— И вы всегда вот так… голову в плечи?…

— Вы дипломатка, вы ко мне через ваш героизм не подкатывайтесь… Ну? — сказал Герман Сергеевич.

Зоя Павловна стойко выдержала удар:

Герман Сергеевич с перепугу столь сильно нажал на акселератор, что машина прыжком выскочила со двора.

Фонарь во дворе высветил зябкую фигурку Зои Павловны, которую молотил дождь.

Зоя Павловна метнулась обратно в подъезд, начала подниматься к себе на этаж, как вдруг… на лестнице… обнаружила Иришу. Ириша прислонилась к стене, а вокруг громоздились чемоданы, коробки и в сером футляре пишущая машинка.

— Жду! — сообщила Ириша. — Вы оба мимо пронеслись — любо-дорого смотреть!

— А почему? И что? — растерялась Зоя Павловна, оглядывая имущество гостьи.

— Разрыв с родителями! — охотно объяснила Ириша. — Высокие договаривающиеся стороны не договорились. Вы меня приютите, бездомную?

— Не оставлю же я тебя на лестнице…

— Именно на это я и надеялась. Вещи не трогайте, они неподъемные. И, пожалуйста, Артему не сообщайте, что я временно у вас осела.

— Но почему? — не поняла Зоя Павловна, делая попытку приподнять пишущую машинку.

— Не трогайте, вам говорят! — Ириша отняла тяжелую машинку. — Артем наверняка обозлится, что я превысила полномочия.

Потом в комнате Ириша печатала на машинке, производя отчаянный дробный шум. Ириша печатала слепым методом, то есть всеми десятью пальцами, не глядя на клавиши и с невероятной скоростью.

— Понимаете, — рассказывала при этом Ириша, — во всех родителях четко сидит банальность — готовься в институт. А по-моему, массовое высшее образование себя изжило. Оно полезно только для талантливых, ну, для тех, которые с приветом, и, конечно, для тех, у которых толкательные знакомства.

— Какие? — переспросила Зоя Павловна.

— Которых после института толкнут куда надо, иначе сядешь на невидимую зарплату. А я на этом приборе, — Ириша приятельски похлопала машинку, — выколачиваю тридцать копеек за лист…

— Неужели так дорого! — пораженно ахнула Зоя Павловна.

— А у меня высокая квалификация, ошибок не делаю, и потом, я приношу удачу, да, поэтому всякие литераторы рукописи несут и несут…

— А родители не будут беспокоиться? — осторожно поинтересовалась Зоя Павловна.

— Привыкли. Я не в первый раз. Вот когда они окончательно обмякнут, изведутся, милостиво вернусь… Как вы думаете, Зоя Павловна, этого, нашего, которому вы во дворе стихи читали, его сегодня на стадионе подкупила «желтая» команда или он случайно кашлял дурака?

Зоя Павловна вскинула голову.

— О нем в этом доме больше не разговаривают!

Лиля накрывала на стол со старанием: белая ломкая скатерть, тонкие бокалы. Закуски красиво разложены по тарелочкам. И накрывала Лиля на две персоны.

Герман Сергеевич возвратился домой и с удивлением разглядывал приготовления к пиршеству.

— Будем мириться! — виновато произнесла Лиля. — Были у нее?

— Был. Сообщил.

— Ну и как отреагировала?

— Стихи стала читать, японские.

— Японские? — переспросила Лиля с ухмылкой.

— Ее, конечно, жалко, она баба неплохая, но… — Лиля развела руками. — А меня тоже жалко. Меня быт заел. От одних продовольственных магазинов можно на стенку полезть. Вот и наговорила вам не знаю чего.

— Ну! — махнул рукой Герман Сергеевич. — Я уже забыл…

— Муж ушел на дежурство, врач по призванию. Тяжкий крест для жены — работы много, зато денег мало…

— Но я все время… — вставил было Герман Сергеевич, но Лиля упрямо замотала головой.

— Знаю, но мы должны сами! Что-нибудь придумаем. Только вот мы с маленьким так к вам привязались…

И Лиля потерлась о щеку Германа Сергеевича.

— Что вы такое придумали? — насторожился Герман Сергеевич, родительским чутьем ощутив недоброе.

Ириша танцевала самозабвенно, забывая про все на свете и про партнера тоже. А Иван Савельевич, элегантный, но неуклюжий, не поспевал, ноги у него заплетались, и казалось, вот-вот рухнет. Спас его оркестр, который вдруг замолчал. И тогда Иван Савельевич взял Иришу под руку и, стараясь не пошатываться, повел к столу.

— Счет попросите! — приказала Ириша, усаживаясь за стол и принимаясь за мороженое.

— Куда торопиться? — протянул Иван Савельевич и кинул официантке, мелькнувшей в поле зрения: — Счетик, будьте добреньки!

— Подруга у меня строгих правил. Я теперь у подруги живу. И супруг у нее бухгалтер. И маленький ребенок.

— Как у подруги? — не понял Иван Савельевич. — А персональный муж?

— Обожаю мороженое с черным хлебом! — с удовольствием проговорила Ириша. — Ушла я от мужа!

Иван Савельевич развел руками:

— Это неплохо, что ты свободна. Значит, мы сможем…

Тут официантка доставила счет. Иван Савельевич замолчал и стал проверять. Официантка презрительно ухмыльнулась и отошла.

— Нет, он, конечно, человек хороший, мой муж, — рассуждала Ириша, приканчивая мороженое. — Может, даже лучший в городе дамский брючник, но такой удалой картежник… Бубны и черви, они для него важнее жены. На сколько мы наели?

— На двадцать четыре семьдесят. Давать надо двадцать шесть.

— Для вас это сумма? — Ириша поднялась с места.

— Нет, я проверял потому, что терпеть не могу, когда из меня дурачка делают! — Иван Савельевич тоже поднялся, положил деньги под счет и придавил блюдцем.

— Только под занавес не вздумайте напевать мне про чувство или про секс, — предупредила Ириша. — Что вам от меня нужно, раз вы раскошелились?

Уже на стоянке такси Иван Савельевич раскрылся:

— Мне нужна твоя протекция. Шеф в тебе души не чает.

— Да! — гордо подтвердила Ириша. — Я родилась секретаршей. Я, к примеру, половину бумаг, ненужных разумеется, их сотни к нему приходят, с ходу и в УББ!

— Куда?

— В корзину, которую я называю УББ, управление по борьбе с бюрократией!

— И Николай Корнилович не замечает?

— Делает вид. Он умница. Что вам конкретно?

Иван Савельевич посерьезнел.

— Письмо чтоб подписал о продаже мне машины «Жигули» самой последней марки, это раз, потом, формируется делегация в одну такую махонькую, но удачненькую страну…

— И все за двадцать шесть рублей? — сыронизировала Ириша.

— А сколько ты канючишь, симпатяга и вымогательница?

Подъехало такси, Ириша нырнула внутрь.

— Ваше письмо про «Жигули» тоже туда пойдет, в УББ! — И захлопнула дверцу перед самым носом Ивана Савельевича.

Когда Ириша вернулась домой, то есть к Зое Павловне, было уже довольно поздно. И Зоя Павловна встретила ее с откровенной суровостью.

— Изволь возвращаться вовремя, здесь тебе не гостиница!

Ириша растерялась, голос ее звучал искренне:

— Но меня на работе задержали, я бумаги важные перепечатывала!

— Все! Никаких оправданий! — загремела Зоя Павловна.

Ранним утром Ириша трудолюбиво крутила велосипедные педали, обгоняя бегунов, топтавших дорожки парка. Нагнав Германа Сергеевича, Ириша поехала рядом с ним.

— Велосипед напрокат взяла… Вы не отвечайте, вам нельзя терять дыхание!

Герман Сергеевич и не собирался отвечать.

— Я вот еду и думаю, — продолжала Ириша, — гражданская совесть и элементарное чувство добра и правды у вас имеются? Зоя Павловна уже не Зоя Павловна, а комок обнаженных нервов!

Герман Сергеевич сбился с ритма.

— Ты кто?

— Так… Болельщица! — и без подготовки Ириша бахнула: — Вы должны на Зое Павловне жениться!

Германа Сергеевича качнуло, как на корабле от большой волны.