- Кстати, я принесла тебе кое-что еще, - Боу стряхнула с рук крошки печенья и открыла сумку, доставая из нее голубой сверток. – Никакого давления, - подняла ладони она, - просто на случай, если у тебя появится вдохновение.

Еще до того, как она развернула пакет, я поняла, что находится внутри. Моя камера.

Боу отполировала объектив, сменила старую крышечку на нем и положила в пакет пять коробочек с пленкой. Всё, что мне было нужно. Раньше.

- Не знаю, - неуверенно проговорила я. Камера пробудила воспоминания о последних шести месяцах: улыбающаяся Коринна, Роджерсон на фоне серого неба, девушка безо всякого выражения на лице.

- Никакого давления, - повторила Боу. – Поживем-увидим, Кейтлин.

Рина и Стюарт тоже приходили ко мне. Стюарт рассказывал о своей буйной молодости и всегда приносил свежие фрукты. Рина, в день своего первого посещения, была одета в зеленую футболку и обрезанные джинсы, она неуверенно сидела на краешке своего диванчика, искоса поглядывая на Адама, который пребывал в депрессии, а в тот момент сидел рядом со своим другом.

- Привет, - сказала она, когда я опустилась рядом с ней.

- Привет.

Рина с трудом сглотнула, а затем посмотрела мне в глаза.

- Я знаю, ты меня ненавидишь. Я даже не показалась здесь, хотя стоило сделать это раньше.

- Рина, за что мне ненавидеть тебя? – спросила я подругу, и она удивленно покачала головой.

- Я не знала, почему ты так хотела уехать домой в тот день, ну, с озера. Если бы я только знала…

- Никто не знал, Рина. Никто не виноват.

- Да, конечно! – возмутилась она. – Мы все знаем, кто действительно виноват во всем.

Она поджала губы: Рина всегда любила найти виноватого и сорвать всю злость на нем.

- Какой же он подонок! Если бы он только показал свою мерзкую рожу, клянусь, я бы…

Я резко вдохнула. Одна крохотная часть меня все еще скучала по Роджерсону, каким бы безумием это ни было.

- Давай не будем говорить о нем, хорошо? – Рина остановилась на полуслове, сконфуженная, и я добавила, - Понимаешь, я уже нарассказывалась о нем у своего терапевта.

Подруга с готовностью закивала:

- Хорошо, конечно. О чем тогда ты хочешь услышать?

- Обо всем? Сплетни, слухи? Просвети меня!

Она захихикала, приподнимая бровь.

- О чирлидинге – или вообще?

- И то, и другое, - рассмеялась я.

- Хорошо… - Рина прищурилась и поджала ноги под себя, готовясь к длинному рассказу о чем-то явно захватывающем. Моя лучшая подруга Рина. Я только сейчас поняла, как же соскучилась без нее! – Ты не поверишь…

***

Некоторые дни были хорошими. Я могла сделать вполне приличный шнурок на занятиях по творчеству, приготовить отличный майонез для картофельного салата на кухне, победить папу в очередной игре и легко заснуть вечером, проснувшись утром свежей и отдохнувшей. Мне становилось лучше, и я действительно это чувствовала.

Но, к сожалению, были и такие дни, когда я думала о Роджерсоне, гадая, что он думает или что делает прямо сейчас. Ожерелье, подаренное им, я хранила в коробочке, закопанной глубоко под вещами в шкафу. У меня осталось лишь оно одно, больше ничто не напоминало о моем парне. Я доставала его и перебирала легкие квадратики, думая о том, жалеет ли Роджерсон обо всем и хочет ли помочь мне. Затем я приказывала мозгу заткнуться и снова кидала украшение обратно в коробку.

Ни Рину, ни родителей я не винила, и я была близка к тому, чтобы прекратить грызть за случившееся и себя саму. Я знала, что со временем я справлюсь со всем, что сейчас давит на меня, но пока что мне не удавалось избавиться от лишних мыслей, и даже в хорошие дни бывало тяжело. Как, как, после всего случившегося, я могла скучать по Роджерсону и любить его?

Но я любила. И скучала.

Глава 14

Я была в «Эвергрине» уже почти месяц, и мама принесла мне груду писем из дома. Уведомление об экзаменах, домашние задания для меня, как отсутствующей по уважительной причине, каталог ассортимента весенней распродажи, устраиваемой группой поддержки, и, наконец, два письма. Одно от Коринны, второе – от Кэсс.

- Она беспокоилась за тебя, - сказала мама, когда я перевернула конверт и прочитала обратный адрес. – Не знаю, от кого второе.

Когда мама уехала, я вышла в залитый солнечным светом коридор, держа письма в руках, села на пол, прислонившись спиной к стеклу, и распечатала конверт от Коринны. Я никогда раньше не видела ее почерка, буквы были маленькими и круглыми, словно это писал ребенок. Письмо было написано красными чернилами, очевидно, ручкой, лежавшей на ресепшене отеля:

« «Красный бродяга», Тусон, Аризона.

Дорогая Кейтлин,

Думаю, сейчас ты уже поняла, что за дикий побег от Лейва и Эпплби я устроила. Все оказалось проще, чем мне представлялось. Из-за наших ссор и невозможности высказать все, что я думаю, и этой дурацкой диеты на сэндвичах а-ля Дейв вся романтика как-то ушла. Хотя я все еще скучаю по нему.

Знаешь, пока я была в дороге, я много думала о нем и о тебе. Надеюсь, ты не думаешь, что я была ужасной подругой, раз ничего тебе не сказала. Мне просто не хотелось оставлять тебя беззащитной, ведь, если бы ты обо всем знала, Дейв мог накинуться на тебя с вопросами. Ты была отличным другом, Кейтлин. Безо всех наших с тобой хороших дней, не знаю, как я справилась бы со всем.

Моя маленькая машинка еще не развалилась, за что я страшно ей благодарна. Я все еще держу путь в Калифорнию, хотя в Аризоне и Нью-Мексико оказалось неплохо. Здесь царят такие мир и спокойствие, что дни кажутся бесконечными. Думаю, ты понимаешь, о чем я.

Когда я доберусь до Калифорнии, то обязательно сфотографируюсь на фоне океана и пришлю снимок тебе. Я скучаю без тебя и надеюсь, что ты на меня не злишься. Я обоснуюсь где-нибудь, и тогда пришлю тебе еще и обратный адрес, хорошо?

С любовью,

Коринна»

Я аккуратно сложила письмо и убрала его в конверт. Было несложно представить Коринну где-нибудь на дороге или автозаправке, устраивающей передышку от долго езды и мечтающую о пляже. Ее браслеты все еще были на моей руке – единственное, что я хотела сохранить из того дня, когда была вечеринка. Я не снимала их, даже когда принимала душ. Когда я скучала без нее, я могла встряхнуть рукой – и вот он, ее саундтрек!

С письмом Кэсс мне было сложнее. Я не открыла его ни в этот же день, ни даже на следующий. Оно лежало на моем столе и было первым, что я замечала утром, когда просыпалась, днем, когда я возвращалась с занятий или терапии, и вечером, когда я проваливалась в сон.

- Что тебя пугает в этом письме? – поинтересовалась доктор Маршалл, когда я, разворачивая очередной леденец, рассказала ей о конверте в моей комнате. – Как ты думаешь, что она написала?

- Не знаю, - сказала я, и это было правдой. – Может, что-то, что уже сказали все остальные: что ей очень жаль, что это ее вина и так далее.

- Это расстроило бы тебя?

Я смяла фантик.

- Да. Я устала от этого. Всё, все могут расслабиться и перестать обвинять себя, хорошо? Потому что мне это никак не помогает.

Доктор Маршалл кивнула, изучая свои руки, сцепленные в замок.

- Но, чего я опасаюсь больше всего, - добавила я, – вдруг она думает, что…

- Что… ? – доктор Маршалл подбодрила меня взглядом.

Я подтянула колени к груди и обхватила их.

- Понимаете, из нас двоих я всегда была слабее. Как бы на втором месте. Не такая умная, не такая талантливая, не такая сильная. И сейчас я это, вроде как, доказала. И ей, и всем остальным.

- Кейтлин, - доктор Маршалл внимательно посмотрела на меня. – мы ведь обсуждали недавно, что то, что ты оказалась жертвой, не делает тебя слабой.

- Знаю. – Это было сложно запомнить, на самом деле.

- И из того, что ты рассказала мне о своей сестре, - продолжала доктор, – я могу сделать вывод, что она не тот человек, который стал бы осуждать тебя.