Сейчас уместны только признательность и изъявления благодарности. Автор приносит свою благодарность публике и делает это от всей души. Его произведение, плод не таланта, а добросовестности и свободы, великодушно защищалось публикой от многих нападок, ибо публика тоже всегда добросовестна и свободна. Воздадим же благодарность и ей, и той могучей молодежи, которая оказала помощь и благосклонный прием произведению чистосердечного и независимого, как она, молодого человека! Он работает главным образом для нее, ибо высокая честь — получить одобрение этой избранной части молодежи, умной, логично мыслящей, последовательной, по-настоящему либеральной и в литературе и в политике, — благородного поколения, которое не отказывается открытыми глазами взирать на истину и широко просвещаться.

Что касается самого произведения, то автор не будет о нем говорить. Он принимает критические замечания, которые делались по поводу этой пьесы, как самые суровые, так и самые благожелательные, потому что из всех них можно извлечь пользу. Автор не дерзает льстить себя надеждой, что все зрители сразу же поняли эту драму, подлинным ключом к которой является «Romancero general»[419]. Он просил бы лиц, которых, быть может, возмутила эта драма, перечитать «Сида», «Дона Санчо», «Никомеда»[420] или, проще сказать, всего Корнеля и всего Мольера, наших великих и превосходных поэтов. Это чтение, — если только они заранее учтут, насколько неизмеримо ниже художественное дарование автора «Эрнани», — может быть, сделает их более снисходительными к некоторым сторонам формы или содержания его драмы, которые могли покоробить их. Вообще же еще не настало, быть может, время судить об авторе. «Эрнани» — лишь первый камень здания, которое существует в законченном виде пока что лишь в голове автора, а между тем лишь совокупность его частей может сообщить некоторую ценность этой драме. Быть может, когда-нибудь одобрят пришедшую автору на ум фантазию приделать, подобно архитектору города Буржа, почти мавританскую дверь к своему готическому собору.

Пока же сделанное им очень незначительно, — он это знает. Если бы ему даны были время и силы довершить свое творение! Оно будет иметь цену лишь в том случае, если будет доведено до конца. Автор не принадлежит к числу тех поэтов-избранников, которые могут, не опасаясь забвения, умереть или остановиться, прежде чем они закончат начатое ими; он не из тех, что остаются великими, даже не завершив своего произведения, счастливцев, о которых можно сказать то, что сказал Вергилий о первых очертаниях будущего Карфагена:

Эрнани.

Дон Карлос.

Дон Руй Гомес де Сильва.

Донья Соль де Сильва.

Король Богемский.

Герцог Баварский.

Герцог Готский.

Герцог Люцельбургский.

Дон Санчо.

Дон Матиас.

Дон Рикардо.

Дон Гарси Суарес.

Дон Франсиско.

Дон Хуан де Аро.

Дон Педро Гусман де Аро,

Дон Хиль Тельес Хирон.

Донья Хосефа Дуарте.

Горец.

Якес, паж.

Дама.

Придверник.

Первый, Второй, Третий — заговорщики.

Заговорщики Священной лиги, немцы и испанцы; горцы, вельможи, солдаты, пажи, народ.

Донья Хосефа Дуарте, старуха, вся в черном, в юбке, обшитой стеклярусом по моде времен Изабеллы Католической[422], дон Карлос.

Новый стук.

Стучат еще раз.

Входит дон Карлос. Лицо его скрыто плащом, шляпа надвинута до бровей.

Она молчит. Он трясет ее за руку.