Когда она ушла на свое место, Хьатьяко заявил, что теперь будут танцевать мальчик и девочка. «Я сам их выберу», — проговорил он и подошел к месту, где мы стояли с Зауром. У меня сладостно замерло сердце — так я боялся, что он выберет меня, и так хотел этого. Я никогда не танцевал, никогда никто меня не учил танцевать, но здесь мне казалось, что я уже умею. Но Хьатьяко выбрал не меня, а мальчика, стоявшего за мной.

И тут я на себе ощутил, какую власть имеет Хьатьяко. Мальчик, видимо, тоже хотел, чтобы его пригласили, потому что сразу очутился на середине Круга и не дожидаясь партнерши и не слушая музыки стал танцевать то, что умел — зэгьэльат — танец, который сродни лезгинке. Гармонист, подстраиваясь под танец мальчика, перешел на «кабардинку». Хотя уже пригласили и девочку, и она тоже пыталась подстроиться, мальчик ни на кого не обращал внимания, танцевал сам. Старался вовсю, втыкал в землю свои ножки, не жалея сил. Девочку, оказавшуюся не у дел, выручил Хьатьяко — он сам стал с ней танцевать. Под общий хохот эти танцы трех закончились по мановению жезла Хьатьяко.

После этого по всему Кругу то там, то здесь стали произносить имя, имевшее для всего аула особый смысл, имя той, ради которой пришли сегодня очень многие — и парни, и мужчины, и женщины, и пожилые люди. Так бывает в том или ином ауле: среди множества девушек незаметно появляется прима. Айса, имя которой все настойчивее произносилось в Кругу, выросла у своей бабушки и не захотела ее покидать. Родители же ее жили в далеком горном ауле Шапсугии, откуда приезжали редко. Говорили, что она воспитана, хотя никогда никто не видел, чтобы ее кто‑либо воспитывал. Это цельное, гармоничное, светлое существо довольно быстро выросло из девочки — подростка и стало в центре внимания всего аула. Выросла сама собой, без внешнего влияния. Толстенная коса ниже пояса и грудной голос делали ее старше своих сверстниц. Никакой угловатости в ней уже не было. Все в ней распустилось и цвело в полную силу.

Подобно тому, как сила богатыря проявляется во всем и даже невзначай, так давала себя знать и красота Айсы. Распущенные косы делали ее взрослой, другой. Если она надевала свое клетчатое платье с белым воротничком, то становилась совсем молоденькой. Трудно было сказать, когда она была красивее — каждый раз она была красива по — разному. Даже когда она месила глину и мазала хату, глина не могла запачкать ее красоту, она становилась фоном, на котором особенно ярко проявлялась красота ее глаз и нежность тела.

Адыги говорят, что чрезмерная красота приводит в замешательство, смущает. В таких случаях они используют выражение: «Хайнап ащ и дэхагьэ» — «Она так красива, аж стыдно».

О красоте Айсы никто в ауле не говорил. Но ее красоту все от мала до велика подсматривали в любом ее проявлении, получая тем самым стимул для разговора о другом — о ее нравственных достоинствах.

На Айсе подтверждалась справедливость мусульманской пословицы:

«Когда Аллах проявляет щедрость, он дает обеими руками». В ауле были девушки не менее красивые, чем Айса, но они были скованы своей красотой. Айса была раскованна и в то же время естественна. Она считала, что добро естественно, и его надо творить свободно и смело, что она и делала, проявляя твердость своего характера.

Любой поступок Айсы становился достоянием всего аула. Общественное мнение, с одной стороны, требовало от нее очередных достойных ее поступков, с другой — оно же требовало от свидетелей соответственно их оценить. Так мнение всего аула стояло на страже ее авторитета.

Она жила на той же улице, что и мы, домов пять от нашего. Далекими, задними тропами мы с Зауром иногда добирались и до их сада. Однажды, когда мы переходили улицу, направляясь к воде, она окликнула нас. Мы приготовились к назиданиям, к ругани. Но ничего подобного не было. Произошло невероятное для нас. Айса вручила нам по три вкусно пахнущих подсолнечным маслом щалям и прошлась с нами, прижимая каждого к своему упругому бедру. «Заурчик, давай будем с тобой дружить. Приходи ко мне в гости всегда, когда захочешь, и свободно заходи в сад». Обалдевший Заур вопросительно выпучил на нее свои косые глаза. Никогда никто с ним так не разговаривал. «Поскольку ты мой друг, ты имеешь полное право брать в нашем саду все, что захочешь. Я не позволю никому тебя обижать. А твоим дома я покажу вот это!» — и она, сжав кулачок, потрясла в сторону нашего дома. Потом настало время моего блаженства, когда она запустила в мою шевелюру свои пальцы и спросила: «А ты, мальчик, сильно скучаешь по маме?» Я готов был отвечать что угодно, лишь бы она не убирала свои волшебные пальцы из моих волос. «А зачем скучать — у тебя такой верный друг», — ответила она на свой вопрос.

Потом часто мы с Зауром подходили дальней тропкой к их саду, но никогда уже в него не заходили. Очень нам хотелось «случайно» с ней встретиться вновь.

Хьатьяко стал понимать, что нетерпение публики доходит до предела, и он воспользовался случаем, чтобы еще немного отвлечь ее внимание. Буба, молодая женщина, разведенная, решила перебежать Круг, чтобы подойти к друзьям, которые ей что‑то говорили, чего она не могла услышать. Хьатьяко мгновенно поймал ее и взял на руки, как берут детей. Он позволил себе таким образом наказать ее, потому что Буба была его родственницей. «Я тебя немножко поношу — когда еще найдется мужчина, который захочет тебя на руках поносить?» — говорил Хьатьяко. Она колотила его кулачками и по голове, по плечам, и по спине, но Хьатьяко даже не замечал этих ударов. Мужчины не одни обращали внимания на это, а женщины реагировали активно. Одни советовали Бубе воспользоваться случаем и покататься на Хьатьяко, другие упрекали Хьатьяко и требовали, чтобы он прекратил мучить женщину.

Хьатьако никого не слушал и вроде даже забыл, что Буба сидит у него на согнутой правой руке.

«О, люди добрые, — вещал он, — некоторые по секрету говорят, что есть заказ на танец Айсы и…» — замолк и стал ходить взад — вперед, интригуя публику. Интрига эта имела основание. У Айсы еще не было жениха, точнее, у нее их было много. Адыги говорят: «Девушка, пока не вышла замуж, — невеста для всех». По обычаю к девушке сватаются многие, но ни один из парней не является женихом до тех пор, пока ему не удастся договориться с девушкой о дне свадьбы и обменяться с ней в знак договора кольцом, платочком, часами или еще чем‑либо.

Являться к девушке можно только с друзьями и нельзя одному. У Айсы было много поклонников, и сильнейшая борьба за ее руку и сердце еще предстояла.

Публика замерла в ожидании: кого из возможных претендентов на руку и сердце Айсы назовет Хьатьяко?

А у Хьатьяко было новое увлечение. Он только что отпустил Бубу и пошел за Старшей, сопроводившей Айсу на середину Круга и возвращающейся к своим девушкам, и говорил ей комплименты:

Солнце и правда догорело, и Круг был погружен в ту необычную атмосферу света и тени, когда люди и предметы кажутся слегка фиолетовыми. На темновато — голубоватом фоне еще четче выделялась фигура Айсы, чем‑то напоминавшая белую породистую лошадь.

Айса укоризненно глядела на Хьатьяко за то, что он ее одну заставляет стоять в Кругу. Она пыталась быть сердитой, но была еще женственнее, ибо ее глаза, что бы ни выражали, всегда были прекрасны.

Наконец, Хтатьяко сделал выбор и прокричал: «… и Азамата!».

Танец, который исполняли Азамат и Айса, назывался Зафако, что означает «навстречу друг другу идти». Партнеры расходятся для того, чтобы затем стремиться друг к другу. Но каждый раз они проходят мимо друг друга, то справа, то слева от себя. Снова надо расходиться, чтобы попытаться найти наилучшую дорогу к Возлюбленному. Расходятся, пятясь на носках под такт, отбиваемый пхэчич. Когда происходит очередное сближение, партнер может двигаться и на носках и делать широкие па на полную ступню ног.