— Не спрашивала! А хотите, товарищи, писать министру, я тоже подпишусь — пусть строят побольше гостиниц, тогда я вас буду не выселять, а поселять!
Стоило Мешкову выйти из кабины, как дорогу ему преградил нервный ревнивец. Сейчас Мешков разглядел, что тот совсем молод, лет двадцати пяти, не больше, лохматая прядь падала ему на глаза.
— Почему вы от меня отсели?
— Я не должен отчитываться, дайте пройти! — потребовал Мешков.
Но молодой человек упрямо загораживал ему дорогу.
— Помогите мне! Мне плохо.
— Я с вами не знаком.
— Знакомым помогать труднее, они могут к этому привыкнуть и сесть на шею.
Мешков невольно улыбнулся:
— Почему вы прицепились именно ко мне?
— Я почувствовал к вам симпатию. Знаете, собака иногда привязывается к прохожему. Вы прохожий, я собака. Пойдемте выпьем пива тут, за углом.
— Первый раз в жизни вижу собаку, которая пьет пиво! — сказал Мешков.
И они пошли рядом.
По дороге парень назвался.
— Все зовут меня Толей. Знаете, я подслушивал ваш телефонный разговор.
— Что? — ахнул Мешков.
— Любопытство в науке или в искусстве называется поиском, а в жизни — пороком. Почему? Кого и за что выперли из гостиницы?
— Одну знакомую, подхалимничают перед любым иностранцем!
— У нас деньги, у них — валюта, — вздохнул Толя. — Смотрите!
На дощатом павильоне, где обычно торговали пивом, висело объявление: «Пива нет».
— Я пошел домой, — попрощался Мешков. — Привет, Толя!
— И я к вам пойду, можно? — Толик глядел на Мешкова невинными голубыми глазами.
— Нет!
— Я вам все наврал, — признался Толя, — жена меня бросила. Зачем ей рядовой инженер, который сидит на зарплате. Она в Сочи спуталась с пожилым, с материально обеспеченным, ему уже тридцать пять. Я ей звоню, умоляю вернуться…
— Я тоже инженер.
Мешков сказал это так, что Толя понял и пошел рядом с ним.
В это самое время по улицам Древнегорска мимо церквей и мимо пятиэтажных блочных строений ехало такси.
— Ненавижу жить на частной квартире, — говорила Таисия Павловна. — Куда он нас везет? На край света?
— В прошлом году ты говорила, что не любишь гостиниц, — возразила Иллария. — Может быть, это не тебе звонили, а мне? Поздравляли с днем рождения.
— Все, кто знает, уже прислали телеграммы.
— Виктор Михайлович! — гордо произнесла Иллария.
Таисия взглянула на сестру с нескрываемым сожалением:
— Он сразу про тебя забыл. У него наверняка жена, дети, может быть, даже внуки…
— Внуков я буду любить, — сказала Иллария, — я ведь хорошо воспитываю детей. Верно?
— Ты всю его семью будешь любить?
— Семью я разобью! — скромно пообещала Иллария.
Таисия ужаснулась:
— Ты сошла с ума!
— Нет, я вошла в азарт!
— Приехали! — Шофер остановил машину. Он вышел из нее, обошел вокруг и открыл багажник. — Вещи поднести?
— Да, пожалуйста, большое спасибо! — с неожиданной для нее вежливостью сказала Таисия Павловна. Сестры тоже уже вылезли из машины и оглядывались по сторонам.
— Номер квартиры? — спросил шофер.
Иллария поглядела на записку, которую она держала в руке:
— Седьмая.
Шофер поднял чемодан и этюдник, взял под мышку картонку, зонт и со всем этим имуществом вошел в подъезд.
— Ты делаешь мне больно, — прошептала сестре Таисия, — выкинь его из головы. Ты его больше не увидишь.
— Я его из-под земли добуду! — ответила Иллария.
— Вот тир! — Таисия показала на противоположную сторону улицы. Там действительно синела вывеска, где возле белого круга мишени белым было выведено: «ТИР». — Пойди отвлекись!
Иллария отрицательно помотала головой:
— Люди делятся на тех, кто стреляет и в кого стреляют. Я, к сожалению, отношусь ко второй категории…
В Москве Мешков в сопровождении Толи входил во двор своего дома. Во дворе под тополем стучали в домино. Вскоре Мешков вместе с Толей уже выходил из лифта…
Дома была только Маша, она сидела в кресле, одетая в пальто. Пальто было длинное-предлинное.
— Почему ты сидишь в пальто? — не понял Мешков.
— Голландское, под замшу, я его достала в комиссионке, оно совершенно новое.
— Это надо, чтобы такое длинное?
— Очень надо!
— Тогда я счастлив!
— Сейчас ты перестанешь быть счастливым, — сказала Маша, — я взяла деньги из тех, что мы откладываем на цветной телевизор!
— Здравствуйте! — поздоровался Толя. — Можно, я сяду? У меня голова кружится!
— Кто это? — Маша обернулась к отцу.
— Не знаю, зовут его Толей. Все-таки, Маня, так мы никогда не купим цветной телевизор! Ты же сама придумала на него откладывать. А мне все равно, какого он цвета.
— Вы, Маня, — сказал Толя, — вы поразительно похожи на мою жену, которая ушла от меня к пожилому!
— Отец! — Маша поднялась и прильнула к Мешкову. — Я сто лет мечтала о таком пальто! Давай потанцуем, отец! — Она включила проигрыватель.
Мешков танцевал старательно, подражал движениям дочери, а дочь смеялась, показывая белые зубы:
— Папа, ты скован. Современные танцы требуют внутренней свободы, в этом их смысл! Расслабься! Подумай, нет ничего — ни управляющего трестом, ни годового отчета, ни техники безопасности, ни времени, ни пространства…
Они танцевали, отец и дочь. Тела их стали невесомыми. Тела изгибались и извивались, взлетали и опускались, головы танцевали, руки, и ноги, и животы. А потом музыка оборвалась.
Это кончилась пластинка.
Отец и дочь упали на диван. Дочь сказала:
— Двадцатый век. Семидесятые годы.
А отец сказал, с трудом дыша:
— Я был на почте, звонил в Древнегорск. Ту женщину, помнишь, я рассказывал, что подносил чемодан, выселили из гостиницы.
— Хамство! Но почему ты ей звонил?
— День рождения!
— Красивая?
— Нет!
— Маня, — вмешался в разговор Толя, — зато вы такая же красивая, как моя жена! Она от меня ушла…
— Не смейте звать меня Маней, — разозлилась Маша, — это отец меня так зовет!
— А как вас звать?
— Никак!
В дверь позвонили.
— Это Павлик, — узнала звонок Маша, — мы идем в кино! — И сняла пальто. — Жалко его в кино мять!
И ушла.
— Теперь мы можем спокойно страдать вдвоем! — Толя пересел на диван.
— Почему это я тоже должен страдать? — усмехнулся Мешков. — Меня никто не бросал.
— Разве вы не переживаете, что не дозвонились той женщине?
— Нет.
— Я вам не верю!
— Послушайте, какое ваше дело! — вспыхнул Мешков.
— Видите, вы нервничаете!
— Уйдите! — приказал Мешков.
— Хорошо, я уйду. Только посоветуйте мне, как называть вашу дочь? Машей, Мусей, Русей?… Я ухожу, ухожу!..
Настырный Толя окончательно вывел Мешкова из состояния равновесия, и теперь настроение у Мешкова стало отвратительным. Он сел в кресло и взял газету. Потом отложил газету и взял книжку. Потом отложил книжку…
В дверь позвонили.
Мешков встал, отворил дверь. На лестничной площадке пожилой мужчина с заискивающим лицом держал в руках большую плетеную корзину:
— Копчушки в коробочках. Один рубль. Не желаете?
— Копчушки — это вещь! — Мешков взял коробочку и отдал рубль.
Но когда внимательно рассмотрел коробочку, то кинулся вниз по лестнице догонять продавца.
— Вы что, всех за идиотов держите? Написано «Тюлька», двадцать восемь копеек…
Продавец, ничего не говоря, вернул Мешкову рубль, взял обратно коробочку и как ни в чем не бывало стал спускаться по лестнице.
— Жулье! — возмущенно заорал Мешков, перегнувшись через перила. — Обманывают на каждом шагу!
… Сумерки уже овладели городом, еще не зажгли уличных фонарей, и поэтому очертания домов стали растворяться в бесцветном тумане.
Мешков решительно надел плащ и ушел во двор играть в домино. Но его желанию не удалось сбыться.