— Подуздоват!

— Вашего Угадая подстрелить пора, а вы сравниваете его с Откатаем!

— Стоп! Стоп! — рассердилась Зоя Павловна, и Герман Сергеевич не понял почему. — Наташа, вы пропускаете главное — азарт, страсть!

И Зоя Павловна помчалась на сцену.

— Вася, попробуем со мной!

Теперь репетировали тот же отрывок, но в роли Натальи Степановны выступала сама Зоя Павловна. И оттого ли, что настроение было отчаянное, или от озорства, которое вдруг ее охватило, — озорство и тот самый азарт, и упрямство, — заиграла Зоя Павловна замечательно, и стала моложе, и красивее, и сцена пошла совсем по-иному, так что исполнительница, которую подменили, не обиделась, а вовсе захлопала и закричала:

— Зоя Павловна, браво!

А Герман Сергеевич тоже с изумлением смотрел на Зою Павловну, будто впервые видел.

Зоя Павловна перехватила этот взгляд, легко спустилась со сцены в зал и гордо, по-молодому спросила:

— Какая я актриса?

— Ну? — с искренним восхищением оценил Герман Сергеевич и продолжил: — Люкс!

Зоя Павловна удовлетворенно заметила:

— То-то! — и добавила: — Хотя актрисой никогда не была. Я институт кончала сто лет назад как режиссер народного театра.

И после короткой паузы Герман Сергеевич неожиданно для самого себя пообещал:

— Я еще раз с ней переговорю, попробую…

— Вот оно, влияние искусства! — улыбнулась ему Зоя Павловна и скомандовала: — Товарищи, начали! Наташенька, еще лучше, чем я, на чистом энтузиазме, поехали!

— Зоя Павловна… — начал было Герман Сергеевич.

— Потом! — оборвала его Зоя Павловна.

— Потом не могу… Сумочку-то наконец возьмите!

Зоя Павловна небрежно кинула сумочку на режиссерский столик, не поблагодарила, ей было не до того. — Наташенька, ярче, сочнее!

Герман Сергеевич осторожно покинул зал. То ли он действительно торопился, то ли смотреть на другую актрису было ему неинтересно.

В воскресный день погода испортилась. На улице шел нудный дождь, но Зоя Павловна все равно с утра заступила на дежурство. Опять высматривала внука из лестничного окна дома напротив. Опять появился со спаниелем рыхлый обрюзгший мужчина.

— Что-то вы сюда зачастили. Может, вам стул принести?

— Стоя лучше видно! — честно ответила Зоя Павловна.

— За мужем надзор? — пошутил хозяин собаки. — На воровку вы не похожи. Хотя воровки бывают интеллигентные тоже…

— Тихо! — скомандовала Зоя Павловна, потому что из подъезда вышла Лиля, таща за собой никуда не спешащего мальчика. А на улице его, естественно, интересовала каждая лужа.

Мужчина сзади Зои Павловны привстал на цыпочки и тоже поглядел.

— Дети! — он вздохнул понимающе. — Банальная семейная грызня. Дети — цветы зла и раздоров!..

Зоя Павловна обернулась, посмотрела на него с ненавистью, а он как ни в чем не бывало стал спускаться по лестнице.

Дождь зарядил нескончаемый, как говорится, без конца и края. На стадион пришли лишь самые отчаянные болельщики.

Выбегая на поле и неся в руках пятнистый футбольный мяч, Герман Сергеевич с надеждой взглянул на небо — надежды не было.

Герман Сергеевич остановился в центре и заливисто засвистел в свисток, вызывая команды на поле. Сегодня Герман Сергеевич был уже не махалой, а главным арбитром.

В это же самое время Зоя Павловна, устроившись с ногами на диване, читала журнал. Позвонил телефон.

— Срочно включите вторую программу! — крикнула в трубку Ириша.

Не вставая с дивана, Зоя Павловна послушно повернула ручку «Электрона».

— Кто с кем?

— Какое это имеет значение? — загадочно произнесла Ириша.

На экране возникло изображение, вместе с ним возникли мокрые футболисты, среди которых бегал… Да, конечно же…

— Узнаете? — спросила Ириша.

— Он уже насквозь промок. Что с ним будет в конце, с беднягой?

— А как люди подолгу плавают? — философски отозвалась Ириша.

— Если тебе делать нечего, подъезжай, досмотрим вместе! — пригласила Зоя Павловна. — У меня орехи есть.

— Орехи люблю, футбол нет! — ответила Ириша. — Спасибо. Не могу. Я на дом работу взяла. Материально-теневая сторона жизни.

На стадионе злые и грязные футболисты нехотя выковыривали мяч из одной лужи, чтобы с трудом переправить его в другую. В этой водной феерии только Герман Сергеевич оставался невозмутимым и лишь дудел в свисток чаще обычного.

Вдруг безо всякого предупреждения дождь прекратился, из-за туч, пожалев футболистов, выглянуло солнышко. Футболисты сразу оживились и начали играть в футбол. Тут случилось вот что.

Один из футболистов в желтой майке (то есть она была желтой в начале матча) ворвался с мячом в штрафную площадку противника, а точнее, въехал в нее по мокрому насту. И тут на нападающего налетел защитник в полосатой майке и «желтый» нападающий свалился в грязь, картинно раскинув руки.

Герман Сергеевич прыжками понесся к месту происшествия и, прибыв по назначению, грозным жестом римского императора указал на центр штрафной площадки. В футболе это называется пенальти.

Стадион угрожающе загудел, из чего стало ясно, что стадион более за полосатых, то есть за своих. На поле началось обычное — «полосатые», как в баскетболе, не отдавали мяч, передавая его друг другу. Их капитан орал на судью.

По телевизору в замедленном темпе дали повторение, и вдруг всем телезрителям стало ясно, что никто нападающего не обижал, и упал он, поскользнувшись.

— Конечно, уважаемые зрители, вы правы! — сказал телекомментатор, который вел репортаж со стадиона. — Вашему комментатору, как и вам, совершенно ясно, что нападающий упал по собственному почину и, следовательно, арбитр допустил явную ошибку…

На стадионе уже скандировали: «Судью с поля!» — уникальная и, естественно, безуспешная попытка коллективным криком восстановить справедливость.

Герман Сергеевич никак не мог привести «полосатых» в порядок. Но так как судья все-таки диктатор, Герману Сергеевичу удалось наконец поставить мяч на нужное место, нападающий «желтых» пробил, забил гол, и в итоге «желтые» победили.

Зрители бушевали, не унимаясь. Однако Герман Сергеевич покидал поле битвы с гордо задранной головой, не понятый человечеством, но убежденный в своей непоколебимой судейской правде.

Кто-то из зрителей перегнулся через барьер и крикнул в лицо Герману Сергеевичу что-то оскорбительное. Что именно, Герман Сергеевич не расслышал, или сделал вид, что не расслышал, не дрогнул и не ускорил шаг…

Позже в судейской вместе с комиссаром матча Малининым Герман Сергеевич просматривал видеозапись матча, смотрел тот роковой момент, в обычном темпе смотрел, в замедленном…

— Да не может быть! Ну?… — восклицал Герман Сергеевич. Но каждый раз выходило, что он, Герман Сергеевич, был кругом не прав.

Герман Сергеевич поднял на Малинина больные глаза.

— Набезобразничал ты! — жестко сказал Малинин. — Бегать надо быстрее! Опаздываешь к месту происшествия, и вот…

Герман Сергеевич подавленно молчал.

— Но все ошибаются, на том свет стоит! — утешил Малинин. — Этим командам очки не очень-то нужны — застряли в середине турнирной таблицы. — И даже слегка улыбнулся. — Значит, на рассмотрении намылим тебе шею, смоешь наше мыло губкой и теплой водой… и, как в правилах записано: «Если по мнению судьи…»

Герман Сергеевич решительно поднялся и вышел из комнаты, звонко саданув дверью.

Герман Сергеевич покинул здание стадиона и… увидел: по тому пути, что вел к стоянке для служебных машин, двумя шеренгами выстроились фанаты, как они называют себя сами, то есть болельщики. На них были полосатые шапочки и полосатые шарфы, повторяющие цвета футбольной команды, обиженной Германом Сергеевичем. Фанаты стояли тихо и терпеливо, не хулиганили, ничего не выкрикивали. Однако при виде Германа Сергеевича они засвистели. И Герман Сергеевич шел к своему «Москвичу» будто сквозь строй, под несмолкающий и пронзительный свист.

Герман Сергеевич добрался до места, завел двигатель. И когда тронул машину с места, то, несмотря на шум мотора, все равно слышал этот оскорбительный свист.