает)… движение быстро делает — и все. Я, к примеру, сразу вижу, а обычный человек никогда не увидит. — И чего ты в таких ситуациях делаешь? — Ничего.

Просто сразу забираю выигрыш, и все. Она тебе сразу же говорит:

«Извините…» А можно сделать вид, что не заметил, а потом… после работы встретить. «Девочка, а ведь ты передергиваешь. А у меня на пленке, между прочим, все записано». Ну, в общем, разные есть варианты… О нравах современной молодежи: — Прихожу к другу. Сидим, выпиваем. Приходит к нему соседка, ну, чисто по-соседски. Садится с нами. Ну, сидим все за столом. Тут дочь ее приходит и тоже к нам подсаживается. На вид лет пятнадцать. А я тогда только с зоны вернулся. А друг возьми, да и скажи спьяну про это. Ну, дочка после этого на меня во все глаза уставилась. Потом подходит ко мне в коридоре и говорит: «Ты только что с зоны?» — «Да». — «А сколько отсидел?» — «Три года». — «А женщины там были?» — «А чего ты спрашиваешь?» — «Пятьсот рублей — и все дела!» — «А мама?» — «А-а!..

Она отвернется». — Пятьсот рублей… Это сколько же в долларах? — вслух размышляю я. — Пятнадцать долларов? Так дешево? — А на дорогах вообще сто пятьдесят рублей. Отсосать — пятьдесят. Отъезжаешь чуть от Москвы — в любой деревне вдоль шоссе толпы стоят. Матери сами дочерей приводят, как на работу. — Неужели правда? Матери дочерей? — Да вот я из Владимира ехал… Стою на светофоре. Подходит женщина. Так и так. Сто пятьдесят рублей — то, пятьдесят — это. «Нет, спасибо». — «Может, я для Вас стара? Вон, дочка стоит, восемнадцать лет. Но только минет». Об изготовлении и сбыте фальшивых денег: — Руки у меня сейчас уже, конечно, не те — практики давно не было…