—  Эх, голова садовая. Выбросим, выбросим!.. Вот на­катаем лодку — и на рынок.

Борис опешил. Рынок… Он вышел на «каравелле», что­бы испытать себя, если надо — помериться силой с боль­шой водой, а тут… базар.

Некоторое время Борис молчал, крепился, но наконец не выдержал, проворно смотал удочки и уже начал связы­вать их, как вдруг два удилища одно за другим вырвались у Пашки из рук и нырнули за борт. Одно стало торчком, потом его бросило влево, вправо, и оно начало удаляться от лодки.

Черт возьми! Неужто осетр? — Борис не верил своим глазам.

-      А рыбина будто дразнила рыбаков. Она вдруг резко изменила направление и стала приближаться к лодке. Пашка замер. Когда удилище, описав дугу, снова стало удаляться, он не выдержал и, в чем был, бросился за борт.

—  Вернись! Вернись, Пашка-а!

Но тот будто оглох. Он видел только удилище, он гнал­ся и гнался за ним.

«Утонет. Ведь утонет, проклятый».

Развернув лодку, Борис поплыл вслед за товарищем, стараясь перерезать путь рыбине. Лодка сблизилась с уди­лищем; изловчившись, Борис схватил его.

Пашка что-то истошно закричал и, захлебнувшись, за­кашлялся.

—  Плыви сюда. Акула попалась,— звал его Борис.

Шутки шутками, а рыбина и в самом деле, должно быть, немалая. Леска была скручена из конского волоса. Долж­на выдержать. Удилище рвалось из рук. Борис ослабил леску, чтоб она не лопнула. Когда Пашка ухватился за борт лодки, Борису удалось немного подтянуть рыбину.

—  Подожди! Я подсадчиком, подсадчиком ее,— стуча зубами, бормотал тот.

—  Потом. Собирай удочки. Быстро! — торопил его Борис.

Пашка не послушался, схватился за леску. Борис толк­нул его и указал глазами на удилища. Зыков, чуть не пла­ча, судорожными движениями кое-как начал сматывать удочки. Не вытерпел. Сгреб их руками, бросил в лодку.

А Борис в это время боролся с рыбиной. Вытаскивать ее рывком было опасно, сорвется. Единственный выход — взять измором, заставить ее выдохнуться в борьбе. Крючки, по-видимому, очень глубоко ушли в брюхо, рыбина хотя и сопротивлялась, но постепенно слабела и сантиметр за сан­тиметром позволяла подтягивать себя к лодке.

«Щука или жерех?» — гадал Борис.

Он часто ловил их. Но такая крупная добыча попалась «первые.

—  Дай, дай мне! Ну, пожалуйста…

Борис обернулся. Пашка тянулся к леске и весь дрожал. И не понять: то ли от холода, то ли от волнения.

— Бери. Твоя же добыча. Только не пори горячку. Упустишь. Пуд, не меньше.

У Павла ходуном ходили руки, он дергался сам и тем самым путал рыбину. Она снова заметалась, забилась и вот-вот могла сорваться с тройника.

—  Эх, ты! — Борис решительно отстранил Пашку.—– Кто так подваживает. Ведь сорвется и подохнет. Крючок– то в брюхе… Бери подсачик.

Пашка от усердия едва не перевернул лодку. Подсачик, к счастью, оказался довольно объемистым. Борис, наблю­дая за ним, с тревогой думал: только бы сумел осторожно подвести его под рыбину…

А ее уже можно было рассмотреть сквозь зеленоватую толщу воды. Почти с метр длиной.

Нет, это не жерех, однако и не щука. Сомнений не ос­тавалось— осетр!

Между тем сопротивление рыбины заметно ослабело, на поверхность воды стали всплывать кровавые прожилки. Силы покидали ее. Но запас энергии у осетра огромен. Все могло случиться.

Как только подсачик коснулся тела осетра, произошел тот самый взрыв, которого так боялся Борис. Вода взбур­лила, и брызги на какое-то время ослепили обоих, но они продолжали тянуть рыбину, пока не услышали, как тяжело шлепнулся осетр о днище лодки и яростно забился, ста­раясь освободиться от жгучей боли.

Пашка издал дикий торжествующий крик. Борис, при­жимая веслом голову осетра, сердито закричал на него:

—  Да оглуши ты его скорее! Выскочит за борт. Да не мельтеши ты, раззява! Бей сильнее!

Зыков ошалело ударил, едва не расколов весло. Рыбина затихла.

Пашка, полураскрыв рот, с опаской потрогал осетра ру­кой и вдруг, будто всхлипывая, глухо забормотал:

—  Моя рыба… На мой крючок попалась… Я за ней прыгал в воду… Ты не гляди па меня так, не гляди… Вся­кий тебе то же скажет, когда узнает, какие крючки у ней в брюхе. Только у нас такие, понял? Моя рыба.

Борис опешил, но тут же овладел собой.

—  А не подавишься? В ней пуда два.

—  Ты это брось… Брось шутки шутить. Мой крючок, моя леска, моя рыба…

—  Ладно. Пусть будет так. Бери свою рыбину и плыви к берегу.

Пашка испуганно охнул, оглянулся. Круглое лицо его с тонкой стрелкой проступавших усиков посерело. Берег отсюда скорее угадывался, чем был виден.

—   Ты что? Ты это что задумал? Ты это брось… Ишь ты! Не имеешь никакого права.

Борис улыбнулся (он представил себе, как бы добирался до берега Зыков со своей рыбиной в обнимку) и с непри­язнью оглядел товарища. Вот друга нажил! Знал, что жадноват, по чтобы до такой степени!.. Разве он вытащил бы такую рыбину один? Когда рыбаки вместе ловят, то ведь и добычу делят пополам, это всегда соблюдалось строго. И вдруг— «моя рыба», «мой крючок»!..

Они стояли над длинной обмякшей рыбиной, хвост ко­торой с неровным плавником свисал со скамейки, и мол­ча смотрели друг на друга. Борис — презрительно, Пашка — отчужденно, почти враждебно.

—   Черт с тобой! Стоило бы, конечно, тебя выбросить за борт с твоей рыбиной. Да уж ладно… Берись за весла. Только греби, больше я церемониться не стану, какие бы у тебя ни были поджилки… Понял, торговец?

3

И снова они гребли. Когда устали, решили пообедать. Борис развязал свой узелок, молча положил его на сере­дину. Пашка быстро окинул взглядом его содержимое: краюха черного хлеба с овсюгом, несколько луковиц, шесть яиц, пять вяленых вобл, соленые огурцы, целый вилок ква­шеной капусты. Взглянул и отодвинулся от Бориса. Из сво­ей котомки достал большой кус мяса, четверть буханки серого ноздреватого хлеба и стал торопливо жевать. Жел­ваки ходили на скулах, щеки раздулись — Пашка торо­пился.

Борис, хрустнув сочной луковицей, хотел было заметить Пашке, чтоб он, чего доброго, не подавился и чтоб жевал получше, но, обернувшись и увидав черную хмарь, выползавшую из-за горизонта, многозначительно присвистнул.

От бури им уже не уйти. Берег далеко, к нему и за два ча­са не добраться, как бы быстро они ни гребли.

Вот в спину ударил ветер, пока еще прерывистый, он будто испытывал свою силу.

Борис крикнул: